И Дмитрий это почувствовал. Настя уже сидела на нем верхом. Ему оставалось только притянуть ее за ягодицы к своему лицу. Настя поняла и замерла от предвкушения потрясающего наслаждения. Она обожала, когда он ласкал ее языком. Митя нежно облизал ее лоно, прошелся по самым сокровенным ее уголкам, пил ее сок, доводил Настю до состояния, когда она не помнила уже ни его, ни себя, когда ею владела лишь одна голая страсть. И тогда Дмитрий сполна насытил ее и насытился ею. Судорога наслаждения была небывало долгой и горячей.

Настя откинулась навзничь прямо на тело Дмитрия и почувствовала, что он опять хочет ее. На этот раз они любили друг друга вполне традиционно, а потом одновременно заснули в объятиях друг друга.

На следующий день и Настя, и Дмитрий, оба, словно сговорившись, избегали говорить о наслаждениях прошедшей ночи. Собственно, это было совсем не трудно, потому что Дмитрий становился все мрачнее и мрачнее. Эта мрачность отпугивала Настю, представлялась ей чем-то вроде высокой, выложенной поверху осколками стекла стены, которую невозможно одолеть. Поэтому Настя говорила с Митей только на ничего не значащие бытовые темы.

Настроение Дмитрия с каждым днем становилось все хуже и хуже, он почти все время лежал молча, уставившись в одну точку. Время от времени Настя пыталась подсунуть ему то книгу, то газету, но Митя отказывался. Насте его состояние внушало смутную тревогу. Возможно, если бы они оба все время находились дома, Насте удалось бы как-то расшевелить Дмитрия, развеселить или хотя бы приободрить его.

Но после первого выступления у Насти началась необычайно насыщенная творческая жизнь. Ее появление в ансамбле совпало с тем, что на коллектив отовсюду посыпалось множество приглашений. У Насти не стало ни одной свободной минуты. Утром она бежала на репетицию, потом мчалась домой, чтобы покормить Митю, а вечером неслась на концерт.

Удивительно, но этот режим совсем не утомлял девушку. Ее хватало на все. Казалось, что чем больше энергии Настя тратит, тем больше энергии у нее прибавляется. В эти первые недели своей работы в ансамбле Настя была совершенно счастлива. Ее нисколько не трогало то, что иногда приходилась переодеваться перед выступлением буквально на головах друг у друга, и то, что артисты постоянно вяло переругивались между собой, и даже вздорный характер Николая Белова совсем не раздражал Настю.

Ей все было в радость, и своей радостью Настя щедро делилась со слушателями. Еще несколько раз перед выступлениями она чувствовала уколы страха, но легко справлялась с ними. А сейчас Настя со счастливой улыбкой выходила вперед, и ее сильное сопрано мгновенно покоряло любую, даже самую «непробиваемую» публику.

Никто, в том числе и сама Настя, не ожидал, что ее успех будет таким стремительным. Популярность «Цыганского двора» резко возросла, и всем было известно, что многие приглашают ансамбль именно из-за новой молодой солистки. Теперь, представляя ансамбль, Андрей неизменно добавлял:

— А также перед вами юная звезда цыганского искусства несравненная Анастасия Лебедева!

Самое смешное, что многие действительно принимали Настю за цыганку. Если бы она случайно в своей повседневной одежде попалась на глаза тем, кто видел ее в гриме, парике и костюме, никто бы просто не узнал ее. Так Настя начала играть еще одну роль. И у нее появилась еще одна выдуманная биография. Ее сочинил Белов, который изо всех сил поддерживал легенду о цыганском происхождении артистов ансамбля.

По версии Белова, Настя происходила из знаменитой цыганской династии каких-то мифических Лебедевых. Эта династия дала миру гитаристов, танцоров, а теперь произвела на свет такую дивную певицу, как она, Настя Лебедева. Порой Настя сама была готова поверить в то, что она настоящая цыганка, родившаяся в кибитке под пение ветра и потрескивание дров в костре. Иногда после выступления ей было трудно смывать с себя и грим и переодеваться. У Насти возникало ощущение, что она смывает свое истинное, единственное реальное лицо. Будь ее воля, она бы навсегда осталась в облике цыганки и избавилась бы от мучительных переходов из одной реальности в другую.

Каким-то образом Маша поняла Настин настрой. Единственная настоящая цыганка ансамбля долго наблюдала за девушкой, а потом не выдержала и в сердцах сказала:

— Глупая ты еще, Настя!

— Почему? — обиделась Настя.

— Твой щенячий восторг по поводу всего цыганского просто выводит меня из себя. Как ты не понимаешь, что всего этого уже давно нет на свете. — Настя изумленно слушала Машу, она почти дословно повторила то, что говорил ей когда-то Митя. — Если хочешь, я тебе расскажу, что такое настоящая цыганская жизнь. Это золотые зубы и рваные юбки, ограниченность, бескультурье и культ мошенничества. Любой уважающий себя цыган стремится вырваться из этой среды, добиться чего-то в том мире, где нет разделения по этническому признаку. И меня просто приводят в бешенство все эти разговоры о романтике, попытки нарядиться в цыганку! Я же вижу, что, будь твоя воля, ты бы спала в этом дурацком парике, — горячилась Маша, — я в твоем возрасте была такой же дурой, только красилась под блондинку. Ладно, — вздохнула она, — что это я так разошлась? Пройдет еще немного времени, и ты поймешь, что я была права.

4

Прошло всего-то чуть больше месяца, и Настя вынуждена была признать правоту слов и Маши, и Мити. Все началось с того, что в одно дождливое августовское утро она проснулась в плохом настроении и поняла, что ей совершенно не хочется выходить из дома. А при мысли о предстоящей репетиции у нее сразу же упало настроение.

Настя почувствовала нечеловеческую усталость. Это бесконечное чередование концертов и репетиций с одним и тем же репертуаром вконец измотало ее. К тому же последнюю неделю они все больше работали по ночам, Насте удавалось поспать урывками, и дневной сон совсем не освежал ее.

Митя внимательно посмотрел на нее, потом, постанывая и держась за поясницу, встал и приготовил Насте кофе. В последнее время ему стало немного лучше. И хотя он по-прежнему не выходил из дома, но все же начал передвигаться по квартире, бормоча на ходу жалобы на судьбу и проклятия в адрес болезни.

— Ненадолго же тебя хватило, — сказал он Насте, и в его голосе послышалось легкое торжество.

— Устать может каждый, — с вызовом ответила Настя, — к тому же на меня плохо действует погода. Не волнуйся, я просто полежу сегодня подольше и пойду на репетицию. Хотя, знаешь, — прибавила Настя, — я не понимаю, зачем все время репетировать, когда мы поем одно и то же. Кажется, разбуди меня среди ночи, и я, не открывая глаз, спою и «Невечернюю» и «Гулю».

— О, это излюбленный прием Белова, — раздраженно сказал Дмитрий, — ведь только на репетиции он может всецело насладиться властью над людьми. И вообще, он считает, что репетиции надо устраивать как можно чаще, чтобы подчиненные не расслаблялись. Настя, — Дмитрий испытующе посмотрел на девушку, — скажи мне честно, обстановка в ансамбле тебя еще не доконала?

Настя ответила, что нет, но покривила душой. Эйфория, вызванная бурным успехом, закончилась подозрительно быстро. Гораздо быстрее, чем Настя могла бы предположить. Это было похоже на то, что в один не слишком приятный день она проснулась, огляделась по сторонам и увидела реальный мир таким, каков он есть на самом деле.

На самом деле каждый из артистов «Цыганского двора» обладал непомерными амбициями и неудовлетворенным честолюбием. Все говорили одно и то же, что когда-то хотели заниматься чистым искусством, но потом оказалось, что чистое искусство никому не нужно, и тогда им пришлось продаться и петь ради денег.

Настя вдруг поняла, что эти люди презирают себя за свою поденщину от искусства и вместе с тем презирают тех, кому их пение нравится. Это внутреннее противоречие превращало почти всех Настиных коллег в законченных неврастеников. Нетронутыми оставались разве что Санек в силу своей внутренней простоты и Маша, выросшая в цыганской среде и сроднившаяся с подобным родом деятельности.