– Мой муж погиб, мой род далеко, у меня нет защиты. Свёкор сказал, что оставит в песках меня и мою девочку без воды и шатра, если я не продам сегодня дочь. Спаси нас, добрый русский купец, спаси две жизни одной горстью монет…

– Я не понимаю ни одного твоего слова. Оставь меня или я позову пристава.

«Что это – проверка? – лихорадочно соображал капитан, продолжая отцеплять руки несчастной матери и бормоча слова. – Или женщина и вправду потеряла голову от горя и отчаяния?.. Вдова в чужой семье – всегда раба…» И крикнул:

– Эй, кто-нибудь! Позовите моего толмача, эта женщина, кажется, сошла с ума!..

Вокруг уже толпились любопытствующие, однако никто не вмешивался и даже не пытался хоть как-то помочь несчастной женщине. Правда, между собою они тихо переговаривались, и капитан уловил вдруг брошенную вскользь фразу:

– Старик – родственник самого Тыкма-сердара…[56]

«Родственник Тыкма-сердара?.. – насторожился Млынов. – Скобелев выгнал отряды Тыкма-сердара из Коканда три года назад…» И снова закричал:

– Да позовите же кто-нибудь моего толмача!..

Наконец-то появился переводчик. Твёрдо заговорил с женщиной, заставил её подняться на ноги.

– Она просит купить у неё дочь, господин Громов. Иначе ей и её малютке угрожает смерть. Не удивляйтесь, такое здесь иногда случается. Дикари…

– Купить дочь? – Млынов усиленно разыгрывал крайнее удивление. – Разве это законно?

– Здесь – свои законы.

– И во сколько же монет она оценивает свою малютку?

– Вы собираетесь уступить наглому шантажу? Извините, господин Громов, но…

– Я собираюсь приобрести верблюдов, – резко перебил капитан. – Но мне, похоже, не продадут ни одного, пока я не куплю сам чего-либо. Узнайте цену ребёнка.

Толмач начал темпераментно торговаться, и Млынов с трудом сдерживал себя. Он готов был заплатить любые деньги, только бы прекратить и эту торговлю, и эту явную провокацию, взбудоражившую весь базар.

– Она просит сто тиллей, господин Громов.

– Что это значит на русские деньги?

– Тилль – почти два рубля на сегодняшний день. Это большие деньги.

– Дайте двести пятьдесят рублей, но с непременным условием, что ребёнок пока должен остаться у матери, – раздражённо сказал Млынов. – Я возьму девочку перед отъездом, когда завершу свои торговые дела.

Переводчик долго втолковывал это условие матери. Она никак не могла понять, почему купленный товар должен остаться у неё, а, сообразив, начала бурно благодарить. Капитан достал внушительный бумажник, неторопливо – чтобы видел весь базар – отсчитал деньги, но женщина отшатнулась от них. Бросилась к девочке, подхватила её на руки, прижала к груди.

– Кенжегюль, Кенжегюль… Моя Кенжегюль!..

К Млынову подошёл старик, до сей поры охранявший ребёнка. Молча взял деньги, начал старательно пересчитывать их. И неожиданно тихо сказал на плохом русском языке:

– Толмач должен уйти.

– Что?..

Млынов очень удивился, но все же ответил шёпотом. А старик заново принялся пересчитывать деньги. И повторил:

– Отошли толмача.

– Ты отобрал верблюдов? – строго спросил капитан переводчика. – Ступай. Я сейчас подойду.

Армянин тотчас же ушёл. Старик проводил его взглядом, не переставая теребить ассигнации. Когда переводчик удалился на приличное расстояние, негромко заговорил, пряча деньги за пазуху и не поднимая головы:

– Если сегодня в полночь придёшь сюда, получишь тысячу верблюдов.

– Или удар ножом?

– С тобою ничего не случится.

– Чьё это слово, старик?

– Тыкма-сердара.

Сказав это, старик тут же и исчез, растворившись в толпе. Капитан, изо всех сил стараясь сохранять полную невозмутимость, пересёк базар и прошёл на скотный рынок, где громко блеяли овцы и ревели верблюды. К тому времени переводчик сумел кое-как отбиться от мелких перекупщиков, и удачливому купцу Громову оставалось лишь осмотреть отобранный товар и уплатить деньги. Купленных верблюдов под наблюдением толмача тут же погнали на арендованные скотные дворы, и капитан в одиночестве направился домой.

Сомнений и неясностей хватило на весь день. Капитан знал Тыкма-сердара не только как весьма способного кавалерийского военачальника, но и как ещё более способного авантюриста, поменявшего не одного хана ради собственной выгоды, положения и гарантий безопасности. Судьба свела сердара со Скобелевым в Коканде, когда сам капитан Млынов ещё числился всего лишь заштатным переводчиком при молодом генерале. Тогда Михаилу Дмитриевичу стоило немалого труда уговорить генерала Кауфмана поверить служившему при кокандском хане Худояре лихому сердару, и как только это случилось, хан почему-то безо всякого сопротивления принял русское подданство. Однако стоило всего лишь отвести русские войска, а самому генералу Скобелеву срочно выехать в Петербург искать защиты от клеветы у Государя, как сыновья хана Худояра подняли мятеж против собственного отца, опираясь прежде всего на клинки верных Тыкма-сердару головорезов. Мятеж удалось подавить, но сердар опять ускользнул от возмездия, переметнувшись к текинцам. И вот теперь его словом Млынову гарантировали безопасность во время непонятного полуночного свидания, наградой за которое служила тысяча верблюдов.

Тут было, над чем подумать, и капитан размышлял, неторопливо и основательно взвешивая все обстоятельства. Самой простой причиной внезапного приглашения на полуночное рандеву могло быть желание устранить его как купца Громова, пленив или уничтожив физически, тем самым устранив и от приобретения крупных партий верблюдов. В таком повороте дел весьма были заинтересованы текинцы: это если и не лишало русских единственного вида транспорта, способного работать в пустыне, то во всяком случае помешало его сосредоточению. Текинцы были твёрдо убеждены, что без верблюдов русским войскам не добраться до их главной крепости Геок-Тепе, которую столь неудачно атаковал отряд генерала Ломакина, потерявший при отступлении все свои верблюжьи караваны.

«Возможно такое? – думал Млынов. – Вполне возможно, и все же… Все же – вряд ли. Туркмены рассудительны и серьёзны, но в то же время жестоки, беспощадны и жалости не ведают, коли нужда нагрянула – вон что творят, крохотную девочку продали сегодня, только бы мальчишек спасти. Но не встречались мне что-то туркмены коварные. Злые встречались, а коварные… Нет, не похоже это на них: захотели бы убить – на рынке бы днём зарезали, фанатиков среди мусульман хватает. А тут – целый план продуман. Ночная встреча, тысяча верблюдов… И слова с меня не взяли, что никому о свидании не скажу…»

А может, сказать-то как раз и стоит? Красноводск – городишко русский, приставство имеется, дадут охрану. Ну и что? Явиться на свидание с тайной охраной и… И навеки прощай тысяча верблюдов: старика, может быть, и схватят, а что узнают? Кто послал, зачем, почему? Ничего он и на дыбе не скажет, потому что тогда всю его семью вырежут без всякой пощады. И обещанных верблюдов купцу Громову не видать как собственных ушей…

«Верблюды… – будто луч вдруг вспыхнул в усталой капитанской голове. – Обещанные верблюды – это же бакшиш, взятка за то, что… Что приду с кем-то повидаться. Поговорить, ответить на какие-то вопросы, может быть, посоветовать, что делать, как поступить. И в благодарность – бакшиш. Тысяча верблюдов, если сведения мои будут того стоить. Пошёл бы в таких обстоятельствах на риск Михаил Дмитриевич? – капитан усмехнулся про себя. – Да он одного любопытства ради пошёл бы. А уж того ради, чтобы получить возможность узнать, где сейчас Тыкма-сердар со своими джигитами, кому он правдой служит, кого предать намеревается… А старик словом сердара поклялся, что со мною ничего не случится. Значит, сердар где-то здесь, где-то совсем близко. И если купцу Громову плевать на всех сердаров, то мне, бывшему капитану русской армии Млынову просто необходимо узнать о нем все, что только возможно. Иначе Скобелев с меня голову снимет или, хуже того, посчитает трусом… А коли так, то без штуки луи-вельветина здесь никак не обойтись: Тыкма-сердар всегда любил нарядные халаты…»