— И напрасно беспокоитесь. Я думаю, через месяц все устроится наилучшим образом. — Она таинственно улыбнулась. — Ах, ладно! — и, сопроводив это восклицание знакомым залихватским жестом, сказала: — Не буду от вас скрывать — ведь вы в одинаковом положении, — в пансионате уже неделю живет один из моих соотечественников-эмигрантов, Алексей Федорович Малютин. Вместе с этим несчастным, возможно чуть позднее, и вы получите свой паспорт.

— Благодарю. Но почему Малютина вы называете несчастным? Его кто-нибудь обидел?

— Жорж, вы с луны свалились! Как же еще прикажете называть человека, которого преследует полиция?

— За что?

— Право, не знаю. Какая-то мелочь... Здесь ведь эмигрантам каждое лыко вставляют в строку. Впрочем, мне звонил мсье Лаврухин и заверил, что Малютин весьма порядочный человек.

Михаил почувствовал звон в ушах, кровь бурно отлила от головы. Ничтожная воздушная волна, донесшая до его слуха знакомую фамилию, ударила, словно тяжелый булыжник. На секунду показалось, что теряет сознание.

— Что с вами? — мадам Зингер приподнялась в кресле. — Вам дурно?

— Нет, нет, ничего. — Голос изменил ему, и он поторопился откашляться. — Что-то кольнуло, кажется, я неловко повернулся.

Он лег на спину, погладил щеку, улыбнулся.

— Продолжайте, мадам... Вы говорили о мсье Лаврухине. Это ваш знакомый?

— Не совсем. То есть, разумеется, знакомый, но виделась я с ним всего раза два. Это очень достойный человек, со средствами. Так же, как и я, он помогает попавшим в беду соотечественникам. Но сейчас у него мало возможностей. Мсье Лаврухин вот-вот должен получить французское гражданство. Само собою разумеется, навлечь на себя подозрение полиции в каких-то противозаконных действиях значило бы навсегда зачеркнуть надежду на получение гражданства. Он осторожен, и его можно понять.

— Несомненно, мадам. Оттого-то, по-видимому, своих знакомых, не поладивших с полицией, он направляет к вам. Ведь и Сенцовы его протеже, не так ли?

— А что же делать? Если мы, русские, не будем помогать друг другу, то кто же еще нам поможет на чужбине? О, кажется, я совсем утомила вас своей болтовней, — спохватилась Эмма Карловна и, пообещав вечером опять напоить его чаем с медом, ушла.

Михаил больше не мог заставить себя лежать. Встал, долго расхаживал по комнате, обдумывая нежданную новость. Лаврухин в Париже... Собственно, в самом факте не было ничего необычного. Но в течение четырнадцати лет фамилия Лаврухина ни разу не встречалась Михаилу, и естественно было предположить, что их пути больше никогда не пересекутся. И если, отправляясь в Париж, он не учел такой возможности, то лишь потому, что она просто не пришла ему в голову. Да если бы и пришла, показалась бы абсурдной.

И вот — Лаврухин. И в памяти мгновенно возник далекий апрельский вечер, лавка Мешади Аббаса, полные веселого бешенства глаза Поля, опиумокурильня и человек в нижней рубашке, взлетевший по лестнице к форточке в потолке.

Да полно, о том ли Лаврухине говорила Эмма Карловна? Об Александре ли Милиевиче? О Лаврухине ли, который прихрамывал... не помню уж на какую ногу? Расспросить об этом мадам Зингер невозможно. Потому что интерес поляка Лентовича к совершенно незнакомому ему эмигранту Лаврухину выглядел бы странным.

Михаил опустился в кресло. Спокойно, спокойно... Нечего бегать по комнате, ты не в клетке. Прежде всего надо хладнокровно разобраться во всем. Ну, Лаврухин... Ну, пусть тот самый, Александр Милиевич, бывший деникинец-контрразведчик... Ну и что же? С какой стати это должно тебя беспокоить? Ну, живет в Париже... В Париже десятки тысяч белоэмигрантов. Тебя же интересует лишь небольшая группа, связанная с Брандтом. А она, конечно, небольшая, иначе вербовку трудно сохранить в тайне. Или ты подозреваешь Лаврухина в связи с Брандтом? Чепуха. Александру Милиевичу за сорок, а Брандту нужны люди молодые, сильные. И потом, если подозревать в связи с ним Лаврухина, то с тем же успехом можно подозревать и каждого из десятков тысяч белоэмигрантов.

Нет, встревожило тебя другое. В твоей тревоге есть примесь личного отношения к Лаврухину. Когда-то он ушел от тебя невредимым, убил Поля Велуа и не поплатился за это. Вот почему тебе кажется, что ваши пути непременно сойдутся. Элементарная психологическая иллюзия. На самом же деле Лаврухин для тебя не опасен. Из всего, что ты узнал от мадам Зингер, напрашивается вывод: Лаврухин занимается темной коммерцией, не больше. По всей вероятности, он находится в стадии «первоначального накопления» и потому не брезгует противозаконными средствами. И в истории с игорным домом супруги Сенцовы, конечно, лишь подставные лица. Благодаря им будущий гражданин Франции остался чист перед лицом закона. Подставным лицом в какой-нибудь афере является и Малютин.

Пользуясь альтруистической натурой Эммы Карловны, ее связями с полицией, а также некоторой инфантильностью, Александр Милиевич спасает от преследований закона своих помощников и тем самым в первую очередь себя. Словом, коммерция с примесью уголовщины — вот сфера деятельности нынешнего Лаврухина. И глупо шарахаться от опасности, которой не существует. Даже если Лаврухин нос к носу столкнется с тобой на улице, то вряд ли узнает тебя.

Сейчас ты не должен распылять силы, отвлекаться от главного — поисков автора письма. Да и потом — тоже. Зачем тебе Лаврухин? Чтобы мстить за Поля? Но ты на работе, ты не принадлежишь себе, твоя задача — выполнить задание и вернуться. Самое наилучшее в твоем положении — выкинуть Лаврухина из головы.

Приняв такое решение, Михаил забрался в постель и снова раскрыл томик Вольтера, и хотя мысль о Лаврухине поминутно возвращалась и в глубине души поселился холодный комочек тревоги, он заставил себя читать и следить за развитием действия повести «Задиг или Судьба».

А закончив чтение, подумал: «Судьба — это цепочка из причин и следствий, стройность которой время от времени нарушают случайности. Но если звенья твоей цепочки крепко подогнаны друг к другу, никаким случайностям не нарушить их целостность». Мысль понравилась, хотя в ней было больше самонадеянности, чем истинности.

Вечером, за чаепитием, Михаил попытался выудить от Эммы Карловны некоторые дополнительные сведения о Лаврухине. Начал он с вопроса о своем трудоустройстве. Мадам упоминала днем о каком-то своем соотечественнике, человеке состоятельном... Возможно, ему нужен шофер или счетовод? Если мадам не затруднит, она могла бы... Она оправится, когда он сам позвонит? Но почему? Ах, не знает его адреса и телефона? Ну, конечно, конечно, ведь ей это ни к чему...

Михаил подумал, что в официальных учреждениях Лаврухин, возможно, известен под другой фамилией. Опасаясь полиции, он не сообщил ее мадам Зингер, так же как место жительство и телефон. Предусмотрительность, достойная старого контрразведчика.

Все это было занятно, однако не имело отношения к делу.

В понедельник он почувствовал себя окончательно выздоровевшим и отправился на улицу Суффло.

8

Три недели прожил Донцов в Париже, но поиски автора письма не продвинулись ни на шаг. В течение нескольких дней он обивал пороги кафе и бистро. Ни буфетчики, ни завсегдатаи не могли припомнить, чтобы когда-нибудь слышали о девушке по прозвищу Кармен, да к тому же еще обитающей на улице Суффло. «Нет, мсье, таких пташек лучше поискать на Монмартре либо на площади Пигаль. Что касается этого квартала, то все здешние женщины носят христианские имена».

Тогда Михаил решил попросту бродить но улице из конца в конец. Один день — с утра и до обеда, другой — с обеда и до наступления темноты. К Пантеону — по одной стороне, к бульвару Сен-Мишель — по другой. Улица Суффло была довольно людной, и вряд ли его длительные прогулки могли привлечь к нему чье-то внимание. Зато таинственная Кармен однажды непременно повстречается. А уж узнать-то он ее за версту узнает.

Повстречал он, однако, не Кармен, а человека, который стоял у истоков всей этой истории. Однажды вечером он увидел шагающего навстречу Журавлева. Михаил знал его по фотографии. Скуластый румяный парень с широким лбом, прямым носом и чуть раздвоенным подбородком. Открытое, чисто русское лицо.