Изменить стиль страницы

Низкий стон сошел с губ Данте. Хэзер приоткрыла глаза и наблюдала сквозь ресницы, как удовольствие освещает его красивое лицо. Голубые огоньки ореолом окружали их тела, мерцали в темноте.

Его губы приоткрылись, дыхание стало яростным и неровным. Он вонзался в нее все быстрее и глубже. Прикоснувшись ладонью к лицу, она поцеловала его, когда почувствовала, как он напрягся и кончил. Она снова кончила вместе с ним, постанывая в его губы, когда оргазм переплелся с песней, пульсирующей между ними.

Одна темная, как полночь, нота задержалась — горящая и горьковато- сладкая, но все же обрамленная надеждой — постепенно исчезая, когда движения Данте замедлились. Хэзер обняла его, прижалась бедром к бедру, держа руки в волосах. Данте крепко прижимал ее к себе, его дыхание замедлялось, сердцебиение под ее щекой стало равномерным и сильным. А тело идеально подходило к ее телу, словно он был создан для нее одной, словно вторая половинка медальона встала на свое место.

Она хотела, чтобы этот момент никогда не заканчивался.

Только она и Данте, свитые вместе. С телами, блестящими от пота, переплетенными пальцами. Одним дыханием на двоих.

Никаких заговоров правительства или скрытых воспоминаний; никаких глубоких темных секретов; никаких потерь.

Ничего, кроме этого момента, момента, который не заканчивается.

Хэзер осознала, что никто из них не произнес ни слова. Но так было правильно. Все, что она должна была сказать Данте в тот момент, она сказала своим телом и губами. И надеялась, что так же сказал и он.

Данте провел пальцами по ее плечу, касания были успокаивающими. Он оставлял нежные поцелуи на ее лбу, глазах и губах, пока она погружалась обратно в сон, насытившаяся и расслабленная, размышляя: «В следующий раз мы все сделаем медленнее. Больше поиграем. И клянусь Богом, я научусь снимать его чертовы штаны».

***

Данте смотрел на спящую Хэзер, голова покоилась на его плече, тело было теплым и уютным, одна нога закинута на него. Он убрал ее волосы с лица, провел пальцами по их мягкой взъерошенной длине. Она пахла сиренью и мускусом, пахла теплом, липкостью и им. А дышала легко, губы немного приоткрылись, ресницы откидывали тени на кожу под глазами.

Внутри было тихо, голоса смолкли, будто объятия Хэзер были таинством тишины, светлой и спокойной. Он поцеловал ее в губы. Вспомнил ее лицо, покрытое ночной тенью, чувство близости, мягкую кожу и напряженные мышцы. Вспомнил ритм сердца.

Шум прекратился, chérie.

Серый предрассветный свет проникал по краям занавески, и он почувствовал, как Сон раскручивается вокруг него, смешиваясь с остатками морфина в организме.

Он попытался вспомнить, что случилось в «Весперсе», но врезался в стену. Жесткую пустую стену. D’accord. По шагам. На сцене в «Весперсе». Поет. Говорит. Дерется с созданиями ночи Сиэтла. Хэзер протискивается сквозь толпу. А потом ничего. Данте вздохнул.

Следующее, что он знал — это то, что проснулся рядом с Хэзер, не зная, где он и сколько прошло времени. Ничего нового, просто незнание или потеря во времени. А еще было тревожно, и он не был уверен почему.

Что-то, что Хэзер говорила ранее? Родригез подал иск о профессиональной некомпетентности против…

Боль, словно раскаленный вертел, пронзила череп. Данте втянул воздух и закрыл глаза. Оранжевый свет оплетал темноту в глазах. Боль исчезла. Сон заскользил по венам, замедлив сердцебиение и погасив жар. Он заставил себя открыть глаза. Попытайся снова. Иск о профессиональной некомпетентности доктора Роберта…

Еще один раскаленный вертел пронзил разум. Этот не исчез. Так, хорошо, к черту. Данте снова схватился за мысль. Боль пронзала его, сильная, резкая и безжалостная. В глазах потемнело.

Данте высвободился из объятий Хэзер и сел, положив голову, которая невыносимо раскалывалась, на согнутые колени. Затем почувствовал вкус крови и, вытерев нос, стал ждал, пока боль стихнет или его кинет в Сон.

Что-то пушистое ударилось о его ногу и мяукнуло, тихо вопрошая. Пальцы

Данте нашли и погладили голову Исчадия, теплая шерстка была мягкой, как шелк. Он с дрожью вдохнул, когда боль постепенно ослабла. Исчадие выгибался под его рукой, крутился и снова выгибался.

Шмыгнув носом, Данте поднял голову и посмотрел на Исчадие. Он провел рукой вдоль всего позвоночника кота. Песнь крутилась в его голове, симфония состояла из касаний по генетическим струнам и закручивания ритма ДНК. Электричество трещало на кончиках пальцев, а голубой отраженный свет танцевал в глазах Исчадия. Урча, кот улегся на ногах Данте.

Данте закрыл глаза и дернул струны, сменил ритм, добавляя мелодию, новые удары. Сочинял. Бренчали новые аккорды. Он представил Исчадие целым. Представил, как тот ходит и бегает.

Как только Данте поднял руки, боль прорезалась диссонирующим кросс-ритмом через мелодию, что он испускал, и песнь раскололась на части и разрушилась, а белая тишина столкнулась с внезапным злым гудением ос.

Посмотрим, сколько ты сможешь продержаться.

Мне кажется, он умер. Мне кажется, ты убил его.

Tais toi, дурак. Засунь его в багажник.

Боль ножом пронзила мысли Данте, сперла дыхание. Он открыл глаза. Белый свет затуманил зрение. А затем Сон набросился на него черным приливом и унес под бесцветную поверхность, но одна картина проследовала за ним в темноту: Исчадие спрыгивает с кровати и проскальзывает в едва открытую дверь, по его шерстке бегают голубые искры.

Глава 30

Соль на раны

Геенна, Гнездо Утренней Звезды

23–24 марта

Лилит стянула с головы вуаль, сминая ее в руке, пока входила в обширную гостиную своего гнезда. Утренняя Звезда стоял у окна в пурпурном килте, в белом платиновом торквесе и наручах, взгляд его был устремлен на умирающую ночь за стеклом. Он повернулся к ней, но посмотрел в другую сторону.

— Ох, вот и ты, любовь моя, — сказал он. — Я начинал беспокоиться.

— Когда ты собирался рассказать о планах на утро?

— В последний момент. — Он повернулся к ней лицом. — Но тебя здесь не было.

— Не спалось.

— Правда? — пробормотал Звезда. — Ты определенно спала, когда я тебя видел в последний раз, — улыбка коснулась его лица. — Притворяешься, любовь моя?

— Когда это необходимо.

Он посмеялся. В сумраке у окна был виден блеск его голубых глаз.

— В этом вся моя Лилит.

— Я не твоя, — ответила она, кидая в него вуаль. Та упала, словно малиновый лист, на светлый отполированный пол. Лилит разочарованно уставилась на вуаль.

— Забавно, — сказал Звезда, — могу поклясться, что в последние пять веков, или около того, ты точно была моей.

Слуга нефилим в розовом килте зашел в комнату и зажег ладанку. Затем заправил за ухо прядь волос цвета созревшей пшеницы, и Лилит поняла, что это Вел — еще один полукровка Утренней Звезды из бесконечного выводка. Дымный запах мирры смешался с ароматом белых цветков жасмина, вьющегося у северной стены комнаты.

Вел взглянул на отца в ожидании каких-либо инструкций и тихо вышел из комнаты.

— Должно быть, ты разговаривала с Габриэлем, — сказал Звезда, делая шаг от окна. — Так как он единственный, кому я рассказал о встрече.

— Я ходила посмотреть на Трон Хаоса, — ответила Лилит, решив рассказать ему ту же историю, что и Габриэлю. У нее не было сомнений, что он и Звезда сравнят их. — Хотела напомнить себе обо всем, что мы потеряли из-за Люсьена.

Звезда выгнул белую бровь.

— Люсьена?

— Самаэля, — уточнила она.

Прежде чем она смогла сказать что-нибудь еще или вдохнуть, слабая песнь прошлась по ее разуму, темная, красивая и западающая в память. Песнь стихла, как едва слышимый шепот, как последние остатки сна, потом исчезла. Пульс Лилит подскочил.

Anhrefncathl.

Один взгляд на большие голубые глаза Утренней Звезды рассказал ей, что он тоже это услышал, но морщинка между бровями выдала сомнение.