У Рокета опять отвисла челюсть.

— Это еще одно правило, которое вы нарушили, мисс Шарлотта. Вас привяжут к койке.

Я и забыла, что секс с Рейесом и последовавшая за этим беременность вызвали капитальный переполох этажом выше. И по этому поводу они тоже могут поцеловать меня в зад. И даже зацеловать с ног до головы.

— Единственный, кто может привязать меня к койке, — это Рейес.

При упоминании имени Рейеса Рокет от меня отвернулся.

— Вы должны держаться от него подальше.

— Мы с ним женаты, милый. Так что вряд ли что-нибудь получится.

— Солнце и луна не могут быть женаты. Это абсурд. Небеса падут. — Рокет повернулся и уставился на меня умоляющим взглядом. — Все рухнет, мисс Шарлотта.

Я коснулась бледной серой щеки.

— Ничего не рухнет, милый. Разве что вот это здание, если ты не прекратишь царапать стены.

Рокет осмотрелся по сторонам.

— Я должен записывать имена, иначе они сожгут мне мозг. Я должен вытаскивать их из головы, когда приходит время.

— То есть ты должен записывать имена, когда кто-то умирает?

Разглядывая свои произведения искусства, Рокет кивнул.

— Но почему именно эти имена? Что они значат?

— Они ждут в приемной, и их имена нужно записать до того, как их вызовут. Иначе доктор никогда их не увидит.

— А откуда ты знаешь, кто есть кто? Ты можешь их прочитать?

Раньше Рокет приводил меня к конкретным именам, а значит, наверняка может их прочесть.

— Мне не нужно их читать, мисс Шарлотта. Они сами говорят мне, кто они, когда я спрашиваю.

До того как прийти сюда, я знала, что вряд ли многого добьюсь, но надеялась узнать хоть чуточку больше. Например, какой-нибудь намек на то, что говорила Слива. Хотя…

— Слива сказала мне, что эти имена ты выбираешь не просто так. Что ты записываешь их для моей дочери. Для Пип… то есть для Элвин. Это правда?

Рокет поморгал, словно я не на шутку его озадачила, потом шагнул к стене и провел толстым пальцем по одному из имен. И все же он мне не ответил, а мне не хотелось на него давить.

— Ладно, Рокет, — сказала я, засунув руку в штаны. Точнее в карман. — Я покажу тебе врата.

— Всё, — внезапно сказал он отчужденным голосом. — Абсолютно всё.

Я оставила в покое кулон, подошла к Рокету и посмотрела на имя, которое он гладил пальцами. Оно было написано на арабском. Говорить на этом языке я могу, а читать — нет. Имя рядом было на испанском, а ниже — на корейском.

— Что значит «всё»? — спросила я.

— Что будет, когда он узнает, что вы натворили?

— Кто? Нет, минуточку. Что я натворила?

— Сын, — уныло ответил Рокет. — Солнце не может жениться на луне.

— Рокет. — Я развернула его к себе, и это было все равно, что разворачивать комбайн. Причем не сидя за рулем, а вручную и стоя рядом с ним на льду. — Когда ты говоришь, что солнце не может жениться на луне, ты имеешь в виду такое солнце, как у нас в небе?

Рокет покачал головой:

— Нет, мисс Шарлотта. Он — сын, брат и отец. Он — тьма и разрушение. Он — всё.

— То есть в твоей метафоре я не солнце, — слегка разочаровалась я, — а луна?

Я-то думала, что солнце как-то соотносится с моим ярким светом. Как, бога ради, я опустилась до луны? И вдруг я вспомнила, что люблю луну, и снова почувствовала себя счастливой.

Рокет положил руки мне на плечи.

— Мисс Шарлотта, не говорите ему о том, что вы сделали.

К сожалению, он никогда не умел рассчитывать силу. Пальцы впились мне в кожу, и, когда Рокет меня встряхнул, у меня клацнули зубы.

— Никогда и ни за что не говорите. Сын — самый опасный из трех.

— Из трех? — переспросила я, все еще клацая зубами, и в ужасе уставилась на Рокета. — Ты имеешь в виду трех богов Узана?

— Он самый опасный, мисс Шарлотта. Он сожжет мир и все, что в мире есть. Превратит горы в пепел, а моря — в соль. Не останется ничего, кроме пыли на ветру.

Блин, обожаю эту песню[5].

Рокет меня отпустил, и я поняла, что сейчас произойдет. Он исчез. Я бросилась вперед, чтобы схватить его, чтобы еще хоть немножко с ним поговорить, но его уже не было, а я безнадежно промахнулась и со всего разбегу впечаталась лицом в стену.

День, считай, только начался, а моему лицу уже хорошенько досталось.

Я потерла щеку и стала вспоминать все, что наговорил Рокет. Ни одно сказанное слово не сулило ничего хорошего нашему миру. Но Рейес никогда так не поступит. В этом мире живет его дочь. Он никогда и не подумает его сжечь или уничтожить.

Разве что… Я уже шла обратно в подвал, чтобы выбраться на улицу, и напевала себе под нос «Пыль на ветру», но на середине лестницы остановилась как вкопанная. Разве что Рейес узнает, что я натворила.

А вдруг он узнает правду? В ужасе я прикрыла ладонью рот, а потом вспомнила, что понятия не имею, о какой правде речь, и почему Рейесу должно быть на эту правду не наплевать. Даже если дело в божественном стекле и в том, что я ношу в кармане целый мир, я ничего такого не сделала. Только засадила в ад приспешника зла. На что тут можно злиться?

Рокет так волновался, но даже не взглянул на кулон. Мне казалось, что я его обманула. Что каким-то образом лишила чего-то удивительного.

Что ж, в следующий раз.

Только когда я уже вылезла через окно, до меня дошло кое-что еще. Рокет говорил о луне. В моем родном, неземном языке есть слово, которое звучит очень похоже на английское «the moon»[6]. Только произносится не совсем так, а скорее как «дха-мун». Звуки чуть тверже. Как если сравнивать имя Люк (вместо обычной луны) и слово «лук» (вместо слова из моего неземного языка). Мог ли Рокет хотя бы отчасти иметь в виду и этот нюанс? Слова похожи, но между их значениями пропасть.

«Дха-мун» в моем языке можно использовать в разных контекстах, но, так или иначе, значение сводится к одному концепту: это слово обозначает того, кто стоит выше жизни. А если конкретнее — того, кто может отнимать жизнь по собственной воле. Как убийца. Наемник. Палач. Если искать аналогию не на земле, то на ум приходит тот самый — настоящий — ангел смерти.

Но ведь ко мне все это не применимо. Боги не отбирают жизнь. Они ее дарят. И даже создают. По крайней мере в это меня научили верить с детства. Но ведь есть же боги Узана, которые, похоже, не способны ни на что, кроме как сеять смерть и разрушение. Наверняка Рокет о таком даже не думал.

Я завезла сальсу благодарной донельзя Куки и по пути в участок, где собиралась тщательно подонимать не одного, а сразу двух копов, честно старалась не зацикливаться на том, что узнала от Рокета. Однако мысли гудели наперебой и не давали покоя.

Ну, хоть Пип сейчас ничего не угрожает. Уже за это можно испытывать благодарность. Правда?

Глава 10

Пип в безопасности.

Снова и снова я повторяла эту мантру, надеясь, что рано или поздно сама в нее поверю.

— Здорово, — с порога заявила я самым томным и соблазнительным голосом, на какой только способна.

Офицер Тафт поднял голову, прекратив заполнять документы в компьютере. А может, он в «Пакман» играл. Кто знает? Смена Тафта только началась, потому я и приехала. Чуть позже он уже отправится охранять наши улицы, и поймать его будет очень непросто.

— Дэвидсон, — поздоровался он в ответ и оглянулся узнать, не видит ли кто-нибудь, как он со мной разговаривает. Вечно Тафт переживает за свою репутацию, которая, честно говоря, и так не самая безупречная. — Она здесь?

Сахарная Слива, она же Ребекка, его младшая сестра. Периодически я играю для них роль почтальона. Должность мне действительно нравится, но вот бонусы к ней идут паршивые.

— Я требую прибавки, — сказала я, без приглашения усаживаясь на стул у стола Тафта.