Шевельнулась ли в его голове мысль об уроках истории? Почувствовал ли он взгляд Шмидта, идущий из глубины времен?

В двух лейтенантах, ровесниках и однокашниках, судьба столкнула два мира, два начала, два полюса: идейность и корыстолюбие, благородство и подлость, революцию и реакцию, жертву и ее палача.

И вот финал. Что осталось у Ставраки от его самоуверенности, чинов и богатства?

Ставраки защищался вяло, нехотя. Он заявил, что его заставили участвовать в казни. Но свидетель — бывший офицер «Терца» Гедримович показал, что накануне казни офицеры «Терца» метали жребий: кому идти. Жребий выпал лейтенанту Сухомлину, а на Березани оказался Ставраки.

Тогда Ставраки сказал, что взводом, расстреливавшим Шмидта, командовал некий Бойченко. Но пришедший на суд настоятель Никольского собора в Севастополе священник Мельников отчетливо помнил, что вскоре после казни сам Ставраки рассказывал ему, как он командовал и как Шмидт просил его: «Миша, прикажи целиться прямо в сердце…»

И все-таки Ставраки упорно твердил, что был другом Шмидта. Он не мог не понимать, что это звучит кощунственно, что доводов для защиты нет и быть не может. Что он обречен. Но в этих настойчивых заявлениях о дружбе со Шмидтом была, может быть, полуосознанная попытка смягчить хоть в собственных глазах свою подлость и ничтожество.

Суд приговорил Михаила Ставраки к расстрелу.

Приговор этот был объявлен особым приказом по флоту и Народному комиссариату по морским делам с тем, чтобы его прочли во всех учреждениях и частях, на всех кораблях Красного Флота. В конце приказа торжественно говорилось:

«Память же о лейтенанте Шмидте будет вечно жить среди красных моряков и всего революционного народа».

И вот прошло уже более полувека со дня гибели на острове Березань четырех моряков-революционеров. Мир неузнаваемо изменился. Самые дерзновенные мечты Шмидта и его товарищей давно осуществлены. В разных городах на юге в севере, западе и востоке великой социалистической державы улицы, площади, мосты, заводы и клубы, корабли носят славное имя лейтенанта Шмидта.

Благодарный советский народ не забывает своих героев и мучеников, чьи благородные сердца горели стремлением к свободе и чьи жизни были отданы во имя ее торжества. Память эта — не только дань прошлому. Она освещает Дела нашего сегодня и завтра.

Когда я думаю о пройденном, достигнутом и пережитом, когда я думаю о том, чем мы обязаны поколениям отцов и дедов, к чему обязывают нас их мечты и жертвы, в великом созвездии имен я вижу четыре скромных, но ярких и чистых звездочки, четыре жизни, четыре имени: Петр Шмидт, Александр Гладков, Сергей Частник, Никита Антоненко.

Москва, 1957.