Буду честным: я подумываю о том, чтобы снова захватить ее в плен. Постоянно думаю об этом.

Я думаю о том, как она чувствовала себя в тот день, отчаянно сопротивляясь моей власти там, в лесу, и как она разлеталась подо мной от удовольствия на осколки. Я думаю о ней в библиотеке, о том, как она сыпала библиотечными терминами. Думаю, я мог бы снова распалить ее как когда-то в первый раз, но я не стал бы делать этого по отношению к ней.

Она выступила на той пресс-конференции и сказала, что все время боялась за свою жизнь. Возможно, так и было.

В любом случае Стоун был прав. Она была опасна, потому что прямо сейчас я хуже, чем мертвый, и все это из-за нее. Я так сильно скучаю по ней, что хочу умереть. Стоун обещает, что я буду чувствовать себя лучше, но он не понимает. Во мне дыра, я безумно хочу увидеть ее, прикоснуться к ней, это все, что мне нужно, чтобы заполнить ее.

Спасение тех мальчиков, которые все еще находятся в неволе, удерживаемые тем же кольцом, что и мы, иногда отвлекает меня от мыслей о ней.

Потому что каждый день мы заняты планированием того, как нам найти их, как наладить нужные связи. Мы очень расстроены осознанием того, что есть еще мальчики. Мы лучше кого-либо знаем, через что они сейчас проходят. Мы должны добраться до них.

Я как ее тень: в книжном магазине, в свободное время после обеда, одетый в дурацкую шляпу и очки, наблюдаю за ней. Но я в бегах, и эта маскировка работает. Я наблюдаю за ней прямо с противоположной стороны полок. Я так близко, что могу чувствовать ее дыхание, могу ощущать ее аромат жимолости, и я чувствую боль в груди. Желание перейти на другую сторону, схватить ее и увезти с собой настолько велико, что меня трясет.

Она покупает книгу мемуаров какого-то художника пятидесятых. Затем садится в арендованную машину и уезжает прочь. Коротает время. Она застряла здесь на период судебного разбирательства. Она даже не может вернуться в колледж из-за меня.

Я возвращаюсь обратно в магазин и покупаю ту же книгу. Стоун спрашивает меня о книге, когда я возвращаюсь обратно. Я пожимаю плечами и говорю, что книга выглядела интересной. Я не говорю ему, как она связывает меня с Эбби. Это некое сумасшествие. Давайте разберемся. Может быть, в глубине души, я все еще надеюсь, что она вернется, и вуаля, у нас будет о чем поговорить.

Но этого не произойдет.

Все больше и больше осознаю то, что она боялась все это время. Возможно, каждый раз, когда она смотрела на меня так, будто хотела меня, будто горела для меня, как будто, черт возьми, любила меня, все это исходило из страха.

И поэтому я делаю единственную вещь, которую могу сделать для нее: я заставляю себя прекратить преследование. Я делаю то, что пообещал никогда не делать: отпускаю ее.

41 глава

Эбигейл

Две недели спустя федералы в штатском показались у двери моего номера в мотеле.

Они везут меня в другую тюрьму, федеральный центр по задержанию, для допроса. Это не хорошо. Мне запрещается совершать любые звонки в течение сорока восьми часов, даже моему адвокату. Они проводят допрос с пристрастием. Я соучастница убийства губернатора. Они говорят, что у них есть свидетель, личность которого не разглашается. Я должна рассказать, что знаю. Я придерживаюсь своей истории. В конце концов, получаю возможность связаться с адвокатом.

Она говорит, что допрос — пустяк, но она ничего не может сделать, чтобы я могла избежать его. Я вижу в ее глазах подозрение, что я знаю больше, чем говорю. Я предполагаю, что все думают так. Возможно, это было слишком, ожидать, что они поверят, будто Грейсон протащил меня через все страну без моего малейшего согласия.

Я никогда не расскажу. Никогда не перестану думать о детских глазах, смотрящих на меня с задней стороны картонного пакета молока. И никто не приходил за ними, и никто не спасал их.

— Тебя посадят, — говорит мой адвокат. — Соучастие в убийстве.

Я не чувствую никакой боли. Просто холод. Возможно, они думают, что я соучастница убийства, но только не убийца. В некотором смысле, это ощущается правильным, что пришло время заплатить за то, что я позволила моему отчиму умереть. Убив его, на самом деле. Я устала нести груз вины за это. Я заслуживаю это. Мой адвокат обещает вытащить меня, но я не боюсь тюрьмы. Я видела, как она выглядит внутри. Есть вещи и хуже.

Тюрьмы хуже этой.

— Они пытаются использовать это в качестве рычага давления, таким образом, ты расскажешь им все, что тебе известно, — мой адвокат делает паузу. — Можешь ли ты дать им какую-то информацию?

Ты сказала, что достаточно сильная.

Я достаточно сильная. Я достаточно сильная, чтобы, черт возьми, любить тебя!

— Нет, — отвечаю ей, потому что я люблю его. И я достаточно сильна для этого. — Ничего.

Дни тянутся.

Эстер просит меня передумать, но я должна сделать это. Судебный процесс только увеличит шансы на то, что Грейсон все узнает. Поэтому, я соглашаюсь на признание вины. Через неделю все улажено: три года тюрьмы, при хорошем поведении.

Я практически чувствую облегчение, когда они говорят мне, что машина, которая перевезет меня в федеральную тюрьму, приедет следующей ночью. Прошло четыре недели с тех пор, как я видела Грейсона в последний раз, а кажется, будто прошло четыре года. Я бы все отдала, чтобы поговорить с ним снова.

Чтобы прикоснуться к нему.

Но я знаю, что это то, чего хотят федералы: чтобы я связалась с Грейсоном и привела их к нему. Пусть сгниют в аду, ожидая.

42 глава

Грейсон

Дни тянутся, мы с парнями планируем и осуществляем большое ограбление в северных окрестностях, которые кишат золотом. Золото легко продать. Просто расплавьте его, и никто не сможет увидеть разницу. Мы собираемся за тем судьей и мальчиками, но нам нужно больше денег, больше снаряжения, больше времени, чтобы все хорошо спланировать. Золото поможет, но я просто не могу чувствовать себя счастливым.

В один прекрасный день я срываюсь и иду к ее мотелю. Свет в ее номере выключен. Я иду на ресепшн и снимаю номер. Он вручает мне ключи, и я вхожу туда, даже зная, что ничего не найду после нее.

Ложусь на кровать, на которой она спала, пытаясь почувствовать ее. Насколько это жалко? Снять ее старый номер в мотеле, просто чтобы…что?

Она вернулась домой, и это, наверное, к лучшему.

Я возвращаюсь в свою комнату-пещеру, в одно из помещений старой мельницы. На ночь заливаю в горло виски «Макаллан», пытаясь стереть из головы все ее образы. На стене по-прежнему висит календарь июня 1971 года. Я чувствую себя как этот календарь, за исключением того, что мой мир остановился на том моменте, когда я видел ее в последний раз.

Я слышу звук, парни возвращаются раньше, чем планировалось. Они праздновали после недавнего ограбления. Думаю, я должен быть обеспокоен, так как обычно это означает, что кто-то влез в драку или что-то еще, но у меня мало сил для эмоций. Они скажут, если нуждаются во мне, чтобы сломать несколько черепов.

— Эй..

Поднимаю голову. Стоун стоит в дверях. У него с собой два обреза, по одному за каждым плечом. Он кладет их вниз, заходит в комнату и берет бутылку у меня из рук. Это своего рода утешение. Я плюхаюсь на спину.

— Что происходит?

— Мы не можем зайти к нашему маленькому брату?

Я закатываю глаза. Маленький брат. Я вижу волнение в его глазах.

— Насколько ты пьян прямо сейчас?

Я знаю, что означает этот вопрос. Это значит, что я нужен им в действии. Они собрались вместе за минуту.

— Я могу стрелять прямо, — говорю я ему. — Бегать быстрее, чем ты.

Он смотрит на меня странным взглядом.

Я сажусь.

— Что?

Он подходит к ящику в углу, хватает оттуда мой девятикалиберный в кобуре и бросает его мне.