Любопытно ей было, как они милуются. Тут-то, в бараках, немного любви увидишь.

Суровая была жизнь. На спину обрушивался тяжелый день. Ночь была коротка, не давала отдыха.

В прежние времена, когда она еще не была за Кшисяком, Магде нравился Флориан Зеленок. Хотя девушки говорили, что он тонкий, словно жердь, а ей вот нравился. Глаза у него были большие, черные, а волосы светлые, как лен. Он пел тоненько, будто девушка, а смеялся, бывало, широко, во весь рот, все зубы видать.

Но Флориан Зеленок и не смотрел на Магду. Батрацкой дочери одна была дорога — идти за батрака. А у Флориана была в деревне Кася. Два морга земли и корову давали старики за ней в приданое, а перин, а подушек! Господи боже! Да и не диво — единственная дочка.

Потом оказалось, оно и лучше для Магды, что она вышла за своего Ясека. С Флорианом и так ничего бы не получилось, разве что ребенком бы наградил. А уж свою Касю он и колотил! И напивался чуть не каждую неделю. Когда была в тягости, пнул ее ногой в живот, так что она выкинула, и с той поры никак не могла в себя прийти. Высохла вся, как щепка. Флориан ее ни во что не ставил. Женатый человек, а на девок заглядывался.

Ясек — другое дело. Этот не обидит.

Большой радости от его любви не было, но не было и горя. Они не ссорились — справедливый был человек.

Но ей часто думалось о том, как это бывает у господ. Должно быть, совсем, совсем иначе.

И Магда надивиться не могла тому, что барин будто бы не очень-то пропадает из-за барышни. А уж до чего Магде нравились золотые волосы барышни. Да и вся она была тоненькая, беленькая, как стрекоза над прудом, когда солнце блеснет на ее крыльях.

Барин будто бы бегал за деревенскими девчатами. Это просто в голове не умещалось. Куда деревенским, пускай самым красивым, до барышни?

Как-то поздней весной, в воскресенье, Магде случилось вырваться в рощу за лугами. Там росла бузина, она хотела наломать и насушить ее, это хорошо и от кашля и от боли в груди.

Весенний день благоухал черемуховым цветом, шелестел зелеными листьями, расцветал мелкими цветочками над рвом, который вел отсюда на луг, журчал узенькой струйкой лазурной воды.

В кустах щебетали птицы. Тиу-тиу-тиууу, — и вдруг: ах! ах! ах! — словно они разговаривали или передразнивали друг друга.

День был теплый. Молодые листья берез шелестели на ветру. Время уже близилось к лету. Оно чувствовалось в теплых солнечных лучах, в темнеющих дубовых листьях, в кувшинчиках орликов, медленно раскрывавших свои бутоны.

И все же была еще весна. Тут и там попадались дикие фиалки, почти без запаха, выглядывавшие голубыми, словно лен, глазками. Птицы еще гомонились по-весеннему, а не пели степенно, по-летнему.

По другую сторону, где роща спускалась к зеленому оврагу, Магда знала, растет бузина.

Вот они, густые кусты, осыпанные кистями цветов. Самое время рвать. Они еще не совсем распустились, маленькие белые звездочки, еще не осыпанные желтой пыльцой.

От них шел неприятный, крепкий до головокружения запах.

Магда не торопилась. Она забралась в самую чащу бузины и медленно рвала, выбирая лучшие кисти в заткнутый за пояс передник.

Зеленые, полные сока ветки ломались легко, с треском.

«Сколько их», — радовалась Магда. Кусты цвели, как еще никогда на ее памяти, хотя она бывала здесь каждый год.

Она пригибала к себе ветки, те, что повыше, и вдруг замерла. Послышались голоса.

Барин с барышней приближались к ней по тропинке, вдоль которой росли мелкие зацветшие кусты дрока.

У Магды замерло сердце, она глядела, не отрывая глаз.

Они шли медленно. Барышня опустила глаза в землю. В руках у нее был стек, она машинально сбивала им сухие головки прошлогоднего репейника, торчавшие, будто скелеты, над свежей зеленью.

Наклоняясь к барышне, барин что-то оживленно говорил ей.

Лицо у него было гладкое, бритое, лишь над губой виднелись небольшие светлые усы. Высокий, ловкий. Темные, но не черные волосы были сбоку разделены ровным пробором. Глаза смеялись. А уж глаза-то, голубые, голубехонькие, как васильки во ржи.

У Магды даже дыхание перехватило. Осторожно, чтобы не зашелестеть веткой, она опустила руку. Спрятанная в чаще бузины, она могла без опаски глядеть на них, как они идут по тропинке, прямо на нее, не зная, что на них кто-то глядит.

Барышня подняла глаза.

И Магда увидела эти глаза, серые, затененные сеткой длинных ресниц. Не радостное было у барышни лицо. Лоб перерезала тонкая вертикальная морщинка.

А барин — тот смеялся. Размахивал руками, видимо рассказывая что-то веселое. Понять она не могла — какие-то странные слова. Хотя говорили по-польски, это она разобрала.

Впрочем, ей и не интересно было, о чем они говорят. Хотелось только насмотреться на барина. Господи, до чего красивый! — дивилась Магда. Издали, когда она видела его подле усадьбы, он ей не таким показался.

И веселый. Он легко ступал в своих высоких сапогах, что-то толковал барышне.

Но та только покачала головой — нет, мол.

И он снова рассмеялся. Еще и еще. У Магды даже в горле защекотало от этого его смеха. Захотелось и самой засмеяться во весь голос, — так заразительно, от всего сердца смеялся барин.

Она во-время опомнилась. Испуганно прикрыла рот рукой. А те остановились. Прямо против Магды, так что она могла видеть их лица. Ясное, улыбающееся лицо барина и недовольное, хмурое — барышни.

Магде казалось, что если бы ей кто-нибудь хоть раз так улыбнулся — она бы носила в себе эту радость всю жизнь. Куда Флориану! Тот, против баринового смеха, просто ржал, как лошадь.

Теперь барин взял барышню за руку. И Магде вдруг стало стыдно, что она на них смотрит. Но теперь уж никак не уйти. Они бы заметили, поняли, что она уж долго здесь сидит. Она была спрятана в густом кусте бузины, и думать нечего, чтобы выскользнуть тихонько с другой стороны и лугами пробраться к баракам.

Пришлось смотреть. Она увидела, что барин снова что-то говорит барышне, но тихо. Вот она посмотрела ему прямо в глаза своими серыми глазами. Губы ее дрожали.

И барин, обняв ее рукой, поцеловал в эти дрожащие губы.

Барышня пошатнулась. Что-то тихо, быстро сказала.

Они повернули обратно. Снова остановились, но теперь уж Магде ничего не было слышно.

Так они поговорили довольно долго. Но барин уже не смеялся. Видно, рассердился на что-то. А потом вдруг сорвал с головы шапку, поклонился, повернулся на каблуках и ушел.

Магда помертвела. Барышня стояла на месте. Будто шевельнуться не могла.

Но вот она сделала шаг. Не за барином. Она пошла сторонкой вдоль рощи, — видно, в усадьбу.

Только теперь Магда подумала, как много времени она здесь провела, и бросилась бежать к дому. Обеими руками она поддерживала полный передник цветов и продиралась сквозь кустарник, который хватал ее за платье гибкими ветками. А ноги путались в папоротнике.

Ей удалось выскочить в луга на тропинку раньше барышни. Она совсем запыхалась и шла, чувствуя на спине взгляд серых глаз.

В лугах все золотилось от жабника. А в стороне, голубые, как бариновы глаза, низко, у самой земли, цвели незабудки. Густо, словно кто их посеял.

«Еще день-другой, и косить можно», — подумала Магда, прислушиваясь, как ее юбка шуршит, задевая высокую, сочную траву.

Она пошла медленнее. Как раз перед самой усадьбой ее обогнала барышня. Магда согнулась пополам в низком поклоне.

Но барышня и головой не кивнула. Может, она даже не видела Магды? Может, она видела только голубые, гневные бариновы глаза?

Магда вошла в каморку, достала из-за печки доску с вколоченными гвоздями и стала раскладывать на ней уже примятые, издающие резкий, неприятный запах зонтики цветов.

«Как же это? Из-за чего они поссорились?» — не могла она понять.

В избу вошел Кшисяк.

— Вот уж не придется тебе барышнины письма носить, — быстро сказала она. И не хотела, а сказала, точно ее толкнуло что-то.

— Откуда ты знаешь?

— Поссорились.