10

На площади у ратуши столпились дамы в светлых платьях, горожане в длиннополых сюртуках, сельские жители в толстых куртках с блестящими пуговицами.

Над бантами, яркими зонтиками, цилиндрами, крестьянскими шляпами с кокардами высилась голубая, украшенная флагами трибуна.

На трибуне размахивал руками Иезекил Элькинс, секретарь муниципалитета. В черном сюртуке, черном галстуке и узких панталонах, он был похож на рассерженного майского жука, дрыгающего лапками.

Иезекил Элькинс что-то говорил, широко раскрывая рот.

Мужчины вытягивали шеи, дамы подымались на цыпочки. Все молчали и слушали. Мы пустили в ход кулаки и локти, чтобы пробраться к трибуне. Но кулаки и локти не помогли. Мы так и остались позади.

Только отдельные слова речи долетали до наших ушей:

«Уважаемые сограждане... Великий день четвертого июля...»

Нам скоро надоело ловить обрывки слов и смотреть, как разевает рот Элькинс, и мы уже стали подумывать, где бы найти что-нибудь позанятнее.

Но, к нашему счастью, Иезекил кончил речь.

«Ура!.. Да здравствует свободная Америка!» - загремело со всех сторон.

Шапки полетели в воздух, застучали каблуки, захлопали руки.

Мы тоже заорали: «Ура! Ура! Да здравствует свободная Америка!»

Чарлз Марден сложил ладони коробочкой и хлопал так громко, что соседи оборачивались. Перец Виткомб забросил свою шапку прямо на дерево. Она висела на ветке, как яблоко, и качалась. Мы еле сшибли ее потом камнем.

Иезекил поклонился, прижав руку к сердцу, и сбежал с трибуны. Толпа заколебалась и расплылась по всей площади и по соседним бульварам.

Дамы просунули под локти своих мужей ручки, затянутые в светлые перчатки, и подхватили пышные оборки праздничных платьев.

Мужчины важно вели дам, свободной рукой опираясь на трость.

Девицы, шурша крахмальными юбками, взявшись под руки, шли целыми шеренгами. Они поглядывали по сторонам, перешептывались и хихикали.

Мальчишки шныряли в самой гуще толпы, проскальзывали под локтями толстого лавочника, наступали на платья дамам, плечом разбивали шеренгу барышень.

- Элькинс... Америка... Речь... Городское управление... - жужжала толпа.

- Молодчага Элькинс. Здорово это он про бостонцев, как они скормили рыбам английский чай.

Перед нами шел, расталкивая толпу саженными плечами, ломовой извозчик Смит.

- Посмели бы они теперь приставать к Америке! Мы бы им!..

Смит был самый сильный человек в Ривермуте. Он бросал на свою телегу огромные мешки, точно в них была не мука, а пух. Все школьники нарочно бегали на рынок смотреть на силача.

Мы догнали Смита и вежливо сняли перед ним шапки.

- Здорово, пареньки, - приветливо ответил он и красной пятерней сгреб с курчавой головы высокий картуз.

Стайка розовых и голубых мисс заслонила от нас Смита.

Запахло резедой и ландышами. Атласная лента скользнула у меня по носу.

- ... Мистер Элькинс произнес прелестную речь, - с жаром говорила девица в шляпе с незабудками.

- Но как жаль, что он такой старый и некрасивый. Вот если бы у него были большие черные глаза и прямой нос, как у Генри Джонса из магазина «Последние моды»...

- Вот пигалицы, - прошептал Чарлз Марден. - Глядите, ребята, что сейчас будет!

Чарлз вытащил из кармана «лягушку» (так назывались у нас трескучие прыгающие ракеты).

- Ах!.. Ой!.. Ай!.. - завизжали девицы и рассыпались в разные стороны - «лягушка» прыгала прямо у них под ногами, трещала и бросала искры на кисейные платья.

- Ох уж эти мальчишки, - сказал Марден девицам и скорчил самую постную физиономию. - Вечно они пристают к гуляющей публике.

Мы все вежливо поклонились и, как ни в чем не бывало, пошли дальше.

Вокруг площади как грибы выросли маленькие ресторанчики: два-три столика, четыре скамейки и огромные вывески.

Но больше всего мне понравилась намалеванная яркими красками огромная пивная кружка с пышной пеной, переливающейся через край. Кружка была точь-в-точь Везувий во время извержения.

- Зайдем сюда, выпьем по кружке пива. Я угощаю.

Мы уселись на скамейки и спросили «лучшего пива в Америке».

Долговязый парень в белом переднике поставил перед нами шесть тяжелых глиняных кружек.

Пиво шипело и пенилось. Пузырьки вздувались и лопались. Горький холодок пощипывал язык.

Какой-то мальчишка остановился перед ресторанчиком и посмотрел на нас с завистью:

- Ишь, расселись, черти!

Мы потягивали пиво маленькими глотками. Приятно сидеть за столиком и поглядывать на мальчишек, шмыгающих вокруг!

Гаррис очень шикарно закинул ногу на ногу и сдвинул на затылок шляпу.

Но пива в кружках становилось все меньше и меньше, и наконец круглое дно выглянуло и заблестело, как лысина.

Я поднял кружку, запрокинул голову и вылил в рот последнюю каплю.

- Жаль, - сказал я, - было вкусно.

- Будет еще вкуснее, - сказал Марден. - Идем к Петтинджилю есть мороженое.

Я порылся в карманах.

- У меня больше нет денег.

- Я все до цента потратил на петарды, - заявил Виткомб.

- А я на яблоки, - прибавил Бенни Уоллес.

- Бросьте, друзья, идите, если зовут, - сказал Марден.

Мы не заставили себя долго просить и отправились к Петтинджилю.

Кондитерская Петтинджиля была самая лучшая кондитерская в городе.

Хозяин ее, мистер Петтинджиль, был самый знаменитый человек в Ривермуте. Ни один свадебный обед, ни один юбилейный вечер не обходился без пломбира и тортов его изготовления.

Но не торты и пирожные прославили мистера Петтинджиля. Он был капельмейстером любительского оркестра «Ривермутских друзей музыки». И когда его кругленькая фигурка, горбатый нос и торчащий, как петушиный гребень, хохолок появлялись на эстраде, публика хлопала, не жалея ладоней.

Мистер Петтинджиль дирижировал, приподнимаясь на цыпочки и грациозно размахивая палочкой.

На репетициях эта самая палочка дробно стучала по деревянному пюпитру и угрожающе качалась перед носом зазевавшегося фагота или барабанщика. Мистер Петтинджиль был вспыльчив.

Чарлз Марден дернул дверь с надписью: «Кондитерское искусство Петтинджиля».

Серебристо зазвенел колокольчик, и мы вошли в кондитерскую.

По стенам на полках были аккуратно расставлены коробки, перевязанные розовыми и голубыми ленточками. С крышек улыбались кудрявые красавицы, прижимавшие к груди букеты роз.

На стойках под стеклом нежно белели и розовели кремовые башенки тортов и пирамиды конфет. Сладкий запах ванили и рома поднимался от напудренных сахаром кексов и пудингов.

За прилавком стояла продавщица в кружевном передничке и кружевном чепчике. У нее щеки розовые, как засахаренные персики, а оборочки чепца, воротничка и рукавчиков пышные, как крем на пирожных.

Кафе было в комнате за магазином. Мы прошли туда и заняли столик на «шесть персон».

В кафе было пусто. Приближался обеденный час, а ривермутские жители не любили портить сладостями аппетит перед обедом.

В глубине комнаты, за зеленой перегородкой, мистер Петтинджиль принимал заказы. Чарлз Марден заказал мороженое, и через пять минут девушка в белом переднике поставила перед нами блестящий поднос. На стеклянных вазочках красное, малиновое и кремовое ванильное мороженое высилось легкими горками. Тоненькие костяные ложечки торчали из каждой верхушки. Мы набросились на мороженое, и скоро вазочки опустели. Самая придирчивая посудомойка не могла бы на нас пожаловаться: никто не оставил ни капли.

- Спроси еще! - воскликнул Марден, облизывая ложку. - Том Белли, скажи Петтинджилю, чтобы он прислал второй поднос.

Я посмотрел на Мардена недоверчиво. Что он? Шутит? Откуда у него столько денег?

Нет, Марден не шутил. У него было совсем серьезное лицо. Ну, если так... Я пошел за перегородку.