— Простите, господа, — проговорил он, — что я побеспокоил всех вас своей выходкой. Я не хотел этого; благодарю вас за участие, с которым вы ко мне отнеслись.

— Полноте, — весело отвечал де Гиз, — вы отлично дрались; ваши противники получили заслуженное; за такие пустяки не стоит и извиняться.

Граф раскланялся со всеми и обратился к Ватану, протянув ему руку с едва заметной улыбкой:

— Вы не со мной, капитан?

— Конечно, с вами, граф! — поспешно согласился капитан. — Я ни за что не оставлю вас, пока вы не оправитесь от сегодняшнего потрясения.

— Благодарю вас, — сказал граф. — Ах, зачем я вам не поверил, капитан! Ну, да, может быть, лучше, что все так случилось? — прибавил он, точно говоря сам с собой.

— Граф, переломите себя, скройте свое страдание, будьте мужчиной!

— Да, да, капитан. О, если бы вы знали!

— Я все знаю.

— Вы! — с удивлением вскричал Оливье.

— Да, но здесь не место для таких интимных разговоров.

— Это правда; уйдемте скорее.

— Уйдемте; кроме того, и поздно уже становится. Они ушли, а Клер-де-Люнь остался, шепнув капитану:

— Де Сент-Ирем умчался галопом по направлению к Нотр-Дам-де-Пари.

— Хорошо! Следи за ним и передай мне все, что он делает, до самых мелочей.

— Будьте спокойны; я узнаю каждое его слово.

— Я полагаюсь на тебя.

Граф с капитаном вышли из таверны.

— Вы в какую сторону идете, капитан? — спросил Оливье.

— Отчего вы меня об этом спрашиваете, граф?

— Я слишком взволнован, чтобы сейчас же идти к себе; я бы проводил вас к вам.

— Да нам ведь по одной дороге; мы оба живем на Тиктонской улице, — объявил, смеясь, капитан.

— Ба! Вы шутите?

— Нисколько. Мы даже, кажется, близкие соседи. Приехав в Париж, я остановился у одного старого знакомого, хозяина гостиницы «Единорог».

— А! У мэтра Грипнара?

— Именно.

— Да и я там же остановился.

— Знаю.

— Как так знаете? — граф вдруг замер на месте и поглядел ему прямо в лицо.

— Да так, — хладнокровно отвечал капитан, — очень хорошо знаю.

— Это плохо, капитан, — упрекнул его Оливье. — Мы живем Бог знает сколько времени в одном доме, и только сейчас я это узнаю, и то благодаря случаю!

— Не судите, не выслушав, граф.

— Объясните, пожалуйста.

— Любезный граф, я старый солдат-волонтер; жизнь была неласкова ко мне; двадцать лет я проливал кровь во всех европейских битвах, и ни разу смерть не вспомнила обо мне. Вернувшись на родину, я не нашел никого близких; те, кого я знал, умерли или забыли меня, что еще хуже. Несчастье делает злым и эгоистом. Гордость не позволила мне раскрывать перед всеми мои сердечные раны; я сосредоточился на самом себе, решившись ослепнуть и оглохнуть ко всему — и хорошему, и дурному вокруг меня и искать покоя в забвении и равнодушии. Случай свел меня с вами, и, не знаю почему, я с первого взгляда почувствовал к вам симпатию.

— Странно! — прошептал граф. — И я, увидев вас, почувствовал то же.

— Я решил бежать от вас, чувствуя, что симпатия моя превратится в горячую дружбу. Не умея ни ненавидеть, ни вполовину быть другом наполовину, я испугался, так как не хотел привязываться ни к кому на свете. Одним словом, я решил бежать.

— А теперь? — мягко спросил граф.

— Теперь? — повторил снова обычным насмешливым голосом капитан. — О, теперь, граф, судьба оказалась сильнее меня! Я снова увиделся с вами, и конец!

— Так вы согласны принять мою дружбу?

— Нет, вы должны принять мою со всем, что в ней есть дурного и хорошего. Что делать, граф? Судьба велит мне любить вас, и я подчиняюсь; если бы вы и захотели помешать этому, так вам не удастся.

— О, в этом отношении не беспокойтесь! — проговорил Оливье. — Если моя счастливая звезда, в настоящую минуту особенно, ставит на моем пути подобного вам человека, я остерегусь выпустить его из рук.

— Тем лучше, если вы думаете то, что говорите граф.

— А вы сомневаетесь разве, капитан?

— Нисколько; но признаюсь, мне все равно, любите вы меня или нет; дело в том, что я вас люблю; этого для меня довольно; вы, пожалуй, можете хоть ненавидеть меня. Моя дружба к вам есть тоже эгоистическое чувство; оно мне лично приятно, и потому я его допускаю.

— Что вы за странный человек, капитан!

— Dame! Надо принимать меня таким, каков я есть.

— Parbleu! Я так и делаю; начнем же с того, что у нас будет общий кошелек; я богат и…

— Позвольте, позвольте, граф! Между нами таких условий не может быть. Вы богаты, тем лучше для вас; но и я также богат, оставим каждый свое при себе.

— Вы богаты?

— Да; сравнительно, конечно. У меня скромные претензии; того немногого, что я имею, слишком достаточно для меня.

— Ну, хорошо! Не стану настаивать. В одном только я никак с вами не сойдусь.

— В чем же это? — с улыбкой спросил капитан.

— Вы свободный человек?

— Как птицы небесные.

— В таком случае мы с вами больше не расстанемся.

— Я и сам хотел вам это предложить.

— Неужели! — воскликнул с видимым удовольствием граф.

— Конечно!

— Даете слово?

— Клянусь честью! С одним только условием: чтобы у вас не было тайн от меня.

— Капитан, мы познакомились так оригинально, что знакомство наше совершенно выходит из ряда вон; честный человек не имеет тайн от своего друга и брата, а вы для меня и то, и другое.

— Ну хорошо, граф; вот вам моя рука.

— Вот и моя.

В это время они подошли к гостинице «Единорог».

Приветливая хозяйка, стоя у дверей, с удивлением глядела на своих постояльцев, шедших рядом и, по-видимому, очень дружно.

Капитан улыбнулся.

— Добрый вечер, Фаншета, дитя мое! — весело приветствовал он ее. — Не приходил ли к вам сегодня какой-нибудь гость?

— Да, да, капитан! — отвечала она со слезами на глазах. — Вы наше провиденье!

— Ну вот, опять за прежнее!

— Она правду говорит, и я то же скажу, — радостно подтвердил подошедший хозяин. — Ах, предобрый вы человек! Черт знает, где и найти такого другого. Честь имею кланяться, господин граф!

— Здравствуйте, любезный Грипнар! — сказал Оливье. — Да что это у вас тут такое? Все вы какие-то праздничные!

— Ах, если бы вы знали, господин граф! — вскричал в голос муж и жена, всплеснув руками.

— Ну, что? — объяснил суть события капитан. — Под сердитую руку вы прогнали сына, потом поняли, что сами себя делаете несчастными, и снова открыли ему объятия, которых не должны были лишать его. Вот и все!

— Вот и все! Слышите! — произнесла, смеясь, хозяйка. — Бранитесь сколько хотите, мы не боимся вашего сердитого голоса; мы ведь вас знаем.

— Позвольте нам войти, мэтр Грипнар, и расскажите, как вы встретили вашего шалопая.

— Расцеловав его в обе щеки, крестный! — раздался веселый голос Дубль-Эпе. — Мы так счастливы теперь!

— Ну хорошо, поцелуй же и меня, друг мой Стефан; это доставит мне удовольствие.

— Да ведь и мне тоже!

Молодой человек бросился в объятия авантюриста. Граф молча смотрел на эту сцену; он был очень тронут и не скрывал этого.

— У нас ведь сегодня праздничный ужин, вы знаете? — объявил Грипнар.

— Понимаю, morbleu! Блудный сын вернулся!

— Вы ведь отужинаете с нами, граф? Оливье колебался.

— О, если бы господин граф сделал нам эту честь!

— Примите приглашение, граф, советую вам; вы доставите удовольствие этим добрым людям, которые вас любят и уважают; а кроме того, — шепнул капитан Ватан, — это прогонит ваши мрачные мысли, которым пока не надо давать волю.

— Ну, хорошо, я согласен; вы правы, капитан.

Сели за стол. Ужин был очень веселый. Около двух часов ночи, прощаясь с капитаном на площадке лестницы, граф сказал ему:

— Мне непременно надо съездить в одно место, не поедем ли вместе?

— Конечно. Куда и в котором часу?

— Очень близко отсюда. В восемь часов я буду на аудиенции у ее величества королевы в Лувре, а сразу же после аудиенции мы с вами отправимся.