— Вы не видели женщину в меховом манто? Она не сюда вошла?

— Сюда! — ответил он с многозначительной улыбкой, снова отвешивая мне поклон.

«Наверное, она завсегдатай этого заведения, — мелькнуло у меня в голове. — Поэтому и приходит каждый вечер в одно и то же время…»

Набрав, как перед прыжком в воду, побольше воздуха, я нырнул в эту дверь. Оставил в гардеробе пальто и вошел в зал.

Внутри было довольно многолюдно. Посреди зала — круглая площадка для танцев, тут же, — оркестр, а по краям высокие укромные ложи. Большинство из них были завешены плотными шторами. Время от времени из-за них выходили парочки, чтобы потанцевать. После танца они снова скрывались в ложах и задергивали за собой шторы. Увидев не занятый еще никем столик, я сел за него и заказал кружку пива. На душе у меня стало спокойнее. Я обвел весь зал медленным взглядом. Вот сейчас я увижу за одним из столиков женщину, из-за которой я потерял сон — мадонну в меховом манто, — рядом с каким-нибудь молодым или старым хлыщом, и это зрелище исцелит меня от моего недуга. Где же она? Около танцевальной площадки ее не было видно. Скорее всего, она — в одной из лож. «Пора бы мне научиться видеть мир таким, каков он есть, — подумал я с горькой улыбкой. — Ведь мне уже двадцать четыре года, а я все еще наивен, как ребенок! Обычный, может быть, даже и не очень точный портрет взбудоражил меня, породил несбыточные надежды. В блеклом женском лице я обнаружил такое богатство мысли, какого хватило бы на целую книгу, приписал его обладательнице добродетели, которых у нее нет и в помине. Она просто одна из многих молодых женщин, занятых погоней за удовольствиями. И ее меховое манто, которым я так восхищался, заработано, наверное, именно здесь».

Я решил внимательно изучить всех посетителей. Шторы то и дело раздвигались, и на танцевальную площадку выходили разгоряченные вином парочки. Мадонны среди них не было. При каждом удобном случае я заглядывал внутрь лож. Через каких-то полчаса я уже знал всех и убедился, что мадонны нет и среди танцующих.

В сердце мое закралось сомнение. Может быть, и сегодня я ошибся? Мало ли берлинок ходят в таких манто? Лица ее я так и не видел. А вчера вечером я был под хмельком и легко мог обознаться. Прошла какая-то особа, насмешливо улыбнулась, а я вообразил, что это мадонна. Уж не начались ли у меня галлюцинации? Я испугался за себя. Так ведь и недолго свихнуться! Почему этот портрет произвел на меня такое необыкновенно сильное впечатление? Почему я вбил себе в голову, что это та самая женщина, и пошел за ней следом? Нет, нет, надо уходить отсюда и вообще взять себя в руки.

Внезапно в зале погас свет. Только место, где сидел оркестр, было слабо освещено. Площадка для танцев опустела. Послышалась медленная музыка. В голоса виолончелей вплелся тонкий голос скрипки. На подмостках появилась молодая женщина в открытом белом платье. Играя на скрипке, она спустилась в зал и, стоя в кругу света, низким, почти мужским голосом запела одну из модных тогда песенок.

Я тотчас же ее узнал. Все мои сомнения и тысячи всевозможных глупейших предположений отлетели прочь. Меня вновь охватила тоска. Больно сознавать, что она вынуждена зарабатывать себе на жизнь, расточая лживые улыбки и кокетничая с посетителями.

Ту женщину, которая изображена на портрете, я мог представить в любой, пусть даже самой нелицеприятной роли, только не в этой. Какая бездна между гордой и сильной женщиной, созданной моим воображением, и певицей кабаре! Уж лучше бы я увидел ее в компании пьяных мужчин, танцующей или даже целующейся с ними. Это было бы, по крайней мере, проявлением ее собственной воли. Но эта работа не из тех, которые делают по своей охоте. Скрипка в ее руках не совершала никаких чудес. И в голосе, хотя приятном и задушевном, не было ничего особенного. Пела она, подделываясь под пьяного паренька. Не сходившая с ее лица, словно приклеенная улыбка, казалось, ждала только удобного случая, чтобы мгновенно исчезнуть. Вот она спела несколько игривых куплетов возле одного столика — и направляется к другому. И тут только ее лицо приобретает то же задумчивое выражение, что и на автопортрете: спокойное, естественное, без тени вымученной улыбки, которую мне так горько видеть.

Неожиданно какой-то подвыпивший молодой мужчина привстал и поцеловал ее обнаженную спину. Она вся передернулась, как от змеиного укуса, но тут же овладела собой и даже улыбнулась, словно говоря этому наглецу: «Как это мило с вашей стороны». Заодно она успокоила взглядом и его ревнивую даму; мол, что поделаешь, таковы мужчины.

После каждой песни в зале раздавались хлопки. Певица кивала дирижеру оркестра, чтобы он играл новую вещь. И снова, неумело водя смычком по струнам скрипки, пела своим низким грудным голосом. В длинном, до пола, белом платье она скользила от стола к столу, а иногда останавливалась у задернутых штор.

Чем ближе она подходила к моему столику, тем больше я волновался. Как себя вести? Как посмотреть ей в лицо? Но, право, смешно предполагать, что она узнает человека, которого мельком видела в темноте на улице. Я для нее один из многочисленных молодых людей, которые приходят сюда развлечься, найти себе подружку. И все-таки я невольно опустил голову, когда она приблизилась ко мне. Из-под запыленного подола длинного платья выглядывали открытые белые туфельки, надетые на босу ногу, и в пронзительно белом свете прожектора я разглядел нежно-розовый цвет ее ног. Я вздрогнул, будто увидел все ее тело обнаженным, и невольно поднял глаза, а она остановила на мне пристальный взгляд. В этот миг она не пела, лишь водила смычком по струнам. Лицо ее было серьезно. Неожиданно она приветствовала меня глазами. В этом приветствии не было ничего неестественно-преувеличенного, никакой фривольности или кокетства; — Так встречают только давнишнего хорошего друга. Она лишь закрыла и тотчас же открыла глаза, — и этого было достаточно. Затем она улыбнулась искренней, чистой улыбкой, провела смычком по струнам и, простившись со мной на этот раз не только взглядом, но и кивком, направилась к соседнему столику.

На меня вдруг нахлынуло желание заключить ее в свои объятия, поцеловать. Не помню, чтобы когда-нибудь в жизни я чувствовал себя таким счастливым, чтобы сердце мое было так распахнуто добру. Как мало надо для того, чтобы один человек сделал другого безгранично счастливым! Только дружески поприветствовать его и улыбнуться. В тот миг я не мог пожелать ничего большего. Провожая ее глазами, я тихо бормотал: «Благодарю тебя, благодарю…» Стало быть, я не ошибся. Все мои предположения подтвердились. Она именно такова, какой рисовало ее мое воображение.

Но тут сердце кольнуло сомнение: уж не приняла ли она меня за кого-либо другого? Или, может, ей просто показалось смутно знакомым мое лицо? Но ведь она не проявила ни колебания, ни смущения. Глаза ее полны были уверенности. Я сидел со спокойной и даже, пожалуй, с самодовольной улыбкой и неотступно следовал взглядом за певицей. Ее не очень длинные, вьющиеся темно-каштановые волосы едва прикрывали шею. Стан ее колыхался при каждом движении оголенных до плеч рук со смычком, и на спине при этом собиралась и расправлялась тоненькая складка.

Закончив последнюю песню, она быстро ушла. В зале опять вспыхнул свет. Я продолжал сидеть, полный бездумной радости. Потом вдруг спросил себя: «Что же делать? Выйти и подождать ее у входа? Но ведь мы незнакомы. Если я ей скажу: „Разрешите вас проводить“, что она обо мне подумает? Ну и хорош же я буду, отблагодарив ее так пошло за незначительный, но такой милый знак внимания!..»

Благороднее всего, пожалуй, удалиться, а завтра прийти опять. Возможно, я постепенно завоюю ее доверие. А для первого раза и этого больше чем достаточно. Я с детства привык бережно хранить маленькие радости, которые посылала мне судьба. Из-за этого я не использовал множества благоприятных возможностей, да и сейчас опасаюсь спугнуть удачу слишком дерзкими желаниями.

Я стал искать глазами гарсона, чтобы расплатиться. И тут опять увидел ее возле оркестра. В руках у нее уже не было скрипки. Куда же она направляется? Я огляделся по сторонам — и тут вдруг понял, что она идет к моему столику. С той же дружеской улыбкой она остановилась и протянула мне руку: