У вас после Ивана Грозного правил его слабоумный сын Федор. И никакой катастрофы не произошло. А Карл Второй Испанский? Он был дегенератом, не способным научиться грамоте, всю жизнь забавлялся шутами и карлами, и это не помешало ему тридцать пять лет быть королем. В его империи не заходило солнце, и он имел двадцать две короны. В династических делах недостаток ума — не помеха, а мудрость — не всегда помощник.

Примеры первого я привел. А возьмите Марка Аврелия.

Глубокий философский ум, обаятельный человек, упоительный собеседник. Сколько незабвенных часов мы проговорили друг с другом… Сохранившаяся в Риме на Капитолии бронзовая статуя плохо передает его облик, он был еще более худ и безбород. Бороду он отпустил по моему совету, так как из-за кожного заболевания не мог выносить бритья тогдашними тупыми бритвами. Казалось, он был всемогущим. Кто мог сравниться могуществом с римским императором?

Кусок стерляди шлепнулся в миску, разбрызгивая желе.

— Римским? — переспросил Алексей и перевел ошарашенный взгляд на брата.

— Да. Через сто шестьдесят лет после рождества Христова. А что вас смущает?

— Как же не смущать, сударь… Когда Рим, а когда мы… А вы и там и тут… Как же это? А? — И он снова посмотрел на Григория.

— А вы попросту не верьте, мой друг, — улыбнулся граф. — Иногда мне самому все это кажется невероятным и неправдоподобным… как сон. Но мы отвлеклись. Я только хотел сказать, что Марк Аврелий — пример противоположный: на троне мудрец, философ. И что же? Он ничего не мог изменить. Это был благороднейший, честнейший человек, но поступал он не так, как хотел, а как вынуждали обстоятельства. Сам он не был способен обидеть ребенка, но презирал христиан, как суеверов, и допускал их преследование, считал завоевателей разбойниками, но сам тоже вел войны, стало быть, был разбойником… И какова ирония судьбы! Марк Аврелий преследовал христиан, а в средние века, когда фанатики христиане повсеместно уничтожали статуи богов и язычников, его статую сохранили, так как считали, что она изображает святого Константина, византийского императора, насаждавшего христианство. Вот как превратны могут быть суждения людей, дорогой Грегуар, и как опасно полагаться на слишком пристрастные суждения. Смешно, конечно, ставить на одну доску Марка Аврелия и вашего молодого императора. Но сказанное должно быть доказано. Вы утверждаете — он дурак. Из чего это следует? Только не приводите его изречений. Даже самые умные люди время от времени изрекают глупости. И от слов, как мудро заметила ваша Домна Игнатьевна, люди не линяют. Важны не слова, а поступки. Что дурного сделал Петр, став императором?

— Так я ведь говорил про мундиры.

— Извините, месье Алексей, но это пустяки. Мундиры непривычны, возможно, действительно неудобны, но смертельной угрозы не представляют. И потом: плохой мундир еще не означает, что плох император. Из-за покроя панталон революции не делают. И неужели он начал с мундиров? Что он сделал первое, сразу после воцарения?

— В ту же ночь объявил конец войне, — сказал Григорий.

— Ага! И это вызвало всеобщее возмущение? Народ требовал продолжения войны?

— Куда там! Казна пуста. Гвардейцы по уши в долгах, забыли, когда и жалованье получали, — сказал Алексей.

— Гвардейцы головы не подставляли. Они были в Санкт-Петербурге. А линейные полки? Они рвались умереть на поле брани и требовали продолжения войны?

— Помирать кому охота? Да еще зазря… Неизвестно, зачем и воевали.

— А "не зря" много охотников? Умирать не хочет никто, каждый надеется, что убьют соседа… Что же получается, Грегуар? Держава не имеет средств продолжать войну, никто не хочет умирать "зазря". Император прекращает войну. И это, по-вашему, доказывает, что он дурак? По-моему, напротив.

— Дурак-то он, может, не такой уж и дурак, — сказал Алексей, вытирая рот краем скатерти. — Только вот куда у него мозги повернуты? Война эта, конечно, нужна была, как веред на мягком месте. Однако четыре года отмахали, какую прорву деньжищ всадили, какие тыщи людей ухлопали… Поначалу-то без толку. Ну, а когда вместо немцев наши начали командовать, вся фрицева слава лопнула, как пузырь, — Берлин сдал, не знал, где и прятаться…

Тут бы его прищемить раз навсегда, чтобы неповадно было на чужое зариться, а мы как раз наоборот: ах, извиняйте, ваше величество, — ошибочка произошла. Вот вам обратно все ваше королевство, царствуйте на здоровье…

Так за это Петру Федоровичу в ножки кланяться?

— Но договор еще не подписан, содержание его неизвестно, — сказал Сен-Жермен.

— Чего там неизвестно? — усмехнулся Григорий. — Шила в мешке не утаишь… Все отдали, что наши войска заняли.

— И Россия выступит на стороне Пруссии против своих бывших союзников?

— Нет. Этого нету.

— Ага! Значит, все-таки Петр сделал самое важное — прекратил войну. А вы недовольны. Ведь у вас же есть особая поговорка: худой мир лучше доброй ссоры…

— Вот уж правда: хуже такого мира не придумать, — сказал Алексей.

— Во всяком случае, перестали гибнуть тысячи людей.

Не думаю, чтобы вы были кровожадны, как каннибалы, и жаждали дальнейшего кровопролития…

Братья промолчали.

— Вы говорите — император трус. Так ли? Все ваши императоры и императрицы сохраняли Тайную канцелярию, боялись остаться без нее. А Петр Третий, едва вступив на престол, упразднил Тайную канцелярию, ничего и никого не боится, гуляет по городу без всякой охраны, иногда даже без свиты. В чем же проявляется его трусость, Грегуар?

Григорий, не поднимая головы, смотрел в стол.

— Вообще это выглядит довольно забавно: я, чужестранец, вынужден объяснять вам, какой у вас император… Однако пойдем дальше. Великий Петр обязал всех дворян служить — в войске или на цивильной службе.

Дворяне должны были служить практически до самой смерти, чаще всего вдали от своих имений, хозяйства, и те приходили в упадок. Так продолжалось и при преемниках Петра. А Петр Третий недавно опубликовал Манифест о вольности дворянской. Теперь дворяне могут в любой момент выйти в отставку или даже не служить вовсе.

— А жить чем?

— Это другое дело! Для того чтобы жить, есть и другие способы приобретать средства, имущество. Важно, что дворяне свободны, могут сами решать свою судьбу Говорят, этот манифест вызвал такой взрыв радости, что сенат обратился к императору с просьбой о разрешении поставить ему памятник из чистого золота. Император засмеялся и сказал, что, если у них такие излишки золота, он готов принять его в натуральном виде и найти ему лучшее применение. Ответ тоже, как видите, не свидетельствует о глупости монарха.

— Манифест тот, — сказал Григорий, — не император составил…

— Как бы ни составил, законом он стал, когда его подписал император.

— Манифест — бумага, за ней человека не видать…

А вот когда он изо дня в день кричит, командует — тут вся его начинка наружу вылезает.

— Какова же эта начинка?

— Какой она может быть у немецкого унтера? Солдафон, хам, пьяница, в спальной псов держит… Чего можно ждать от человека, если, он крыс судил воинским судом и вешал за то, что игрушечных солдатиков погрызли?

— Когда это было? Когда он был подростком?

— В точности не скажу, но ведь было! А оно известно, чем такие шутки кончаются. Иван Грозный тоже поначалу собак да кошек вешал…

— Более серьезных прегрешений за императором нет?

— А пьянство?

— Он так много пьет? Не в обиду вам, — сказал СенЖермен Алексею, — судя по тому, как вы запиваете эту прекрасно приготовленную рыбу, вряд ли император выдержит состязание с вами.

— Куда ему — кишка тонка! Меня вот только Григорей, может, перепьет да этот подлец, Шванвич… И то — навряд! Не в том суть… Пей, да меру разумей. И коли ты император, так держись по-императорски.

— А как надо держаться по-императорски?

— Я там в точности не знаю, сам в императорах никогда не был, — осклабился в своей сдвоенной улыбке Алексей. — Ну, все-таки… Вот придумал он такую забаву: приедет к кому-нибудь в гости из своих компанов, ну, ясное дело, напьются, а потом всей оравой вывалят в парк или там на лужайку, прыгают на одной ножке и норовят коленкой дружка дружке под задницу поддать, чтобы с ног сбить… Это что же, императорская забава?