— Oh, boys! Hello! — воскликнул он. — How are you? [22]

— How d'you do? [23] — вставая, ответил Федор Михайлович.

Мистер Ган на мгновение осекся, потом раздвинул улыбку до крайних пределов возможного, отбросил спиннинг и закричал:

— Do you speak English? [24] — Yes, I do, but I don't know very much English [25].

— It's really fine! — закричал мистер Ган. — After this peace of news I just feel wonderful [26].

Вскинув руку приветственным жестом и вместе с тем протягивая ее для рукопожатия, мистер Ган зашагал к Федору Михайловичу.

— I'm glad, I'm awfully glad [27], - осклабясь и нещадно тряся руку Федора Михайловича, повторял мистер Ган.

Лежавший в тени вербы Бой поднялся, распушил хвост, пружинистым шагом подошел к незнакомцу и вытянул шею, принюхиваясь. Восторг мистера Гана мгновенно приутих.

— It's just amazing! The gigantic dog! — закричал он, но уже как бы шепотом. — Is it Labrador? [28] — No, a Newfoundland [29]. Все в порядке, Бой, лежать! — сказал Федор Михайлович.

Бой лег, но уже не развалясь на боку в тени вербы, как прежде, а рядом с Федором Михайловичем в напряженной позе чуткого, ежесекундно готового вскочить сфинкса.

Мистер Ган с заметным облегчением перевел дыхание, обернулся к ребятам.

— Hello, boys! What are you… [30] Он внезапно замолчал и странно напряженным взглядом уставился на Юку. Улыбка еще растягивала его рот, но она поспешно гасла, губы сомкнулись в твердую скорбную линию, а он все смотрел и смотрел, словно силясь что-то вспомнить или сообразить. Под этим напряженным взглядом Юке стало не по себе, она оглянулась, как бы ища защиты.

— What's wrong? [31] — спросил Федор Михайлович.

— О! — спохватился мистер Ган. — I beg your pardon, — сказал он Юке и повернулся к Федору Михайловичу: — Evenythings all right. Never mind! Is the girl your daughter? [32]

— No, she isn't [33].

— So, she isn't. If you don't mind. — Он достал свою коробочку с яркими леденцами и протянул ребятам. — Please have some [34]. Кон-фетта, да? Ландрин! Хорошо.

Брови Федора Михайловича приподнялись, но тотчас вернулись на свое место. Ребята, стесняясь, взяли по штучке. Стеснялись они не брать, а того, что их, как маленьких, угощали конфетами. Леденцы были кисленькие, с ментолом, и приятно холодили во рту.

— Давайте сядем, что ли, — сказал Федор Михайлович. — Take you pleace! [35]

Они сели как бы в кружок, так что американец и Федор Михайлович оказались друг против друга.

— Can I give him? [36] — спросил мистер Ган, указывая глазами на Боя.

— Please, but he shalln't take! [37]

Мистер Ган положил перед Боем несколько леденцов, тот понюхал и равнодушно поднял голову.

— О! — уважительно покачал головой мистер Ган. — It's really fine [38].

Он говорил, хлопотал над леденцами, но взгляд его то и дело возвращался к Юке, словно она кого-то напоминала ему, или он не понимал, зачем эта девочка оказалась здесь, и наконец не выдержал:

— May I know your name, please? [39]

— Он спрашивает, как тебя зовут, — сказал Федор Михайлович.

— Я понимаю, — ответила Юка. — Юлия. My name is Юлия [40].

— О, Julia! — восхитился мистер Ган. — A most beautiful name! But where's your Romeo? [41] Антон и Сашко ничего не поняли, Толя понял и покраснел. Юка засмеялась.

— Еще пока нет.

— Не will be! — убежденно сказал мистер Ган и необычайно серьезно, даже торжественно добавил: — May all your dreams come true! [42] Юка взглянула на Федора Михайловича.

— Он желает, чтобы исполнились все твои мечты, — перевел тот.

— Большое спасибо! — сказала Юка.

— Не иначе, как он в тебя влюбился! — сказал Антон и захохотал.

— Фу, какой ты дурак! — рассердилась Юка и даже покраснела.

Мистер Ган, усмехаясь, покивал головой каким-то своим мыслям, потом встал на колени, из заднего кармана брюк достал плоскую флягу.

— Shall we have a drink? [43] — No, thanks, — сказал Федор Михайлович. — It's too early in the morning [44].

— Quite true, — охотно согласился мистер Ган. — All is good… What's the Russian for… [45] Во бла-го-вре-мении…

— Oro! — сказал Федор Михайлович. — Откуда вы так хорошо знаете русский язык?

— Oh, no. It's a very difficult language, but it's a wonderful language too. As well as the country, as well as its people! A great people and a great country! [46] — мистер Ган, как для объятия, широко развел руки. — МатушкаРус!.. А?

Федор Михайлович, прищурясь, внимательно смотрел на него, ребята не поняли, что сказал американец, но их озадачило волнение, вдруг прозвучавшее в его речи.

Мистер Ган, словно устыдясь своего порыва, снова сел как прежде — опираясь о землю коленями, а седалищем о задники башмаков, и замолчал, уставясь в землю.

— I say, Mr. Gun, — сказал Федор Михайлович. — I'm sorry, but I think I must do it anyway. There is a question. I should like to ask you. Who are you? [47]

— I'm an American citizen. A tourist [48].

— I know, and I ask you again. Who are you? [49]

— I don't get you. What d'you mean? [50]

И без того нависшие брови американца сошлись в сплошную черную полосу.

— Вы прекрасно понимаете, и для полной ясности я предлагаю вам перейти на родной язык.

Ган, упершись кулаками в колени, резко склонился в сторону Федора Михайловича, и в то же мгновение Бой вспрянул на передние лапы, Федор Михайлович поспешно схватил его за холку и с трудом вернул в прежнее положение.

— Прошу вас не делать резких движений. И тем более не хвататься за оружие. Бой этого не переносит и может порядком попортить вас.

Мистер Ган не шелохнулся. Он в упор смотрел на Федора Михайловича, лицо его начало медленно и страшно бледнеть. Ошарашенные ребята не сводили с него глаз, и им казалось, что вместе с краской из этого еще минуту назад такого большого и шумного человека вытекает сама жизнь. Губы его стали пепельно-серыми.

Несколько раз они беззвучно шевельнулись и снова сжались жесткой, скорбной складкой. Наконец мистер Ган заговорил, но как не похож был этот хриплый, натужный голос на его прежний…

— У меня нет оружия, я не диверсант, — сказал он. — Я — Ганыка…

Это признание было словно стержнем, на котором он держался, и стоило ему вырваться, как тело мистера Гана обмякло, обвисло и даже как бы сразу стало меньше.