Наперерез ему потянулось небольшое стадо коров, следом, волоча ноги, плелся Семен Верста. Кологойда подождал, пока тот поравнялся с ним.

— Ну, вздул тебя батько?

Семен исподлобья зыркнул на него.

— Не… Только в ухо дали. И ушли на дежурство.

— Вот и ладно, тем дело и кончится.

Семен ничего не ответил и поплелся дальше. Он-то знал, что батько долгов за собой не оставлял, рано или поздно выдавал все, что положено.

Кологойде не нужно было притворяться, он в самом деле захотел пить и, поравнявшись с усадьбой Байдашного, окликнул хозяйку и спросил, нельзя ли напиться.

— А пейте на здоровье. Только что из колодца вытянула свеженькой.

Байдашная сидела под навесом и в большом чугунном казане замешивала корм для поросенка, который требовательно повизгивал в низеньком хлеву. Рядом на табурете стояли запотевшее ведро и медная кружка. От холодной воды заныли зубы.

— Хорошо тут у вас, в холодке.

— А сидайте, прохолоньте трошки.

Кологойда охотно присел на колоду, снял фуражку.

— Вкусная вода. И кружка вкусная.

— Та господь с вами! — засмеялась Байдашная. — Кружка и кружка. Как это может быть — кружка и вкусная?

— Очень обыкновенно. Большая разница — из чего пить. Взять, к примеру, алюминиевую кружку — ни то ни се. Или бумажные стаканчики… Оно, конечно, удобно: мыть не надо, попил, выбросил, но вкуса — никакого.

А это вещь старинная, основательная. Теперь таких не делают, — говорил Кологойда, разглядывая тускло поблескивающую красную медь и потемневшую местами, облезлую полуду тяжелой кружки.

— То мой тато еще с германской войны принесли.

И дуже ее любили. И муж любит.

— Значит, тоже вкус понимает. Для бывшего солдата настоящая кружка — первое дело. Она, в крайности, и котелок, и чайник, и рюмка… А хозяин, мабуть, в кузне, до уборки готовится?

— Где ж ему еще быть. У вас дело до него или как?

— Да нет, какие там дела? Просто так, все ли живыздоровы.

— Все, слава богу. Все.

— И бабка эта ваша приблудная? Что-то я ее давно не видел… Как ее там?

— Лукьяновна? Жива, жива… Только, видно, года свое берут. Днями расхворалась, совсем было помирать собралась. Потом ничего, отлежалась. Повезла свои глечики в Чугуново. Да вот что-то нет ее и нет, а давно должна вернуться. Я уж думаю, не захворала ли опять?

— Так уж обязательно захворала… Распродала свой товар, вдарила с подружками по чарке, вот и все…

— Та господь с вами! Грех над старухой смеяться…

И подружек у нее никаких нет — перемерли все. Одна Сидорчучка и осталась, а у той не засидишься…

— Никуда ваша бабка не денется. В крайности, не явится — объявим всесоюзный розыск, — пошутил Кологойда. — Я вот все хочу спросить — что это у вас за цветы такие?

— А правда хорошие? — полыценно заулыбалась Байдашная. — Мальвы называются.

Сельские жители не заводят цветников и клумб: не в обычае да и каждая пядь земли дорога для огорода.

Но как бы ни был скуден участок, почти перед каждой хатой обязательно посажены цветы. Пунцовые, белые, горящие золотом, они величаво покачиваются в уровень с окнами, и первое, что на заре видит хозяйка из своего окна, или вечером, уходя ко сну, — яркие факелы цветов.

И у Байдашной перед окнами пламенели соцветия на высоких будыльях.

— Теперь буду знать: мальвы… Ну, спасибо вам, бывайте здоровы.

Что мальвы называются мальвами, он знал и сам.

Это тоже было подпущено для дипломатии, попросту для отвода глаз.

Председателя сельсовета на месте не оказалось. Секретарша, только в этом году окончившая школу девчушка и еще не успевшая ни зазнаться, ни разлениться, старательно что-то переписывала. Она сообщила, что Иван Опанасович куда-то уехал с Голованем, председателем колхоза. Куда — не сказал. И когда воротится — тоже не сказал. Взгляд ее выражал полную готовность отвечать на дальнейшие вопросы и вообще быть полезной. Кологойда хотел было поручить ей, но вовремя спохватился — с такой же готовностью девчушка эта раззвонит всем и каждому о поручении, которое ей дал участковый уполномоченный. Он полистал подворную книгу, сказал, что позвонит председателю, и ушел.

В отдалении Семен Верста, такой же понурый, гнал свое стадо в лес. Поручить ему? Нет, при его неискоренимой привычке брехать, положиться на него нельзя.

Самыми подходящими для этого дела были Сашко и его компания. После того как лейтенант арестовал Митьку Казенного, с ребятами у него установились вполне приятельские отношения. Они видели в нем своего защитника, стали называть дядей Васей и готовы были расшибиться в лепешку, чтобы ему помочь. Конечно, лучше их никто не уследит, когда старуха появится в Ганышах…

А ну как она вовсе не появится?.. Что, если эта злыдня… попросту пришила ее? А что? Очень даже просто…

Увидела у старухи сотенную, понадеялась на другие…

Могла и за сотенную — за меньшие деньги убивают… Взяла да и тюкнула старуху утюгом по голове, когда та спала. А той много не надо, враз перекинулась… Деньги спрятала, труп зарыла. Ночь глухая, забор высокий.

Все шито-крыто, иди докажи…

Кологойда приостановился, снял фуражку и вытер вспотевший лоб.

"Ну, хлопче, — сказал он сам себе, — мабуть, ты слишком долго по солнцу ходил. И "романов" начитался. Не зря тебя Егорченко гоняет за это дело…"

Нельзя сказать, чтобы Кологойда любил детективные романы. В общем, конечно, сплошная труха, но некоторые здорово заверчены, и Кологойда читал их не без удовольствия. Интрига его не интересовала, забавно было прослеживать, как автор морочил читателя и делал из него дурачка. Капитан Егорченко увидел однажды такую книгу у Кологойды, повертел в руках и отшвырнул прочь.

"Романы читаем? — зловеще сказал он. — Ну, читай, читай…" Больше распространяться на эту тему он не стал, но с тех пор при каждом удобном случае пинал Кологойду "романами". Сам он никаких "романов" не читал, чтобы не отвлекаться от основной задачи, основную же задачу видел в профилактике. Конечно, преступников надо задерживать и изолировать, но главное дело милиции — предотвращать преступления, опираясь на общественность и массы трудящихся. Этого он требовал от своих подчиненных, и они, в меру сил и умения, требование это выполняли. Но вот Кологойду, который был вовсе не из последних, вдруг занесло… Не иначе, как в самом деле жара… и "романы". Нужно срочно поостыть.

Кологойда пересек шоссе, зарастающую кустарником луговину, разделся и плюхнулся в воду. Долго нежиться не пришлось — на мосту показался чугуновский автобус, а ехать в автобусе все-таки приятнее, чем трястись на попутном грузовике. Кологойда кое-как согнал с себя воду ладонями, оделся и, застегиваясь на ходу, побежал к остановке.

Так Вася Кологойда убежал от информации, которую мог получить, разыщи он Сашка и его компанию. Информация эта была ему совершенно необходима, на многое открыла бы глаза, но что поделаешь — он не был идеальным, лейтенант Чугуновского отделения милиции, и сам признавал, что у него есть отдельные недостатки, а иногда он даже делает ошибки…

В этот день Кологойда совершил и вторую ошибку.

Освеженный купанием и ветерком, задувавшим в открытое окно автобуса, он заново обдумал все происшедшее.

Конечно, предположение, что Сидорчук кокнула Лукьяниху — рябой кобылы сон. Но то, что она знает больше, чем говорит, — безусловный факт. От нее Лукьяниха уходила, она ее видела последней. Чтобы две старые бабы расстались и не сказали друг другу ни одного слова — такого просто не может быть. Всегда ночевала, а тут вдруг сорвалась. Что такое да почему? Да куда ты ночью пойдешь? И автобусы уже не ходят… Ну и всякое такое прочее… Та могла не объяснять, ничего не рассказывать, но, во всяком случае, Сидорчук знала, как Лукьяниха держалась и когда ушла. А это важно…

Конечно, можно бы старую злыдню прижать. Беглый спрос на улице — одно, а настоящий допрос — совсем другое. Если начать протокол да припугнуть ответственностью за дачу ложных показаний, старуха бы пустила сок, раскололась. Но тут был риск.