Канарец же, напротив, радовался так, словно вдруг очутился на родном острове — видимо, потому, что карабкаться по скалам и ущельям он научился раньше, чем говорить.

Сын и внук горцев-пастухов, легендарных гуанчей, чьим главным источником существования были козы, от которых они, видимо, и научились всем трюкам, помогавшим им взбираться на самые неприступные скалы, Сьенфуэгос прыгал с утеса на утес с той же легкостью и радостью, с какой наслаждался теплыми океанскими волнами на солнечном тропическом пляже.

Между тем, несчастный Андухар потел, пыхтел и страдал, взбираясь на очередной горный склон и в ужасе закрывал глаза, когда оказывался на краю пропасти. Он уныло тащился за спутником, которому пришло в голову совершить «небольшую прогулку», то есть взобраться на вершину горы высотой почти в тысячу метров лишь для того, чтобы полюбоваться открывающимся оттуда видом.

— Нет, ты не гуанче, — возмутился Андухар. — Ты помесь обезьяны и горного козла.

И действительно, при виде приемов, которые использовал канарец, чтобы взобраться на отвесную скалу или спуститься на дно ущелья, у самого опытного альпиниста волосы встали бы дыбом.

Если обычные альпинисты поднимаются крайне медленно и осторожно, пробуя на прочность каждый выступ, каждую трещинку, прежде чем поставить руку или ногу, чтобы продвинуться на несколько сантиметров, Сьенфуэгос предпочитал взбираться на скалы при помощи шеста, с которым никогда не расставался.

Для этого он закреплял на его конце толстую веревку с петлей, какие обычно используют живодеры для ловли собак.

Теперь, собираясь подняться на скалу, он раскручивал шест у себя над головой, стараясь зацепиться петлей за уступ скалы в двух-трех метрах над головой. Когда ему это удавалось, он, пару раз дергал за веревку, дабы убедиться, что петля надежно закреплена.

А после этого взбирался по отвесной скале, как акробат, иногда упираясь в скалу ногами.

Оказавшись на уступе, он начинал все сначала, удивляя случайного зрителя сноровкой, точностью движений и непоколебимой уверенностью в успехе. Со стороны это выглядело детской игрой, однако на самом деле игра требовала немалого хладнокровия и серьезной физической подготовки, которыми мало кто обладал, если, конечно, не был, подобно канарцу, «помесью обезьяны и козла».

Спуск вниз выглядел еще более головокружительным.

В этом случае он упирался шестом чуть ниже того места, куда собирался перебраться, и съезжал по нему, не отклоняясь ни вправо, ни влево.

При помощи шеста он с легкостью перемахивал через пропасть или с одной скалы на другую, словно на него не распространялся неумолимый закон всемирного тяготения, изумляя своей способностью удержаться на отвесной скале, обхватив ее коленями, или устоять на крошечном уступе, словно его ноги приросли к камню.

В наше время Сьенфуэгос, несомненно, стал бы олимпийским чемпионом по гимнастике, но в начале XVI века он оказался всего лишь жертвой обстоятельств, и его жизнь слишком часто зависела от физической подготовки.

Он совершенно не боялся высоты.

Для жителей острова Гомеры слова «головокружение» просто не существовало, ведь человек, страдающий этим недугом, по определению не мог жить на острове.

Никто не знал, было ли это делом привычки или заложено с рождения, так или иначе, у андалузца Андухара, выросшего на спокойных пляжах Кадиса, все внутри так и переворачивалось, когда Сьенфуэгос подходил к самому краю ужасной пропасти, чтобы полюбоваться открывающимся внизу видом, держась при этом с такой непринужденностью, будто стоял посреди ровного поля.

— А что будет со мной, если ты однажды свалишься и свернешь себе шею? — возмущался Андухар. — Я снова останусь один в этой чертовой стране, настоящем аду. Ты когда-нибудь видел что-либо подобное?

— Никогда не встречал ничего даже близко похожего, — честно ответил Сьенфуэгос. — Когда я решил удалиться на остров у побережья Кубы, то был убежден, что ничего нового в этом мире меня уже не ждет, но в последние месяцы меня каждый день поджидают все новые сюрпризы. Сначала огромная река, потом бескрайние прерии, и вот теперь — это удивительное красное плоскогорье, которому, кажется, тоже нет ни конца, ни края. Ты только взгляни на эти горные пики! Не правда ли, они похожи на замок, ощетинившийся зубцами? Порой мне кажется, что это место — вроде жилища детей-великанов, которые бросили свои игрушки, так и не убрав.

Они оба без конца задавались вопросом: как могло случиться, что бесконечно долгий путь привел их из бескрайних прерий Среднего Запада к удивительному плато реки Колорадо, чья территория размерами не уступала Испании, оставаясь при этом пустынной и почти безлюдной, хотя природа здесь дала настоящую волю бурной фантазии, как ни в каком другом уголке планеты.

Обоим стоило немалых трудов признать, что этот мутный, неистово ревущий поток, лишь немногим шире Гвадалквивира, смог вырыть себе русло глубиной более чем в тысячу метров. Под конец они решили, что причиной тому — мягкие горные породы, из которых в основном и состояло головокружительное плоскогорье.

Несомненно, за этот ландшафт следовало благодарить ветер и воду; и если вода уже давно текла далеко внизу, то ветер, принося с собой огромное количество глины и песка, складывал на скалах удивительные картины, похожие на плод воображения безумного художника.

Залежи известняка, мелкие ракушки и отпечатки странных ископаемых рыб наводили на мысли, что миллионы лет назад это место было дном древнего моря, которое потом отступило по неизвестной причине.

— Это, должно быть, край Земли, — снова и снова повторял Сильвестре Андухар, с каждой минутой все больше убеждаясь в справедливости своей теории. — Это настоящий хаос, а дальше уже ничего нет...

— Где — в пропасти? — удивился канарец.

— В этом огромном пространстве, подобном тому, что раскинулось над нашими головами. Там, где мы стоим — еще земля, а дальше начинается пустота, и ближайшая к нам твердь — это Луна, самая близкая к нам планета. Вот он, край земли, и такой же край — на другой ее стороне! И это куда проще признать, чем то, что Земля круглая, и по ней можно ходить, не боясь упасть в пустоту.

Иногда, если канарец был в настроении, они спорили об этом целыми часами, но при виде истинного хаоса, в котором, казалось, замер мир, Сьенфуэгос начал подумывать, что, возможно, его импульсивный спутник прав.

Как учил его в свое время мудрый картограф Хуан де ла Коса, созвездия, сейчас находящиеся над самой его головой, должны располагаться над тем местом, где, согласно теории Христофора Колумба, находится самое сердце Китая. Однако было совершенно ясно, что от пресловутых китайцев их отделяют еще многие и многие лиги пути.

Обнаружив это, вполне естественно было прийти к выводу, что дело не в ошибочных расчетах размеров Земли, а в ошибочности самой теории.

И вот теперь, сидя на огромных валунах в самом сердце плато, по которому несла свои мутные воды река, они совершенно не представляли, где находятся и куда теперь идти, твердо усвоив лишь одно: чертова Земля все-таки плоская.

Вдобавок ко всему, ситуация становилась хуже с каждым днем, ведь если они добрались до конца земли, то здесь приходит конец и ее обитателям, будь то человеческие существа, звери или растения.

15  

С каждым днем они продвигались все медленнее, и не только потому, что путь становился труднее, просто у измученного Сильвестре Андухара совершенно не осталось сил.

Скудная пища, грязная вода, долгие недели пути и удушающая жара превратили мужественного человека, готового до последнего бороться за жизнь, в обессиленного угрюмого типа, который, казалось, в любую минуту мог броситься со скалы вниз, чтобы положить конец мучениям.

— Как же мы далеко от Кадиса! — неустанно повторял он. — Как же мы далеко от нашего мира! Стоило ехать на край Земли, лишь чтобы понять, как хочется вернуться обратно!