— Знаем мы тех нищих! Побираются, побираются, а помрет — тюфяк деньгами набит…

— Ну, товарищ Кологойда, вам такие басни повторять не к лицу. Эти сказки придумывали скупердяи себе в оправдание — чтобы голодному куска хлеба не дать… Бывали такие редчайшие случаи, но только до революции и во время нэпа, когда существовали профессиональные нищие. А кто сейчас живет подаянием Христа ради?

— Тунеядцы, положим, имеются, — сказал Кологойда, — только теперь они не побираются: они воруют. Ну, то особ статья… А вот на кой пес бабке это кольцо? Что она шептуха, малость знахарствует — известно. Но чтоб насчет будущего, этой самой фортуны ворожила — что-то не слыхал.

— Колесо Фортуны, — сказал Аверьян Гаврилович, — вовсе не употребляется при ворожбе. Астрологи составляют гороскопы, так сказать, расписание человеческих жизней по звездам…

— Насчет звезд Лукьяниха вряд ли петрит… Тут чтото другое. И откуда у нее такие деньги? Да еще целой бумажкой. Сторублевку никто не подаст и не подарит…

Где твоя бабка, Бабиченко?

— Сказала, будет ждать около колодца.

— Навряд, чтобы она там до сих пор сидела. Однако пойдем, посмотрим. Запирай свои капиталы, а ножик твой поломанный я возьму — на всякий случай… Что ж, товарищ директор, запирайте хозяйство и идите до дому, поскольку кража не состоялась. Только на будущее лучше проверяйте, чтобы еще кто-нибудь не забрался в музей ожидать автобуса…

— Теперь будьте покойны!

На дворе уже стоял белый день. Горькие дымки струились из труб и летних кухонь, надсадно кудахтали спозаранку опроставшиеся куры, величаво переваливаясь и гортанно перекликаясь, гусиная ватага потянулась из музейного двора к остаткам лужи в конце улицы.

Возле колодца Лукьянихи не было.

— Ну, где твоя соучастница?

Семен не знал, что ответить, и заглянул в колодец.

— Нет, старушки со сторублевками в колодцы не сигают.

— Может, у Сидорчучки?

— Какой Сидорчучки?

— Вон в том доме старуха живет. Лукьяниха у нее всегда ночует, а утром уезжает…

Семен испуганно приоткрыл рот и уставился за спину Кологойды. Кологойда оглянулся — к ним спешил так и не переодевшийся Аверьян- Гаврилович.

— Ладно, — сказал Кологойда, — иди до той хозяйки.

Только смотри — про меня и вообще — ни слова! Понятно? Бабке скажешь: кольцо взять не удалось — спугнули.

Ты через окно драпанул, а сюда идти боялся, чтобы не выследили, спал в сквере на скамейке. Только не при хозяйке! Лучше всего вызови старуху во двор… Давай топай… Что еще случилось, товарищ директор? — спросил он, следя взглядом за Семеном Верстой.

Семен подошел к калитке в высоком заборе, за которым прятался соседний дом, толкнул, калитка была заперта. Он растерянно оглянулся, Кологойда выразительно махнул ему рукой, и это Семен понял влет — ухватился за верхний край досок, упираясь ногами, подтянулся и перемахнул через забор. Кологойда повернулся к Букрееву.

— Понимаете, — с некоторым смущением сказал Аверьян Гаврилович, — я тогда не досказал: кольцо-то ведь потеряно. Оно осталось тогда у моего приятеля, а он пропал без вести. Это я узнал уже после войны. Но у меня сохранился оттиск, запись размеров — я всегда сразу же описываю приобретенные экспонаты. Мне показалось полезным сохранить это загадочное кольцо в экспозиции, и я сам в свободное время сделал копию. Разумеется, уже из обыкновенного железа, а не химически чистого… В этикетке экспозиции я указал: "Кольцо-печатка", в скобках "Д", то есть дубликат. До сих пор никого это кольцо не заинтересовало и ни одна живая душа про подделку не знает. Вам я говорю первому.

— То нехай, товарищ директор, все прочие души и не знают. Иначе может узнать и та самая душа, которая хотела украсть, а тогда поймать ее будет труднее.

— Да, да, вы правы, конечно… — согласился Аверьян Гаврилович. — Я, знаете, все время возвращаюсь к вашей фразе — "Какие воры залезли в историю и что им там понадобилось?". Вообще-то в переносном смысле это бывает довольно часто — то одни, то другие лезут в историю, что-то утаивают от людей, переиначивают, перекраивают… Здесь воры, так-скать, в прямом смысле. Недоросля подослала старуха. И вот этого я не могу понять — зачем деревенской богомольной старухе понадобился астрологический знак "колесо Фортуны"? Она просто не имеет о нем никакого понятия, ей эта вещь абсолютно не нужна.

— Тогда кому?

— В том-то и дело!.. Я не коренной чугуновец, но, можно сказать, старожил. Чуть ли не половина жителей — в прошлом мои ученики. Сейчас они уже, конечно, отцы семейств, седые, лысые… Я к тому, что, в общем, так-скать, круг интересов чугуновцев мне известен… ну и уровень заработков тоже. Так вот, я решительно не могу себе представить, чтобы кто-нибудь из местных жителей ради какого-то железного кольца пошел на преступление, да еще и готов был выбросить за него сто рублей. Про сельских жителей я уж и не говорю…

— Что-то вы, товарищ директор, крутите вокруг да около, разводите всякие подходы… Вы что, знаете, кто это сделал?

— Боюсь, что да…

— Чего ж тут бояться? Очень хорошо!

— Как сказать… Доказательств никаких нет, одни догадки и предположения. Да и те основаны лишь на том, что эти люди — единственные здесь, кто может знать о таких вещах и интересоваться ими. Однако согласитесь, дико подозревать людей только потому, что они интеллигенты и знают то, чего не знают другие… Это просто чудовищно!.. А вместе с тем…

— Короче, товарищ директор, кто?

— Были у меня двое приезжих. Из Киева. Один — архитектор по охране памятников из Госстроя. Второй — кинорежиссер. Такой, знаете, представительный: в темных очках, ужасно бородатый и зачем-то с палкой, хотя очень молод и вполне здоров.

— Так, — сказал Кологойда, — приехали на серой "Волге", остановились в Доме колхозника, питаются в чайной. Водки не пьют, пьют коньяк и пьют здорово, но пьют безо всякого безобразия.

— Что ж вы хотите — столичные жители!

— Там всякие бывают… Так что они?

— Архитектор приехал проверить состояние коробки ганыкинского дома на предмет возможного использования. А кинорежиссер привез его на своей "Волге". Это, так-скать, услуга приятелю и надежда, как он выразился, наткнуться на сюжет… Кроме того, он коллекционер — собирает всякого рода старинные предметы, особенно иконы. Это, знаете, очень модно сейчас. Ну, в Чугунове какая старина? Церковь да то, что в музее. Они побывали и там и там. Раскритиковали мою экспозицию — бедна, мол, примитивно-дидактична… Ради, мол, плакатов и фотографий не стоило открывать музей… Я тогда им свои запасники показал, чтобы видели — бедны не от бедности, бедны от глупости… Ахнули. Особенно этот режиссер.

Он как увидел Георгия Победоносца из Семигорского монастыря, из рук не хотел выпускать. Даже пытался уговорить продать ему — все равно-де здесь выставить не позволят…

— И за сколько сторговались? — прищурился Кологойда.

— Вы что, смеетесь? — вспыхнул Аверьян Гаврилович.

— Вот уже и пошутить нельзя… А до этого барахла… я извиняюсь — до гемымы… он тоже приценивался?

— Нет. Посмотрел, но не очень внимательно. В общем, никакого интереса не проявил.

— И это все?

— Почти. Он еще расспрашивал, не знаю ли я какихнибудь стариков, у которых могут оказаться древние иконы и вообще старинные предметы… Тут я взял грех на душу — сказал, не знаю таких. С какой стати я буду содействовать тому, чтобы ценности, которые, так-скать, являются достоянием района, попали в руки какого-то частного коллекционера, а не в музей?

Кологойда отмахнулся. Его не интересовали предположения об экспонатах, которых еще не было.

— Если он искал всяких стариков, может, и нашу бабку надыбал?

— Вот об этом я как раз и подумал. Он мог увидеть ее в церкви, на базаре, да мало ли где…

— Ладно, сейчас и про то спросим у бабки… — сказал Кологойда, увидев вышедшего из калитки Семена Версту. — Ну, где твоя Лукьяниха?