— Значит, вас зовут Вера? — спросил Доронин, думая, что глупо говорить отцу «ты», а его четырнадцатилетней дочери «вы».

— Вера, — ответила девочка.

— И давно вы здесь?

— Я приехала вместе с папой.

— А как же школа?

— Когда мы приехали, школы ещё не было, а теперь есть.

— В каком же вы классе? В седьмом?

— В восьмом.

— Значит, через три года на материк?

— Почему?

— Надо же будет поступать в вуз.

— К тому времени здесь будет вуз, — тоном, не допускающим возражений, сказала Вера.

Доронин улыбнулся, ему понравилась эта уверенность.

— В какой же вы хотите?

— В сельскохозяйственный.

— Не думаю, чтобы такой вуз тут скоро открылся, — сказал Доронин. — Прежде всего тут будут горный, нефтяной, рыбный… Сельское хозяйство имеет на Сахалине второстепенное значение.

— Это предрассудок, — спокойно возразила девочка, — японский предрассудок.

— Почему же? — смущённо улыбнувшись, спросил Доронин.

— Потому что японцы выкачивали из этой земли все и не вкладывали ничего. А сельское хозяйство требует заботы и внимания.

Вера прямо сидела на стуле, её острые коленки выступали под сереньким платьем. Закинутыми назад руками она обхватила спинку стула.

— Пожалуй, вы правы, — сказал Доронин. — Здесь, конечно, должно быть сельское хозяйство. Я знаю один такой колхоз… Да и земля позволяет.

— Прекрасная земля, — убеждённо ответила девочка. — Тут есть такие места, еланями называются, где рожь в один месяц двух метров вышины достигает. Совсем как у нас на Украине.

— Японцы, говорят, уверяли, что некоторые виды овощей тут вовсе не могут родиться… — увлекаясь, сказал Доронин.

— Японцы сажали в тюрьму тех, кто пробовал разводить здесь помидоры, — сказала Вера.

— За что же?

— Им было выгоднее привозить помидоры из Японии и продавать по дорогим ценам. А насчёт того, что не родятся… Пойдёмте. — Вера вскочила со стула.

Они вышли из дома и очутились в тесном дворике. Доронин увидел маленький сарай, примыкавший к дому и скорее напоминавший большой ящик со стеклянной крышей. Вера открыла дверь, и на Доронина сразу пахнуло теплом.

— Входите, — предложила Вера, — вдвоём там не уместиться.

В сарайчике топилась крошечная железная печь. На столе стояли ящики с землёй. Доронин увидел зреющие помидоры, стрелки зелёного лука, листья капусты…

«Чёрт побери, вот это девчонка!» — подумал он, выхода из сарая.

— Ну, как? — спросила Вера.

— Здорово! — вырвалось у Доронина.

Вера улыбнулась. Вся её серьёзность сразу исчезла.

— Вам нравится, правда? — затараторила она. — Я и дома овощи сажала… Кругом уголь, все чёрное, а тут свет и зелень… Правда, здорово?

В это время у входной двери раздался энергичный стук.

— Иду, иду! — закричала Вера и бросилась открывать. Вошёл Висляков.

— Ну, ясно, — сказал он ещё с порога, — в свой ботанический сад таскала? Вот, понимаешь, Мичурин в юбке! — Висляков говорил как будто с осуждением, но Доронину было ясно, что он очень любит дочь и гордится ею.

— Веруня, умываться! — крикнул Висляков, снимая ватник и шапку.

Вера повернулась на одной ноге, подпрыгнула и скрылась. Через минуту она возвратилась с кувшином и стала поливать отцу, склонившемуся над белым эмалированным тазом. Потоки чёрной воды полились между пальцами Вислякова, а он, фыркая и захлёбываясь, говорил:

— Понимаешь, директор, не дают вовремя платформы. Все на японцев ссылаются — подвижного состава мало! А почему я на японцев не ссылаюсь?

Вера вылила на руки Вислякову последние капли и снова убежала за водой. А он стоял над тазом, зажмурив глаза и растопырив пальцы.

— С японцами тут покончено, ну и довольно о них вспоминать, — продолжал он. — Мы добычу разворачиваем, я уже три телеграммы от министра получил…

Вера принесла полный кувшин, и в таз потекли новые потоки чёрной воды. Постепенно цвет её стал меняться, и наконец вода стала прозрачной.

Висляков повернулся к Доронину, и тот увидел знакомое лицо с желтоватой, точно дублёной кожей, на котором топорщились чёрные усы. Казалось, Висляков держит во рту два куска угля.

Подхватив Доронина под руку, он повёл его в дом.

— А я к тебе в гости приехал, можно сказать, на экскурсию, — сказал Доронин, чтобы предупредить возможные вопросы.

— Ну и хорошо, — скороговоркой заметил Висляков и снова принялся ругать железнодорожников.

— Байбаки, черти! — кричал Висляков, и усы его при этом укорачивались, точно он сжёвывал два куска угля, которые держал во рту. — Ведь как будто обо всём договорились, график подачи угля выработан, подписан, а тут — на тебе, пожалуйста! Сваливай уголь, пусть выветривается!.. Ну, чего ты зубы скалишь, директор?

— Да так, — улыбаясь, ответил Доронин, — послушать тебя, так покажется, что мы не на острове сидим, а где-нибудь близ железнодорожного узла Липки. Не Донбасс же у тебя тут?

— А мне плевать, что остров! Что я, Робинзон, что ли! Почему не Донбасс? Земля советская? Уголь есть? Шахты имеются? Шахтёры рубают? Какая же разница?!

Висляков расправил усы и уже тише сказал:

— Ты извини, Доронин, что я кричу. Совсем ошалел. Будто не тебя, а начальника станции вижу. Он мне говорит: «Сейчас период особый, шторма»… Ах он сукин сын, капитан дальнего плавания! Будто его вагоны по морю плавают.

— Так он заносы имеет в виду, — попробовал защитить начальника Доронин.

— «Заносы»! — пробурчал Висляков. — Вот я телеграмму министру грохну, будет ему занос! Да чего же ты стоишь? Садись!

Он чуть подтолкнул Доронина к дивану, а сам подошёл к буфету, отворил дверцу и начал там что-то искать.

Затем он пошёл к столу, неся в руках тарелку, на которой позванивали друг о друга две большие, доверху налитые рюмки.

— Настоящая московская, — сказал он, подмигивая, — золотой запас!

Доронину нравилось, что хозяин принял его как хорошего знакомого.

— Теперь следует главное, — вполголоса сказал Висляков и вдруг крикнул:-Веруня!

В дверях появилась Вера.

— Вот какое дело, Веруня, — смущённым тоном начал Висляков, крутя ус. — Сама понимаешь, гость приехал. Ты уж организуй закуску.

— Рыбки? — поспешно отозвалась Вера.

— Ну что ты, Веруня! — укоризненно сказал Висляков. — Рыбного директора рыбой кормить?

— Каши тогда разогреть? — с готовностью спросила девочка.

— Веруня!..

— Что, папа?

— Ну… Вера!..

Она усмехнулась и исчезла, а через минуту появилась с тарелкой, на которой лежали два свежих огурца. Молча поставив тарелку на стол, девочка вышла из комнаты.

Висляков взял ярко-зелёный, чуть покрытый пухом огурец, а другой рукой поднял рюмку.

— Будем здоровы, директор! Они выпили.

— Ну, что ж, рассказывай, — аппетитно хрустя и оглядывая огурец со всех сторон, сказал Висляков. — Как у тебя морские дела?

Но едва Доронин раскрыл рот, как Висляков, хитро прищурившись, спросил:

— Слушай, директор, а что это за слава о тебе по острову идёт?

— Какая слава? — насторожился Доронин.

— Объявился, говорят, на Сахалине морской царь, этакий Нептун с западного берега. «Сильна, говорит, моя держава», — и раздаёт флот колхозам.

Доронин рассмеялся:

— Что верно, то верно. Мы получили новые суда и часть из них отдали колхозам.

— Вот ты какой! — не то удивлённо, не то осуждающе покачал головой Висляков. — Может, и мне помощь окажешь?

— А нуждаешься?

— Нет, — покрутил головой Висляков, — уж как-нибудь сами обернёмся. Да и чего нам помогать? Нам вся страна помогает.

— Тебе и Донбассу, — пошутил Доронин.

Но на Вислякова эта шутка оказала неожиданно сильное действие.

— Чего Донбасс?! — стукнув кулаком по столу, крикнул он. — Чего ты меня второй раз Донбассом дразнишь? То Донбасс, а это Сахалин. Понятно? Да знаешь ли ты, что тут за уголь?

— Уголь как уголь, — с трудом сдерживая улыбку, равнодушно отозвался Доронин.