Зажечь нефть было не трудно. Я принес свои взрывчатые материалы и метров двести бикфордова шнура. (Такими способами мы разбивали лед перед кораблем). Прикрепив взрывчатку на шнуре так, чтобы она свисала над пропастью, я протянул шнур по коридору, а сам вернулся туда, где оставил лампочку. Шнура было много, поэтому я протянул его еще, и здесь не зажег его сам, а приладил к нему машину, которая должна зажечь шнур точно в назначенное мной время.

Теперь надо было позаботиться о собственной безопасности. Я знал взрыв будет такой силы, что разрушит на десять миль все вокруг. Итак, на время взрыва мне необходимо спрятаться самому и спрятать продукты в безопасное место в подземелье. Таким местом и является хрустальная пещера. Она имеет форму шара, стены которой образованы кремниевыми кристаллами.

Этот шар не сдвинет ни взрыв, ни землетрясение. Если бы даже Землю разбила какая-то мировая катастрофа, то и тогда этот шар осталась бы целым и, как отдельная планета, кружился бы вокруг Солнца. Тут как раз и следует мне искать спасения и надежного убежища.

Бэби уже бросилась на поиски меня. Следуя за мной скалистым коридором, она ревела и скулила, будто что-то предчувствуя.

И я вздрогнул от страха, когда подумал, за какое опасное дело взялся, - посягнул на демона подземелья.

Чудесное пробуждение

Если один метр бикфордова шнура сгорает за четверть часа, то на переселение из китовой пещеры в хрустальную у меня будет целых пятьдесят часов. За это время надо перенести доставленное сюда снаряжение и надолго обеспечить себя продовольствием, водой и топливом. Кроме этого, необходимо спасти и продукты из амбрового кита. Особенно много надо было взять воды, чтобы ее хватило для разрушения хрустальных гробов.

Прошло тридцать часов, пока я все перенес. За это время о сне я и не вспоминал. Чтобы приготовить постель в хрустальной пещере, тоже ушло немало времени. Ведь там все было застелено острыми призмами (на них разве что факиры могли бы спать). Подстилкой служила мне кожа кашалота (она была мягкая, как бархат), а подушкой - надутые воздухом тонкие кишки кита. Не верю, чтобы даже у китайского императора было лучше кровать. В спальне благоухали ароматы от куска амбры с полцентнера весом. За такой кусок сингапурский магараджа когда-то заплатил пятьсот рупий Гукслею, капитану китоловов.

После этого у меня осталось еще двадцать часов времени.

Напряжение перед решающим взрывом прогнало сон. И Бэби что-то предчувствовала и тоже не могла заснуть. Медведица ходила без остановки с места на место, искала и не находили удобного угла. Крайне встревожившись, она начала стонать и подошла ко мне, будто прося защиты.

А для меня эти последние часы были самыми дорогими. Ведь именно сейчас должен был произойти переход от мнимой смерти к жизни, а не наоборот - от жизни к смерти.

Итак, начнем наше смелое дело.

Сначала я начал куском кристалла тереть поверхность большой призмы, которая была гробом женщины. Натирал я призму для того, чтобы наэлектризовать ее. Это удалось. Наэлектризованная призма засветилась, из ее граней начали взлетать электрические искры. Однако вторая часть моего опыта не удалась. То, что я окропил наэлектризованную призму ледяной водой, не дало никаких последствий. На кристалле не образовалось ни одной, хотя бы малейшей щелочки. Надо было браться за дело иначе.

Тогда я взял одну из крепких, как веревка, жил, которые тянулись от головы кашалота до его хвоста. Разрезал жилу надвое, одним куском плотно перевязал хрустальный столб, в котором была девушка, вторым - тот, в котором похоронен мужчина. Обвязывал я эти гробы ниже ног погребенных людей. Затем заткнул все щели в хрустале асбестовыми кусками, облил жилу китовым жиром и зажег ее. Ощупывая кристаллы рукой, я проверял, не перегревает ли поверхность призмы тепло от горящего рыбьего жира. Тепло, которое выдерживает моя рука, не могло повредить и тем, которые погребенные в призмах. Хрусталь - плохой проводник тепла. Нижняя часть призмы разогрелась, верхняя же осталась холодной.

Когда жир сгорел, я внезапно облил водой низ призм. Оба кристалла со звоном треснули.

Я быстро протер закуренную дымом призму. Поверхность хрусталя, ранее совершенно прозрачная, стала матовой. Она потрескалась и блестела, как черный опал, выигрывая всеми цветами радуги. Хрусталь был как радуга. Но фигур в нем теперь уже не было видно.

Своим мудрствованием я достиг того, что полностью потерял замечательную красавицу, которой любовался до сих пор.

Больше уже не увижу ее. При свете огня и призма, в которой был похоронен мужчина, сверкала синими, зелеными, розовыми и фиолетовыми красками. Мужчины теперь уже я тоже не видел.

Я попытался разломать призму долотом и молотом. Понятно, начал с гроба старого! Но это была бесполезная попытка. Призма не уступала и осталась сплошной массой. Ее потрескавшиеся части так держались вместе, что человеческая сила не могла их разъединить.

Сколько часов осталось еще с пятидесяти?

Последний!

Я сел у подножия хрустальной гроба и начал считать минуты, держа часы в руке. Горящего шнура осталось уже только четыре метра. Наступали последние минуты.

Когда шнур догорит, взрывчатка упадет в глубину и на первой скале, о которую ударится, взорвется и подорвет наполненное нефтяными газами подземелья. Огонь распространится и подо льдом, который на десятки миль пропитался нефтью. Миллионы и миллионы гектолитров нефти вспыхнут за несколько минут. А я здесь спокойно жду этого страшного разрушения неба и земли, гор, вод и льда. Нет! Это не так, моя душа беспокойная. Чем ближе решающий момент, тем сильнее и сильнее колотится сердце.

Некоторый удручающий непреодолимый звериный страх обессиливал меня. В последние минуты я хотел броситься, потушить шнур и снять коробку со взрывчаткой. Но было уже поздно.

Я подбежал к призме, спрятавшей от меня женскую фигуру, и обнял ее руками: «Если рухнет надо мной мир, пусть раздавит меня твоя могила».

… Теперь минуты казались мне вечностью. Медведица притихла у моих ног и даже скулить не решалась.

Я прислушался, затаив дыхание. А может, коробка не взорвалась? Может, шнур погас, или даже не зажегся?

Но вдруг содрогнулась вся хрустальная пещера. Земля дрожала. Мелкие, внезапные удары все крепчали. Это землетрясение имело и свою музыку - тихий, призрачный, неопределенный звук, похожий на тот звон, который звучит во время северного сияния, или слышимый у статуи Мемнона в Египте. Это звук оживших кристаллов. Когда шепчет один листок на дереве, его не слышно в лесу, но когда шелестит на деревьях все листья, то лесом катится шум.

Эта необычная музыка продолжалась недолго. Через несколько минут ее заглушили страшный треск и грохот над землей и в подземелье. Теперь взорвалась вся газовая масса в большой каменноугольной пещере. Столбы огня горят из кратера вулкана, яркие от северного сияния. В одно мгновение растает вечный лед на горах, половодье затопит долины, пещеры и снова перемешает кости уже не раз захороненных в земле первобытных животных.

От сильного удара вздрагивала вся суша. Пещера китов, вероятно, до потолка залита водой. Ледовые торосы распались, а суша отделилась от ледового континента.

Нефтяной горящий источник зажжет нефть между ледовыми торосами. Нефть не загорается вся сразу, пламя пробегает по ней постепенно, с мили на милю. Ледовые дворцы и замки с зубчатыми башнями и круглыми сводами с грохотом рухнут один за другим в бурные волны. Все закроет и застелет пламя, его не погасит ни вода, ни лед. А разбитые ледовые горы бушующее море бросит к мысам и скалистым берегам суши.

Газовый вулкан ревет, пещеры гудят, море бушует, лед грохочет, базальт трещит. Тюлени и киты, зажатые между огнем и льдом, воют, охваченные смертельным ужасом. Жуткие аккорды этого оркестра смешиваются с могильным звоном моего хранилища - хрустальной пещеры. Хрустальная масса, вздрагивая, звенит, как стеклянная глыба от трения, а освободившиеся кристаллы кружатся в танце, группируясь в симметричные фигуры. Известно, что сильный звук иногда может разбить и стекло.