Люсьен плавал под водой столько, сколько мог. Затем грудь заболела, он всплыл на поверхность и глубоко вдохнул сладкий холодный воздух. Протерев глаза от воды, поискал Лилит на берегу и в небе, но ничего не увидел, ни вспышки красного, ни светящихся золотых глаз, никакого движения. Она не ушла. Он отлично знал, что она никогда не сдается, не так просто. Это было одно из качеств, которые он в ней когда-то любил.

Пока она не разорвала эту любовь, убедив измученного Создателя заключить себя в золотой ковчег, чтобы смертные, поклоняющиеся ему, пронесли его сквозь пустыню; люди истосковались по своей земле, по дому. Обезумевший Яхве вел их, как священный магический жезл.

Когда Яхве исчез, а Люсьен и Асторет искали своего calon-cyfaill, Лилит взошла на черный мраморный трон Геенны. И пошла на войну с Габриэлем и его золотыми крыльями, разрушив в один момент мир, который Люсьен так тщательно оберегал.

Взмахнув и захлопав крыльями над речной гладью, разбрызгивая капельки воды, Люсьен поднялся над Миссисипи и взлетел в ночное небо.

Геенна угасает.

Говорила ли Лилит правду? Очень возможно. Ожидание рождения другого Создателя среди высших Падших никогда не было таким долгим — больше двух тысяч лет. Питалась ли Геенна от Создателя, как создания ночи питаются от смертных? Умрет ли один без другого?

Есть только один способ выяснить это.

Люсьен взвился в небеса. Воздух, разреженный и холодный, обжег его легкие. Лед покрыл его ресницы, мокрые волосы замерзли, а крылья посеребрил иней, но все это растаяло из-за жара его кожи. Мили расплывчато пробегали под ним, огни большого города исчезли. Когда он летел через темноту и беспокойный океан, запах морской воды проник в его ноздри.

Сердце тяжело забилось о ребра, когда он приблизился к вратам между Геенной и миром смертных, к границе, которую не пересекал веками.

Не осмеливался пересечь. Но он должен был узнать, сказала ли Лилит правду.

Звуки wybrcathl привлекли его внимание. Лилит предупреждала, чтобы он держался подальше от Геенны. Интересно, учитывая, что привлечение его к Трибуналу могло только укрепить ее власть.

Возможно, она надеялась сохранить новость о существовании Создателя в секрете, пока он не будет у нее в руках и под ее крылом.

Отказавшись отвечать ей, Люсьен продолжал лететь, темные сомнения назревали внутри него. Локи сказал, что Утренняя Звезда стал союзником Габриэля, и эти двое воздвигали кампанию против Лилит, пытаясь свергнуть ее с черно-звездного трона.

Если она привяжет к себе Создателя, и станет его calon-cyfaill, Утренняя звезда падет в Шеол[19], удобно устроится на углях и посыплет пеплом свои ослепительно белые волосы, потому что никто больше и крыла не поднимет под его командованием, по крайней мере, пока Лилит будет править, а Создатель будет на ее стороне.

А Габриэль? Высокородный, с янтарными волосами, напомнит всем, что когда-то был Голосом Яхве в мире смертных. И скромно предложит свои услуги новому Создателю.

Извращенный Голос, Габриэль. И бессердечный. Горькая злость сжала сердце Люсьена. Он всегда сожалел, что приходится оставлять в живых напыщенных толстых ангелов.

И кто, интересно, будет выбран в качестве другой половины баланса, третьего в триаде и второго calon-cyfaill? Лучшим вопросом было бы: кого позволит выбрать Лилит?

Для его сына.

Люсьен летел в ночи, и его взмахи были сильны и точны. Он заметил вспышку цвета; пульсирующие волны фиолетового, бледно-голубого и золотого испещряли небо. Северное сияние, к которому никто не принадлежал.

Песнь Лилит кончилась.

Люсьен замедлился и завис в воздухе, хлопая крыльями. Там, где когда-то находились золотые врата, видимые только Падшим, теперь была только рана в ткани реальности, и все цвета и жизненная энергия Геенны кровоточили в небеса смертных.

Лилит говорила правду. Геенна угасала.

Она зависла рядом с ним, локоны превратились в длинные сверкающие сосульки, переливающиеся цвета отражались на ее лице.

— Почему бы тебе меня не послушать? — пробормотала она.

— Кто правит Геенной? — спросил Люсьен, опасаясь, что уже знает ответ.

— Габриэль.

Значит, Локи солгал. Само по себе не удивительно, но тому, что холодило Люсьену кровь, была причина. Локи предложил им вместе связать Создателя — Данте — и намекнул, что Люсьен снова будет управлять Геенной. Теперь он подозревал, что Локи надеялся свергнуть Габриэля, манипулируя амбициями Люсьена, амбициями, которые умерли вместе с Яхве. Но Локи есть Локи, он просто не знал, как говорить правду.

Люсьен стал союзником камня?

По ту сторону нового северного сияния песнь звучала в ночи, и трель откликалась десять, двадцать, тридцать раз. Черные и золотые крылья смешались танцующими изгибами света, когда Падшие стали выходить из разрыва между мирами.

— Я надеюсь, что твои когти все еще остры, мой глупый, упрямый cydymaith.

Внезапное спокойствие снизошло на Люсьена. Он ждал этого момента так долго, и теперь, когда тот настал, чувствовал облегчение. Он быстро закрыл свою связь с Данте и запечатал ее от любых порывов своего ребенка. Люсьен подумал было разорвать ее, но испугался того, что это может с ними сделать.

— Мои когти всегда остры, — ответил он, затем встретил первого ангела фронтальной атакой, полоснув когтями.

Лилит дралась на его стороне, как будто находилась на своем месте, как будто всех этих столетий вражды не было, ее крылья хлестали небо, а когти разбрызгивали темную кровь в ночи.

Как будто она верила, что спасение еще возможно.

Глава 4

В темноте

На трассе I-5 между Портлендом и Салемом, Орегон

22 марта

Шеннон Уоллес умерла под развесистыми ветвями дуба, ее кровь впиталась в сосново-хвойную землю, как дождь в жаркую летнюю погоду. Она умерла в темноте без борьбы. Она умерла пьяной. И она умерла, глядя в лицо убийце.

Насчет последнего Хэзер Уоллес была уверена.

Когда она шла по подлеску, ветки и мертвые листья хрустели под ее скетчерсами. Она остановилась перед покрытым лишайником дубом ровно на том месте, где двадцать лет назад было найдено тело ее матери.

Воспоминания закружились, словно фейерверк, в сознании Хэзер, вращающие изображения перетекали одно в другое.

Вспышка. Мама смеется. Улыбка освещает ее лицо, и воздух мерцает вокруг, как летний рассвет. Розовый фимиам тлеет в маленьком латунном держателе.

Вспышка. Мама тихая и сосредоточенная, пока наводит порядок дома, чистит каждую поверхность моющим средством и жесткими щетками. Час за часом. День за днем…

Вспышка. Раздирающий звук маминой вспышки гнева. Грохот и треск разбитой посуды, осыпавшихся керамических осколков. Сильная вонь сигарет и выпивки.

Вспышка. Мама сидит за кухонным столом, опираясь локтями на грязную столешницу, лицо спрятано в руках. Спутанные сальные волосы струятся по пальцам. Сигарета тлеет в пепельнице, полной затушенных окурков. Пустые оранжевые пузырьки из-под лекарств катаются по столу около пустой бутылки водки.

Вспышка. Мама смеется…

Хэзер моргнула, отгоняя изображения прочь, и сделала глубокий вдох теплого, нагретого солнцем воздуха, чтобы стереть въевшийся в память запах дыма и роз.

Шеннон было тридцать, когда она умерла, мама троих детей, жена судмедэксперта ФБР Джеймса Уильяма Уоллеса. На год Хэзер уже пережила ее.

Шеннон была женщиной, которую никто никогда не защищал, даже муж. Дело заморозили. Забыли. Правосудия не свершилось. Хэзер тоже не была безупречной — даже после того как она узнала правду о смерти матери, потребовалось шесть лет, чтобы начать действовать. И наблюдения за тем, как Данте заступался за свою мать, которую никогда даже не знал.