Назавтра звонили из милиции, Осокин сказал свое мнение: аферист, и вообще не мешало бы, чтобы общественные организации в институте занялись им. Со своей стороны Осокин приказал снять его с очереди, как не имеющего прописки.

Больше о Лиденцове он ничего не слыхал. Об этой истории он старался не вспоминать. Как-то, услышав о телепатии, он отнес все случившееся за счет телепатии, гипноза и прочих штук и окончательно успокоился.

III

Вечер никак не мог наступить. Небо темнело, а на улицах все сохранялся закатный свет, блестели окна, было видно отчетливо далеко. Осокин вышел на Морскую площадь, и там стало еще светлее. Стены новой гостиницы сияли голубоватым металлом и прозрачным пластиком. Стекла тоже были голубоватые, цвета морской воды, и плавные линии здания застыли в вышине, как штормовая черноморская волна.

Гостиницу Осокин видел впервые: за последние годы в своих прогулках он не заглядывал в этот район. Ничего не скажешь — красиво. Он — попробовал вспомнить, что же стояло прежде на месте гостиницы, и не мог. Что-то мешало ему, как будто площадь в нынешнем своем виде была ему уже знакома. Особенно здание новой гостиницы. Разглядывая, он словно узнавал ее, хотя для него было открытием, что она голубая.

Дома перед сном Осокин присел к письменному столу, пытаясь что-то вспомнить. Рассеянно выдвигал один за другим ящики, развязывал папки. Там лежали старые грамоты, блокноты, мандаты на конференции, пропуска, акты приема-сдачи дел; многого он уже не помнил и удивлялся тому, что, оказывается, когда-то он делал доклад на всесоюзном совещании и были отпечатаны Тезисы. Он перебирал папку за папкой, не понимая, чего он ищет.

Посреди ночи он проснулся, зажег свет, кряхтя, полез в нижний ящик стола. Было чудом, что фотография сохранилась. Вероятно, он тогда спрятал ее в конверте в сейф.

Он не слыхал, как в кабинет вошла жена. Он сидел в пижаме на ковре, покачиваясь взад-вперед, похожий на Будду. Не слыша, пустыми глазами он смотрел на нее, затем протянул фотографию:

— Узнаешь?

Она пошла за очками, долго вглядывалась:

— Кажется, Морская… Новая гостиница, а тут не знаю…

— Дура, — сказал он. — Этой фотографии лет сорок. Помнишь, я тебе рассказывал?

Она сняла очки, глаза ее стали большими, испуганными. И он вспомнил, что рассказывал не ей, а покойнице, первой своей жене.

— Ну, иди, иди, — сказал он. — Я лягу.

Утром он поехал на Морскую площадь. Держа перед собой фотографию, он ходил по площади, ища точку, откуда сделали снимок. Справа от гостиницы стоял двубашенный особнячок, на снимке он тоже был виден. Осокин зашел так, чтобы выступ гостиницы совместился с краем башенки особняка, и принялся сличать. Гостиница полностью соответствовала гостинице на снимке, совпал барельеф на цоколе, совпал поворот тротуара и фонари. На снимке виднелись фигурки людей, шел дождь, блестела мостовая. Тяжело опираясь на палку, Осокин немного походил, чтобы успокоиться. В конце концов, совпала только часть снимка с гостиницей, памятника-то не существовало. На снимке памятник Лиденцову находился как бы под раковиной, и за ним была ниша, глубокий выем в легком стеклянном здании, похожем на кристалл. Здания этого тоже в натуре не было. Слева от гостиницы стоял облупленный дом с аптекой и рыбным магазином, на тротуаре в талом снегу лежали серебристые штабеля оград. Чем больше Осокин приглядывался, тем более странным казался этот старый дом: витрины рыбного магазина были пыльные, темные, в аптеке тоже было темно. Он подошел поближе. В подворотне что-то мерили рулеткой два техника.

— Ремонт? — спросил Осокин.

— Сносить, папаша, будем, — ответили они, — до основания.

И тут Осокин увидел, что дом пуст, рамы вынуты, в подворотне лежали снятые двери, старинные двери с длинными таблицами звонков, со следами почтовых ящиков.

— Что ж тут будет? — спросил Осокин.

Здание строить собираются, а какое именно — техники не знали. Они посоветовали обратиться в Архитектурное управление. Осокин поехал туда. Довольно быстро он добился того, что ему было нужно, хотя он и не мог объяснить, зачем ему это было нужно. Впрочем, он ничего не объяснял, он умел разговаривать внушительно и уклончиво, исключая всякие расспросы. Необходимо, мол, ознакомиться с проектом реконструкции Морской площади. «Нужно, и все», — значительно повторял он. И это действовало.

Руководителем проекта оказался Мурзин — крепкий бритоголовый парень в темных очках. Он сидел на столе, окруженный своими архитекторами, такими же, как он, загорелыми, молодыми, в золотистых свитерах. Они холодно разглядывали запыхавшегося грузного старика с редкими волосами, в узких брючках и в туфлях из настоящей кожи.

— Что случилось? — спросил Мурзин.

— Вам звонили? Где проект?

— Вы успокойтесь, — сказала одна из девиц. — Вы садитесь.

Мурзин раскурил старенькую трубку.

— Вы кто? — спросил он. — Вы древний грек?

— Почему? — не понял Осокин.

— Только древних греков так волновала архитектура.

— Ладно, это мы еще увидим, кто грек, — сказал Осокин.

— Леночка, — сказал Мурзин, — покажи товарищу пенсионеру проект.

— Минуточку. — Осокин поднял сухой палец. — Напрасно вы избегаете. Тут могут быть особые обстоятельства.

Из оставили одних в застекленном, как веранда, кабинетике. Мурзин расставил на полу эскизы. Он заметил, как старик прижмурился, словно собираясь с духом, в руках его вздрагивала какая-то фотография, он разглядывал эскиз, потом фотографию, снова эскиз и наконец шумно, обрадованно вздохнул:

— Ну, спасибо. Большое вам человеческое спасибо!

— За что?

— Самостоятельный у вас проект. Рентабельный. — Осокин вытер платком лоб, глаза. — Вы молодец. Сразу видно — одаренный человек.

Старик растроганно потряс ему руку, и Мурзин несколько смягчился. Это был тот период его жизни, когда он искал похвал, любил их и полушутя признавался, что тот, кому нравятся его проекты, — тот и есть хороший человек.

— Памятник тут у вас не предусмотрен? — осведомился Осокин.

— Кому памятник?

— А если и будут ставить, — успокоенно продолжал Осокин, — то какому-нибудь мореплавателю, верно? Площадь-то Морская?

— С чего вы взяли памятник? На площади и места нет.

— Вот именно, — подхватил Осокин. — Нет там места. Ваш проект исключает. Аннулирует.

Мурзин забавлялся горячностью старика, но когда Осокин стал допытываться, утвержден ли проект, и кем, и полностью ли, Мурзин насторожился.

— Собственно, вам-то что? — грубовато спросил он.

Тогда Осокин со значением положил перед ним фотографию. Небрежно взглянув, Мурзин бросил ее на стол:

— Ну и что? Это давно известно.

Осокин вздрогнул:

— Как?

— Мы это обсуждали.

— Кто?.. Почему?

— Так это ж Киселевский вариант. Вы что, не знаете?

— Не-ет.

— Его отвергли. Конструктивно, ничего не скажешь, но суховато. И, пожалуй, старомодно.

— Выходит, это фотография проекта? Так, по вашему?

— А вы думали, — сказал Мурзин. — Последний вариант проекта… Простите. — Он выразительно посмотрел на часы, но Осокин не шелохнулся. — Я тороплюсь.

— А между прочим, — ровным голосом сказал Осокин, — снимок этот я получил сорок лет назад.

— Надо же! — вяло удивился Мурзин.

— …когда еще гостиницы не было. А она заснята. Площадь тогда называлась Петровской. А здесь уже Морская площадь. Вот вам и греки. Если не верите, посмотрите как следует. Фотографию. Там ведь люди ходят.

— Комбинированная съемка, — сказал Мурзин. — Монтаж. Это применяется.

— Может, и комбинированная, но откуда он знал?

— Кто он?

Происшествие с неким Лиденцовым воспринято было Мурзиным в тот, первый раз как забавный, правда чересчур длинный, анекдот. Все это произошло слишком давно, до рождения Мурзина, и вызывало не больше чем любопытство. Те времена, пока Мурзина не было, казались уже одним этим странными и сказочными. Они спрессовались с эпохами, когда жили ведьмы, искали снежного человека, топили дровами…