Когда Сьенфуэгос захотел узнать имя девочки, ответ андалузца его по-настоящему озадачил:

— Ее зовут так, как тебе больше нравится.

— В смысле?

— Освободив ее, ты стал ее хозяином и будущим мужем, а значит, можешь назвать, как тебе захочется.

— Что за бред? — растерялся канарец. — Я ей никакой не хозяин и уж тем более не будущий муж.

— Таков закон... — с усмешкой ответил Андухар. — А кроме того, я вижу, что она в восторге от мысли стать женой настоящего полубога, высокого, красивого, смелого и рыжего мужчины. Должно быть, она, как и те сискво, считает тебя колдуном прерий.

— Кончай болтать чепуху! Лучше скажи им, что я женат и мне не нужны новые жены.

— Никого не интересует, нужны они тебе или нет. Это твой долг. Таков закон, и если ты отвергнешь эту девушку, то оскорбишь ее отца и всех навахо на пятьсот миль вокруг. Поверь, мы не в том положении, чтобы наживать себе врагов.

— Да ты свихнулся!

— Вовсе нет, — возразил андалузец. — Вспомни старую поговорку: «Новые места — новые обычаи». Если ты породнишься с такой важной особой, как вождь племени, пусть он сейчас и переживает трудные времена, это даст нам защиту, которая нам нужна как воздух.

— Но она еще совсем ребенок!

— Который очень скоро станет женщиной и с этой минуты будет давать жизнь детям. Я тебе уже говорил, детородный период у местных женщин слишком короток, а потому их готовят к материнству уже в том возрасте, в каком наши девочки еще в куклы играют.

Канарец внимательно рассматривал девочку — маленькую, худенькую, почти скелет с огромными черными глазами и двумя длинными черными косами, спадающими на грудь — если так можно назвать два крошечных холмика. Девочка, заметив, что он ее разглядывает, ослепительно улыбнулась.

— Вот видишь? — подмигнул андалузец. — Вне всяких сомнений, она без ума от тебя!

— Кончай придуриваться! — угрюмо бросил Сьенфуэгос. — Ты посмотри на нее хорошенько! Она же мне в дочери годится, моей старшей столько же лет... — он перешел на шепот, как будто не хотел, чтобы его услышала девочка, хотя она и так не понимала ни единого слова. — А кроме того, ты же знаешь, что я... скажем так, несколько крупноват, и если я лягу в постель с этим хрупким созданием, то просто порву пополам.

Андухар убежденно кивнул.

— Учитывая то, что я видел — признаю, ты скорее всего проткнешь ее насквозь, — согласился он. — Но все равно ты должен сделать вид, что согласен, только твои законы велят тебе подождать, пока она достигнет зрелости, и моли Бога, чтобы к тому времени, когда у нее придут первые месячные, мы были уже далеко отсюда.

— А если не будем? Что мне в таком случае делать? Ты хочешь, чтобы я ее убил?

— Послушай! — ухмыльнулся андалузец. — Если, как говорится, даже верблюд может пройти сквозь игольное ушко, думаю, и ты справишься, когда придет время. — Он весело рассмеялся. — На свете порой случаются и более невероятные вещи!

Больше он не успел ничего добавить, поскольку в эту минуту Шеэтта легонько похлопал его по руке, указывая в сторону вершины горы, с которой они недавно спустились.

Там поднимались в небо три толстых столба дыма — два черных и один белый, сначала вертикально вверх, но вскоре ветер наклонил дым в сторону.

Спустя несколько минут столбы дыма исчезли один за другим, чтобы тут же снова взметнуться в небо. Стало ясно, что кто-то при помощи дыма подает сигналы, как это когда-то делал Сильвестре Андухар. Тот невольно выругался:

— Вот же мать их за ногу! Так мы не договаривались.

— Что там еще стряслось? — встревожился канарец.

— Поняв, что им нас не достать, эти сукины дети просят береговые племена убить нас.

— Да уж, повезло, ничего не скажешь! Из огня да в полымя, как говорится.

— Итак, продолжать плыть по реке — значит обречь себя на верную смерть, — после долгих раздумий произнес Шеэтта, стараясь говорить как можно медленнее, чтобы андалузец успевал перевести его слова. — Когда при помощи дыма просят кого-то убить, это означает, что убийцы получат в награду столько кукурузы, сколько весят тела врагов.

— Боже! — не удержался канарец от ехидного замечания. — Всегда, сколько я знал, цену измеряли в золоте, а эти дикари — в какой-то несчастной кукурузе.

— Позволь тебе напомнить, что кукуруза — один из немногих продуктов, которые могут храниться долгое время и не портиться, а в таком жарком климате она стоит намного дороже золота, которое годится лишь на пули, которые краснокожим совершенно ни к чему, ведь у них нет огнестрельного оружия. Здесь кукуруза — главная валюта, потому что она долго хранится, ее легко перевозить, а в случае суровой зимы или неудачной охоты именно от запасов кукурузы зависит жизнь племени. Тогда дети и старики питаются кукурузной кашей, а взрослые вынуждены добывать себе пищу, как умеют. Так что, если бы твою ценность измеряли в мясе, шерсти, когтях и костях животных, это не составило бы и сотой доли той стоимости, которую имеет для них кукуруза.

— А вес моей души — что же, не считается?

— Твоей души? — рассмеялся Андухар. — Да я не дал бы за нее ни единого зернышка! А если серьезно, — добавил он, — то спроси у нашего друга Шеэтты, уж кто-кто, а он прекрасно знает, как обстоят дела в этих краях, и говорит, что за каждым поворотом нас могут поджидать лучники. А ведь достаточно пробить стрелой борт лодки, и нам придется несладко. Что ты на это скажешь?

— А что я, по-твоему, должен сказать? Он прав: если река легко может превратиться в ловушку — значит, у нас нет другого выхода, как идти пешком.

— И сколько придется идти?

— Пока не уберемся как можно дальше от этих проклятых мест, где могут поджидать лучники, — пожал плечами канарец с таким видом, словно речь шла о самых очевидных вещах.

— Вот и я сказал то же самое, и Шеэтта со мной согласен.

— В таком случае, учитывая, что река течет с северо-востока и тянется далеко на юго-запад, мы можем либо переправиться через реку, пойти на восток и вернуться назад в прерии, либо продолжать путь на запад, пока не доберемся до края земли или до тех китайцев, о которых адмирал прожужжал все уши.

— Шеэтта говорит, что он никогда ни слышал ни о китайцах, ни о людях с желтой кожей.

— Так я и думал. А он знает, где находится край земли?

— Нет, этого он тоже не знает.

— Итак, мы вернулись к тому, с чего и начали.

— Ну, кое-что все-таки переменилось к лучшему, — с улыбкой ответил Андухар. — В прериях никто не дал бы и мараведи за наши шкуры, здесь же за нас готовы отвалить кукурузы по нашему весу.

— Прекрасное утешение, ничего не скажешь! — хмыкнул Сьенфуэгос. — Ты лучше шагай, не теряй времени даром!

Набив каноэ камнями, они столкнули их в реку, наблюдая, как лодки медленно исчезают под мутной водой. Беглецы уничтожили все следы своего пребывания и вновь двинулись на запад, стараясь ступать по камням, чтобы не оставлять следов.

Ночь застигла их в небольшой укромной долине, покрытой густой растительностью, но они не решились развести огонь, ограничившись на ужин холодными остатками олененка. В скором времени всех сморила усталость. Канарец так хотел спать, что даже не заметил, как девочка свернулась клубочком у него под боком.

Проснувшись, он прежде всего увидел над своей головой неотрывно наблюдающие за ним черные глаза и очаровательную улыбку в два ряда белоснежных зубов.

— Помоги мне Боже! — прошептал он себе под нос. — Ну и проблемка на мою голову!

19  

Покинув долину и поднявшись на горный кряж, они обнаружили к своему разочарованию, что на многих окрестных вершинах на севере, юге и востоке горят костры и вверх поднимается густой черный дым, то исчезая, то возникая снова. Не было сомнений, что это тоже сигналы.

— Что они передают? — спросил канарец.

— Что мы оставили реку, но они пока еще не напали на наш след, — перевел Сильвестре Андухар слова навахо, не упустившего ни одной детали в цепочке дымовых сигналов. — Но нас по-прежнему ищут.