Он прорвался в кольцо и упал тоже, прикрывая собой Орлова. Крючники отступились.
— Эх вы, ироды! Рази так-то можно? — с трудом поднимаясь, сказал Савва. — Вовсе остервенели, дьяволы…
— Куды его теперь?
— А за борт — и концы в воду!
— Да вы что, душегубы?! Как можно?.. Снесите на бережок, и Христос с ним… Может, отлежится ишшо…
За руки и за ноги крючники сволокли неподвижное тело на берег и бросили среди поленниц. Через какое-то время Орлов очнулся, но подняться на ноги не смог. Тогда он пополз, чтобы выбраться из поленниц, почувствовал под руками твердую тропу, снова попытался встать и потерял сознание.
Сен-Жермен тщательно ощупал его конечности, помял пальцами грудь и живот. Орлов кряхтел и морщился, крепясь, чтобы не застонать.
В дверь постучали. Слуга подал Сен-Жермену небольшой саквояж зеленого сафьяна.
— Избили вас основательно, — сказал граф, — но переломов нет. Оботрите его мокрым полотенцем, Домна Игнатьевна, потом другим разотрите досуха. Вот вам мазь, смажьте все кровоподтеки, да, пожалуй, все тело, раз его так разукрасили. Лицо я сам смажу.
— Сильно мне портрет попортили? — стесненно спросил Григорий.
— Ничего страшного, — еле заметно улыбнулся граф. — От этой мази опухоль к утру спадет, а через день никаких следов не останется, будете прежним красавцем.
Только больше в драки не ввязывайтесь — я завтра уезжаю, а ваши лекари умеют лишь пускать кровь и тем отнимать у больных последние силы.
— Как, уже завтра? — Григорий попытался приподняться и, застонав, рухнул обратно. — Отчего так спешно?
— Пора, мой друг, я и так здесь засиделся.
— Как мне вас благодарить за все?!
— Вам не за что меня благодарить, Грегуар. Все, чего желали, вы совершили сами, без моего участия.
— А ваши советы?
— Какие пустяки! Любой беспристрастный наблюдатель мог сказать вам то же самое.
— Вы всегда так — не хотите даже слушать о благодарности. А сколь я, мы все вам обязаны!
— Оставим этот разговор. Нельзя ли у вас, Домна Игнатьевна, попросить воды?.. Да, этого бокала вполне достаточно.
Сен-Жермен достал из саквояжа коробочку. В коробочке, обложенной изнутри черным бархатом, лежал нефритовый флакончик. От нескольких капель густой темной жидкости в комнате распространился странный пряный аромат, вода в бокале мгновенно стала рубиновой, как сок граната, грани бокала засветились.
— Выпейте. Это слегка горчит, однако вполне терпимо. Вот так! Минут через десять вы заснете и спать будете долго. Может быть, целые сутки. Зато проснетесь здоровым. Только при одном условии, Домна Игнатьевна, ни под каким видом никого к нему не допускайте. Если его разбудят, это может ослабить действие лекарства.
— Уж будь покоен, батюшка граф, — костьми лягу!..
— Я знаю, на вас можно положиться. Ну что же, Грегуар, прощайте, желаю вам счастья.
— Саго padre, благодетель мой… я… мы… Я никогда… Я всю жизнь буду помнить, что счастьем своим обязан вам.
— Полно, Грегуар! Счастье свое человек создает сам, а вот несчастья ему помогают складывать и другие…
Если бы все зависело от меня, я желал бы вам несколько иного счастья, но это уже дело вкуса…
Орлов порывался что-то сказать, открывал рот, тут же его закрывал и наконец проговорил:
— Простите меня, саго padre… Я хотел просить вас…
Не смею и все-таки должен… Я, почитай, сутки не был во дворце. Там небось хватились, спрашивают…
— Давеча Алешка прибегал, везде тебя ищут, — сказала Домна.
— Вот видите — императрица беспокоится… А мне, кроме вас, просить некого… Не мамушку ж туда посылать или лакея?.. А вас, как ни поздно, все одно примут, если сказать, что от меня…
Орлов умоляюще смотрел на Сен-Жермена, тот не отводил взгляда от окна и молчал.
— Напрасно, — сказал он, поворачиваясь, — напрасно вы беспокоитесь об императрице, она много хладнокровнее, чем вы думаете, и ради нее я бы не поехал. Но я поеду, так как беспокоюсь о вас — вас могут разыскать.
Остановить императрицу не сможет даже Домна Игнатьевна, она нашлет своих лекарей, и те своим невежеством доделают то, что не сумели напавшие на вас… Я поеду, — сказал он, вставая, — хотя не жду от этого визита ничего хорошего. Нет, пожалуйста, не благодарите меня, — остановил он Орлова, порывавшегося что-то сказать, — считайте, что я делаю это просто из тщеславия: не хочу, чтобы невежды испортили мою работу, — улыбнулся он. — На прощание, Грегуар, один совет. Когда на вас действительно нападут грабители и вы не сможете их одолеть, лучше сохранить жизнь, чем несколько монет. Тем более, что, убив вас, они все равно очистят ваши карманы.
— Саго padre, — еле шевеля непослушными губами, проговорил Орлов. Лекарство начало действовать, и каждое слово давалось ему все с большим трудом. — Я не хотел… мне стыдно было… Во всем виноват…
Губы его перестали шевелиться, веки опустились, он вздохнул и затих.
— Заснул, — сказал Сен-Жермен. — Вот и прекрасно!..
Прощайте, Домна Игнатьевна, знакомство с вами доставило мне истинное удовольствие.
— Спаси тебя Христос, батюшка, — сказала Домна, которая, будто молясь, все время прижимала руки к груди и не сводила с него глаз.
— Прежде чем выбрасывать изорванный мундир Грегуара, не забудьте вынуть деньги из карманов, — сказал Сен-Жермен, направляясь к двери.
Домна послушно покивала и схватила подсвечник, чтобы проводить графа. Так она и вышла с подсвечником на крыльцо. Кучер подобрал вожжи, дернул их, и карета покатила в сторону дворца. Часть дворца была отсюда видна — окна там были залиты светом, у подъезда горели смоляные плошки. Домна перекрестила удаляющуюся карету и ушла в дом.
4
— Наконец-то! — сказал дежурный офицер. — Все прямо с ног сбились, разыскивая… Пожалуйте за мной, сударь.
Последние посетители уже покинули дворец, и они шли по пустой анфиладе парадных комнат. Люстры были погашены, только по углам в канделябрах горели свечи.
У двери в личные покои императрицы стояли на часах два кавалергарда в сверкающих кирасах и в касках с плюмажами. Дежурный офицер постучал в дверь. Граф остановился в нескольких шагах, рассматривая гвардейцев. Дверь приоткрыл Шкурин.
— Их величество еще не почивают? — спросил офицер.
— Никак нет, их величество изволят пребывание иметь у себя в кабинете.
— Доложи, что господин… что граф Сен-Жермен, — поправился офицер, — приехал по поручению капитана Орлова.
Шкурин радостно всплеснул руками и тут же изогнулся в поклоне.
— Сей минут! Сей минут!
— Пожалте, ваше сиятельство, — снова открывая дверь, изогнулся Шкурин. — Приказано просить немедля.
Дежурный офицер козырнул графу и зашагал обратно.
— Слава тебе господи! — бормотал про себя Шкурин, прикрывая за графом дверь. — Нашелся наш Григорей Григорьич…
— Нашелся, нашелся, — сказал по-русски Сен-Жермен, оборачиваясь к нему. — А вы, значит, и есть Шкурин?
— Так точно, ваше сия… — начал Шкурнн, но не окончил, а внезапно и неудержимо зевнул во весь рот.
Так судорожно, во всю пасть зевают вдруг собаки, приведенные в недоумение.
— Виноват, ваше сиятельство! — Лакей с опозданием прикрыл рукою рот.
— Устали, Шкурин? — участливо сказал Сен-Жермен. — Вы должны отдохнуть. Доложите обо мне, а потом сядьте в кресло и отдохните.
— Не смею-с, — почему-то шепотом ответил Шкурин.
— Отдохните, непременно отдохните, Шкурин.
Вы ведь так устали!
— Слушаюсь, ваше сиятельство! Повинуюсь, ваше сиятельство, — все так же шепотом ответил Шкурин.
Он постучал в дверь кабинета и, открыв ее, доложил:
— Граф Сен-Жермен, ваше величество.
Прикрыв за графом дверь, Шкурин нерешительно подошел к креслу, растерянно оглянулся по сторонам, челюсти его снова разодрала судорожная позевота. Он присел на краешек кресла, потом сел глубже, умостился поудобнее.
— Говорите! Говорите же скорее, граф, где Орлов.
Почему он исчез?