Лизендир снова заговорила, не дожидаясь ответа.

— Ты не можешь рассмотреть горы так подробно, как я, — ведь я вижу ультрафиолетовую часть спектра. Эти камни, эта река… Здесь все полно дикой, безжалостной, жестокой красоты…

Она была захвачена величественным зрелищем, как ребенок. Она знала, что ее смерть близка, но повторяла:

— Как здесь красиво, посмотри!

Он же видел только спускающуюся с гор тьму, предвкушая холодную мучительную ночь, может быть, последнюю в жизни.

Спустилась тьма, они уснули. Утром собрали то, что у них оставалось, и снова стали спускаться. Им не попадалось ничего, что вселило бы надежду на спасение. Растения, которые они видели, были подозрительными и несъедобными. К тому же Хан ошибся, говоря, что они продержатся два дня. Он вскоре понял, что уже на следующее утро они не смогут идти. Когда стало смеркаться, Лизендир из последних сил шла впереди. Хан с трудом различал ее лицо, светившееся радостью. Радостью? Может, это просто страх и истерия? Плюс голод и истощение? Но, пожалуй, права — лучше встретить смерть так, чем скорчившись на земле.

Она дожидалась его возле большого камня со счастливым лицом. Хан даже опасался подойти к ней, боясь, что ее рассудок помутился. Но она молча бросилась к нему и потащила за собой к камню. Не для любовных объятий — на это уже давно не было сил, а чтобы показать укромное место, где можно ночью укрыться от холода. Она прижималась к нему, как маленький ребенок, а когда, наконец, уснула, то стала говорить во сне. Это был Мультиспич. Она говорила очень долго. Хан смотрел на ее изможденное счастливое лицо. Он понимал причину ее счастья. Видимо, Лизендир не рассчитывала проснуться утром. Хан тоже. Он долго гладил ее волосы, пока не провалился в забытье.

Однако с первым светом оба проснулись й молча, почти отрешенно, поднялись. Уж этот-то день будет для них последним. Снова они собрали пожитки, хотя сейчас это был, скорее, ритуал, чем необходимость, и автоматически пошли вниз, огибая камень.

Перед ними оказался не спуск, а просторная терраса, тянущаяся параллельно реке, которая виднелась внизу. Шагах в пятидесяти находился грубый каменный дом. Голубой дымок, извиваясь, тянулся к небу. В окнах светился огонек, который казался желтым в голубом и фиолетовом свете планеты Рассвета.

Хан взглянул на Лизендир. Слезы текли по ее щекам. Она медленно опустилась на землю. Хан поднял ее, легкую, ничего не весящую — одни кости, обтянутые кожей. Он знал, что они спасутся. Держа ее на руках, Хан пошел к дому, но смог дойти только до ворот.

Хозяин был несказанно удивлен, найдя их тела.

Фермер был человеком. Он жил с женой и двумя дочерьми — здоровенными деревенскими девками.

Хан ничего не замечал вокруг. Он ел. Спал. И снова ел. И снова спал. Слышал голоса. Говорили на Синглспиче. Но для него речи были лишены всякого смысла. Он был далеко отсюда. Он ел и спал.

Наконец, он проснулся почти здоровый и бодрый. Возле его постели сидела Лизендир, похудевшая, но тоже вполне здоровая. Он не знал, сколько времени проспал, зато знал, что полностью оправился, набрался сил. Хан посмотрел на Лизендир, ожидавшую его пробуждения.

Она спросила:

— Как ты себя чувствуешь? Я уже пришла в себя.

Он улыбнулся и кивнул ей. Лизендир осунулась, похудела, но испытания, через которые они оба прошли, наградили ее новой красотой, более суровой и задумчивой. В ней появилось больше женственности, глубокие глаза отражали голубой электрический свет неба.

— Думаю, что первое время тебе будет трудно общаться с ними. Они говорят на Синглспиче, но очень исковерканном. Даже я сначала с трудом понимала их. Но люди! Они изумляют меня. Не могут правильно пользоваться языком. Обязательно испортят его.

— Они хорошо относятся к нам?

— Да, более менее. Но они очень замкнуты. Я сказала им, что мы бежали от Воинов — с поля битвы, которая разыгралась на плато. Лучше такая версия, чем правда. Конечно, они не совсем доверяют мне, ведь я лер, но уверены, что я не из Воинов. Они очень удивлены, что мы смогли пройти такое расстояние.

— Ты прекрасна.

Лизендир отвернулась на мгновение, как будто эти слова доставили ей боль, а затем продолжала:

— Мы можем спуститься к реке. Она совсем близко. Но если мы останемся и поможем им, они подвезут нас, когда поедут на рынок. Знаешь, где рынок? На другой стороне гор! Ущелье пронизывает их насквозь.

Она снова оглянулась, как бы припоминая что-то важное.

— Эта планета очень странная, — наконец, сказала она. — Эти люди говорят на очень искаженном языке. Если я правильно их понимаю, здесь восемь времен года. По две зимы в год. Я еще никогда не слышала такого. Как это может быть? Не виноваты ли в этом горы?

Хан резко сел. Так ему было легче разрешить недоумение. Он все время удивлялся необычайному перемещению солнца по небосводу.

— А сейчас какое время года?

— Короткая осень, которая предшествует короткой зиме.

— А что такое короткая зима?

— Наступает тьма. Но они очень боятся долгой зимы.

— Теперь я все понял. Я подозревал это, еще когда мы шли по плато. Я слышал о таких планетах, но все они находятся вне сферы обитания людей. Такие планеты называются ураноидами. Помнишь Челседон? Там не было смены времен года, так как он вращается по правильной орбите и ось его не наклонена. Здесь же ось наклонена так, что плоскость вращения планеты перпендикулярна плоскости ее орбиты. Так что полярные области здесь перекрываются тропиками. Здесь поэтому очень любопытный климат. Полагаю, здесь возможна жизнь только потому, что высокие горы мешают циркуляции воздушных масс.

— Сейчас дни стали намного короче, чем тогда, когда мы шли по плато. А солнце совсем склонилось к северу.

— Да. Значит, у них восемь времен года: четыре, когда солнце на севере, и еще четыре, когда оно перемещается на юг. А что творится на полюсах! Там летом так жарко, что плавится свинец, а зимой так холодно, что из воздуха вымораживаются газы.

— Да, они так и говорят. И утверждают, что на полюсе замерзает воздух и падает на землю. Я думала, что неправильно поняла их.

Хан подумал и спросил:

— А далеко до океана?

— Хозяин даже не знает такого слова. Ничего подобного поблизости нет. Правда, где-то на юге есть соленое озеро, они добывают оттуда соль. Но летом там все кипит от жары, а об океане он никогда не слышал.

— Любопытно!

— Но за горами есть и люди, и леры. Их очень много. Правда, леры живут там, как люди, — парами. Кроме Воинов, конечно, которых он панически боится. Во всяком случае, слово «клан» даже не существует на этой планете.

Хан задумался. Он поднялся с постели и вышел на улицу. Бросив взгляд на себя, увидел, что очень исхудал. И был чистый. Он посмотрел на Лизендир. Та улыбалась.

— Я плачу свои долги, — сказала она больше ничего не добавила.

Фермер и его семья действительно дружески относились к ним, хотя у них и были какие-то подозрения, которые уравновешивались восхищением перед трудным переходом по высокогорной долине. Фермер слышал, что люди живут там, но не мог этого представить, ведь воздух там слишком разрежен. Кроме того, фермер ведь уверен, что высокогорное плато населено духами и привидениями. Правда, Хан не был уверен, что правильно понял его слова. Язык фермера был слишком непонятным для Хана.

Зато все его предположения относительно движения солнца по небу планеты подтвердились: действительно, оно склонилось к самому полюсу. И фермер подтвердил, что зимой на полюсе чрезвычайно холодно. Он был вблизи полюса зимой, и сам видел падающий сухой снег. Он с ужасом говорил об этом, и Хан не мог осуждать его — при таких температурах больше всего подходил бы космический скафандр.

В этом ущелье жили лишь разрозненные фермерские семьи. Они жили, невзирая на опасности, исходящие от кочевых племен, от холодной зимы, неизвестности высокогорной долины…

По другую сторону гор плотность населения была много выше. Там были даже города. Например, Лелиас, который фермер назвал центром разврата, коррупции. Лелиас был столицей людей. Правящая верхушка леров жила в замках, выше по течению реки.