— Уж не обессудь, батюшка, — говорила Домна, — убоинки нету. Великий пост — какая может быть убоина?
Грех!
— Совершенно справедливо, Домна Игнатьевна! — подхватил Сен-Жермен. — Однако вы, я вижу, такая искусница, что и на постном столе человека чревоугодником сделаете. Вот, к примеру, что это за рыба такая аппетитная?
— Сижок… Сижок с грибами запеченный, — полыценно улыбнулась Домна. — Наши чудские сиги очень даже знаменитые против других. Это вот стерлядка заливная.
А там вон — снетки сушеные. То уже для баловства — заместо семечек. Некоторые пиво заедают. Да ведь ты, я чай, не станешь лакать эти помои?
— Помилуйте — я ведь не немец!
— Да что вы, сговорились позорить меня? — в сердцах сказал подошедший Григорий. — Мамушка! Ну разве у графа спрашивают — будет он "лакать" или нет?! Может, еще спросишь, будет ли он "лопать"?
Старуха поджала губы, искоса поглядела на СенЖермена.
— От слова он не облинял, кусок не отвалился: потому — человеческое обхождение понимает… И ты от меня сраму еще не терпел, а мне от тебя доводилось!
Разгневанная Домна пристукнула клюкой и повернулась уходить. Граф вежливо, но решительно заступил ей дорогу.
— Нет, нет, Домна Игнатьевна, не уходите так! Вы мудрая женщина и все правильно рассудили. Важен не титул, а человеческое отношение. Ваше ко мне я очень оценил и прошу вас ни в чем не менять его. А вам, Грегуар, придется просить прощения у Домны Игнатьевны.
— Да уж вижу, — сказал Григорий. — Ладно, мамушка, не серчай. Снова невпопад сказал…
Не удостоив его. взглядом, Домна вышла.
— Обиделась, — сказал Алексей. — Ничего, отойдет.
У нее только и света в окошке, что Гришенька…
— Вам, дорогие братья, придется взять на себя мою долю, чтобы она еще больше не обиделась. Блюда я расхвалил, но у меня нет привычки есть по ночам.
— Об этом не извольте беспокоиться, господин граф, — подметем без остатку. После карт я скамейку сжевать могу… Вот какие тому могут быть причины, господин граф? Выпью — подраться хочется, подерусь — еще выпить хочется, а в карты сыграю — жрать хочу, будто неделю голодом морили…
— Причина одна, — улыбнулся Сен-Жермен, — вы просто очень здоровый человек. Постарайтесь таким и остаться.
— А как?
— Не принимайте ничего слишком близко к сердцу.
— Во! Слыхал? — Алексей наставительно поднял палец. — А что я тебе всегда говорю? Плюнь — обойдется!
— Тебе на все наплевать…
— Не на все, не на все, братушка! На хорошую лошадь я нипочем не плюну. Хорошая лошадь — дар божий.
А все остальное…
— Небось иначе запоешь, когда тебя наградой или чином обойдут.
— Это уж дудки! Мое мне отдай сполна!
— А вам что-нибудь недодали после войны? Вы ведь в ней не участвовали?
— Мы люди темные, господин граф, однако в дурачки производить нас не следует. Причиталось не Орлову, Петрову, Сидорову — России. А значит, и нам — Орловым, Петровым, Сидоровым. Нас без России нету, однако и России без нас не было бы. Верно я говорю, братушка?
— Браво, месье Алексей! — сказал граф. — Я вижу, Орловы храбры не только на поле брани, они и в состязании умов способны доблестно оборонять отечество.
— А вы полагали нас тюхами да матюхами?
Алексей расплылся в своей сдвоенной улыбке — простодушной справа и ужасающей слева, подмигнул брату и принялся за стерлядь.
— Бог с ними, со словесными турнирами, — сказал Григорий. — Что толку от словопрений? Не потому я вам так обрадовался, не для того зазвал сюда… Мне… нам нужна ваша помощь.
— Я рад помочь вам, Грегуар, если смогу.
— Кто же сможет, коли не вы? Я верю в вас, как в бога…
— Не сотвори себе кумира! — улыбнулся Сен-Жермен. — Что же с вами случилось и что я должен сделать?
— Беда случилась, граф, только не со мной, а со всей державой Российской…
Граф предостерегающе поднял ладонь.
— Прошу вас не продолжать!
Алексей перестал шумно схлебывать заливное и опустил миску.
— Прошу вас не продолжать, чтобы вы не сказали лишнего и не пожалели об этом потом. Вы должны знать, что, где бы я ни находился — в европейской столице, в деревушке парсов или среди туарегов Африки, я соблюдаю закон, поставленный над собою: ни прямо, ни косвенно не вмешиваться в местные дела — государственные распри, национальную рознь, соперничество правителей и прочее. Не потому, что опасаюсь последствий, а потому, что знаю: любое вмешательство извне бесполезно. Рано или поздно оно будет преодолено, отброшено внутренними силами, и все возвратится на круги своя… В истории нельзя забегать вперед, что-то ей подсказывать или навязывать — это неизбежно заканчивается провалом. И вам, дорогой друг мой, я готов помогать, но только в ваших личных делах.
— Саго padre, как бы я посмел впутывать вас? Да я и сам не хочу, не собираюсь… Я только совета прошу…
— Если так, то прежде всего отбросим преувеличения.
Вы говорили о беде для всей державы. Я что-то не слышал ни о каких несчастьях. Да-да, конечно, умерла императрица. Насколько я мог заметить, большого горя это не вызвало. У вас появился новый император. Никакого недовольства, беспорядков не было, наоборот — возле открытых кабаков народ довольно шумно ликовал.
— Учинить такое ликование проще простого, — сказал Григорий. — Выставь поболе четвертей пенного, выкати несколько бочек полпива, вот и будут ликовать, пока все не высосут. А если еще с пуда соли алтын скинуть, тогда и вовсе удержу от радости не будет: вот, мол, дешевизна пошла. Прямо райская жизнь… Кто привык богачество полушкой мерять, тому и алтын — мошна. Суть не в том, как ликовали, суть в том, чему ликовали…
— Во Франции в таких случаях говорят: le roi est rnort, vive le roi!
— Так то — во Франции. Там короли не привозные, своекоштные…
— Допустим, — улыбнулся Сен-Жермен. — Но сейчас и России не на что жаловаться: престол занял законный наследник. Оттого, что Петр родился не в России, а в Голштинии, он не перестал быть внуком Петра Великого.
— То-то и есть: после Великого — Малый… Даже не Малый, а козявка какая-то…
— Почему так уничижительно?
— А как иначе? Ведь он же дурак! Чему учился, что знает? В солдатики играть? Экзерциции да разводы?
И посейчас играет. С детства оловянными, потом в Ораниенбауме голштинцами, ну, а теперь всю Россию заставит ножку тянуть. Корчит из себя вояку, а ведь сам-то трус. Только и способен Фридриху пятки лизать… Да на своей паршивой скрипице пиликать. Хорош император на российском троне — шут гороховый в чужом мундире со скрипицей!..
— Подождите, подождите, Грегуар. Пока во всем, что я услышал, больше запальчивости, чем справедливости. Вы говорите — с детства играл и продолжает играть в солдатики. А во что играют наследники престолов? Во что играл ваш Петр Великий? Тоже в солдатики под названием "потешные", из которых впоследствии образовались два гвардейских полка. Короли, цари — почти всегда командуют армией, для них детская игра в войну — это часть, так сказать, профессиональной подготовки. Почему же то, что было похвально для Петра Первого, предосудительно для Петра Третьего? Я познакомился с академиком Штелиным, бывшим воспитателем императора. Он рассказывал, что Петру преподавали языки, историю и географию. Правда, охотнее он изучал военное дело, фортификацию. Петр приказал подобрать для него библиотеку. Правда, без книг на латинском языке — латыни он не любит. Ну что ж, не все читают Цицерона в подлиннике. Его дед, Петр Великий, Цицерона тоже не читал. Только что умершая императрица за всю свою жизнь, кажется, вообще не прочитала ни одной книги, и это не помешало ей двадцать лет занимать отцовский престол. Вы полагаете, что императору зазорно играть на скрипке. Почему? Император Нерон считался великим артистом, Людовик Пятнадцатый участвует в балетах, а Фридрих Второй играет на флейте… Вы, Грегуар, слишком преувеличиваете значение личных качеств правителей. Вам кажется, что какие-то качества дают право занимать престол, а какие-то напротив, лишают такого права. Когда захватывают власть, нет никакого права и никаких законов. Законы издают потом, чтобы власть удержать… А недостаток ума ничему не мешает.