Я дал ей свое железное и медное снаряжение - для Нагами оно было игрушкой, и показал, что умею играть на свирели. Игра ей очень понравилась. Девушка смеялась.
Жили мы в хрустальной пещере уже несколько недель.
Продуктов у нас было достаточно. В запасе были сыр, копченый язык, консервы. Нагами же все еще питалась исключительно медвежьим молоком.
Оставить хрустальную пещеру еще было невозможно. Пещера все время легко вздрагивала, а иногда стучала от сильных ударов. Нагами думала, что кто-то качает подземелье.
Медленно Нагами привыкала ко мне и, наконец, позволила мне взять ее за руку. А это было необходимо, иначе я не мог бы срезать ей ногти, которые за долгие тысячи лет выросли чрезвычайно.
За эту ласку и доверчивость надо было чем-то заплатить. Я вынул из своей котомки амиантовую пряжу - роскошный, блестящий асбестовый шелк. Он ей очень понравился. Я вырезал для Нагами из жил кашалота кудель с веретеном и научил девушку прясть. Эта работа Нагами понравилась. Но все еще мешали ей слишком длинные ногти. И девушка пожертвовала ими, чтобы иметь возможность заняться этим милым для нее трудом и напрясть из асбеста тоненьких-тоненьких ниточек.
Из рыбьих костей я сделал длинные вязальные спицы и научил Нагами вязать чулки.
Это не шутка! Асбестовые чулки нам еще очень пригодятся.
Однажды, когда земля немного успокоилась и уже не вздрагивала, я попытался выйти на разведку из хрустальной пещеры. Хотел узнать, не завалило ли мои выходы отсюда.
Путь сквозь сланцевые слои был открыт более, чем перед землетрясением, и к базальтовой пещере была дорога гораздо ближе.
Но тут ждала меня большая неожиданность. Перейти эту пещеру оказалось нелегким делом. Хотя температура в ней с невыносимо высокой снизилась до +50 °, потому что в потолке образовалась щель, сквозь которую сквозило холодным ветром с поверхности земли, однако меня постигло другое бедствие. Великое землетрясение повалило целый ряд базальтовых столбов, и они лежали вдоль пещеры, как настил деревянного моста. Премного благодарен за такой мост! Базальтовые столбы еще и теперь такие горячие, что Бэби могла бы еще как-то перебежать, но кто ходит медленнее, тот, пока пройдет этот мост, лишится ног.
Поэтому-то и нужно было, чтобы Нагами наплела для нас обоих асбестовых чулок. В них смело можно идти через раскаленный мост.
Я очень сожалел, что старый Ламек остался в хрустале - намучился я с его гробом ужасно, но никак не мог его разбить. Это уже, как видно, так судьба судила.
Но однажды, когда мы все трое спали, новое землетрясение так раскачало нашу пещеру, что мы из нашей кровати попадали кто куда. Землетрясение длилось недолго, и за ним наступила полная тишина. Я зажег свой шахтерский фонарик, чтобы убедиться, не треснул ли где-то свод пещеры. При свете мы увидели новое чудо.
Призма-гроб Ламека во время этого землетрясения распалась, но фигура прародителя осталась замурованной. Однако сейчас он не стоял, как до этого, а сидел.
Оказалось, что гроб старого не рассыпалась вдребезги - она лишь треснул снизу. Весь верх его рассеялся, а нижняя часть сохранилась. В ней, как в колоде, осталась заключенная фигура Ламека. Верхняя часть тела его освободилась, а ниже колен осталась закованная в хрусталь. Так и сидел Ламек, сгорбленный и угрюмый.
- Посмотри-ка! - Сказал я Нагами, показывая на старика.
Девушка вскрикнула и бросилась к телу, схватила зажатые в кулаки руки Ламека и начала их целовать. Она что-то выкрикивала, но от постоянного всхлипывания невозможно было понять, что именно. И голос выдавал, что она радуется найденному и оплакивает утраченного, который неподвижно сидит перед ней.
Я подбежал к Нагами и спросил: - Хочешь, чтобы я его оживил?
Она поняла меня, упала к моим ногам и обняла их.
- Хорошо, тогда помоги мне.
Растерявшись, я и не подумал, какая бессмысленность оживлять человека, ноги которого по самые колени замурованы в хрустале, и их никогда нельзя будет освободить.
Попробовал я снова то, что раз уж мне удалось. Не жалел амбры. Правда, для старого употреблял не мазь, а разведенную в спирте амбру. Так она быстрее пропитывала его заросшую щетиной кожу, которую к тому же я прокалывал еще иглой. Влил в рот старика немалое количество амбрового спирта и, двигая его руками, заставлял Ламека вдыхать и выдыхать воздух. Операцию закончил с помощью ледяной воды, которой окропил Ламеку голову. При этом заросший белой щетиной Ламек вдруг чихнул, потом начал чихать без остановки. Как только старик ожил, девушка подпрыгнула - до этого она удивленно сидела на корточках у моих ног - бросилась ко мне и снова обняла колени, захлебываясь от неистового возбуждения.
Наконец повисла на моей шее и зарыдала.
Вот этот язык я хорошо понимал.
Сватание на старинный манер
Оживший патриарх тем временем заговорил, но его голос доносился, будто из подземелья.
Был он скорее хриплым шепотом, что порой срывался и переходил в визг.
Первым словом, с которым Ламек обратился ко мне, было: - Амхаарец!
Я обрадовался. Это сказано на понятном для меня языке. Я знал несколько древнееврейских слов и понимал, например, это первое слово. Правда, оно не очень ласковое, потому что по- нашему означает: «Дурак!" Но за этим посыпалось больше слов. Старик не успел из мумии стать человеком, как показал себя настоящим аристократом и засыпал меня самыми последними насмешливыми словами. Из них хорошо понял я «несиерим» (раб), «кераим» (неверный).
Несколько раз назвал меня Ламек и «мамссером». А это уже непристойное оскорбление.
Я понял - он ругается потому, что его девушка относится ко мне с такой привязанностью. Старик часто бил себя кулаком в грудь и кричал, что только он имеет на это право.
И вдруг меня выручила красавица Нагами. Держась одной рукой за моё плечо, она поднесла указательный палец другой руки к своему лбу и торжественно представила старику мою особу: - Горе деа! (Ученый!).
- Шад! (Чертовское слово!) - воскликнул двадцятитисячелетний старик.
- Эд! (Свидетель!) - ответила девушка, показывая на себя.
- Маккот-мардот! - хрипло выругался старик страшным проклятием. Когда-то с такими словами передавали палачу на муки девушек, поцеловавших чужого мужчину.
- Маккот-мардот! - Повторил старик.
Девушка покорно склонилась, подняла с пола кашалотовые жилы и подала старику вместо плети. Стояла, ожидая, чтобы старик ее избил. Этого я уже не мог снести и силой забрал девушку от старика. Тот со злости начал хлестать плеткой свой хрустальный гроб. «Бей»,- думаю.
Теперь я решил показать, что понимаю его язык. Ударив себя кулаком в грудь, я сказал: - Неах (Властелин), - потом взял девушку за руку и сказал торжественно: - Ле Кохта! (Будет моей женой!)
- Меахссов! - ответила вдруг девушка, пожимая мою руку в знак согласия.
- Алманат, - сердито прохрипел поседевший от пяток до головы человек.
- Меахссов! - повторила девушка снова.
- Алманат!
Перекликались они этими словами раз пять-шесть. Это означало спор о том, когда мы поженимся.
«Меахссов» - значит «с сегодняшнего дня», «алманат» - «потом».
Наконец старик в бешеном гневе бросил страшный приговор, указывая на Нагами: - Ерваг!
При этом слове девушка побледнела, щеки запали, уста посинели, и она закрыла лицо длинными косами. Это слово запрещало женщине жениться.
Я вытянулся перед стариком и улыбнулся ему прямо в глаза.
При этом старик скривил губы в насмешливую улыбку и процедил сквозь зубы: - Катланет!
И тут Нагами упала на землю, взъерошила волосы и, осыпая голову кристаллическим песком, ужасно разрыдалась.
«Катланет» - девушка, жених которой обязательно перед свадьбой умирает.
«Катланет» - убийца мужчин, и она никогда не может выйти замуж.
- Мне безразлично, ты «катланет» или нет, - теперь уже своим языком сказал я девушке и поднял ее с земли. - Мы двое во всем мире, и для нас нет законов! А когда будет нужен закон, то мы сами создадим его. Я сам здесь и парламент, и верхняя палата, и король. Я возьму тебя в жены, когда и ты этого пожелаешь.