Табита наконец увидела свободный кэб. Она открывает дверцу, но Мэнклоу крепко держит чемодан, пока дает ей последние наставления. - Вы представляетесь себе жертвой, Тибби, но для чего вы связались с Диком? Не для того же, чтобы распевать с ним псалмы? И не на коленях вы с ним стояли. Вам, Тибби, как и всем женщинам, нужно, чтоб и волки были сыты, и овцы целы - плясать до упаду, а в постель ложиться с нимбом на голове, и чтоб ангельские хоры вас баюкали.
Табита отвечает надменно: - Будьте добры, отдайте мой чемодан - если вы не собираетесь его украсть.
- Да не забудьте, за вами четыре фунта - четыре фунта, три шиллинга и два пенса.
Табита сидит в кэбе, гордо выпрямив спину, и думает: «Правду сказал Дик - пошлый, противный хам. Как будто мне так уж хорошо было с Диком».
Кэб подъехал к вокзалу. Носильщик хватает чемодан. Табита еще не решила, куда поедет, но внезапно ее охватывает тоска по дому, по Гарри он такой добрый, умный, все понимает. И, бросив носильщику: «Лондон», она берет билет.
Поезд уносит ее из ненавистного Хитленда. «Можно ему и не рассказывать, - думает Табита. - Просто поживу дома, пока не найду работу - любую, хоть уроки давать. Что-нибудь да найдется».
22
Когда она, войдя в темную, как всегда, прихожую родного дома, натыкается на детскую коляску, ей сперва кажется, что она ошиблась дверью. Но тут же выясняется, что коляска попросту заняла место подставки для шляп, а комод-сдвинут в сторону, чтобы подставка уместилась с ним рядом.
- Это что за явление?
Она быстро оборачивается. В дверях стоит Гарри с чемоданчиком в одной руке и шляпой в другой.
- Гарри! Это я.
- Вижу.
Она сейчас же замечает, что Гарри чем-то недоволен, и бросается ему на шею. - Гарри, ты не поверишь, какое это счастье - вернуться домой.
- Гм.
- Ты не очень обо мне беспокоился?
- Нет, в этот раз мы и не ждали вестей.
- Гарри, дорогой, я понимаю, я поступила по-свински, но если бы ты знал...
- Извини, мне пора на работу.
И оказывается, что Гарри теперь совсем не добрый. Он не хочет понять, не хочет даже выслушать. Он вообще изменился. Вечно торопится, кричит. В округе эпидемия инфлуэнцы, в трех домах ожидаются роды. За завтраком он терзается из-за своих пациентов, из-за того, что лошадь плохо ходит в упряжке, из-за неоплаченных счетов. Оказывается, рождение ребенка потребовало огромных расходов, и к тому же Эдит, произведя его на свет, полностью обновила двои гардероб, чтобы вознаградить себя за этот подвиг.
Эдит тоже изменилась, в еще худшую сторону, чем Гарри. Табиту она встретила словами: «Опять явилась на нашу голову? Куда ты девала ключ от сейфа?» А потом почти перестала с ней разговаривать. И характер ее испортился, и красота исчезла. У нее опять новое, уже третье, лицо и фигура. Она толстая, красная; щеки налились, а нос все равно большой и тоже какой-то красноватый. Погрубела она страшно, и Табита только диву дается - как может Гарри любить эту вульгарную бабу.
Ребенок - мальчик, и, когда Гарри жалуется, что завтрак остыл или обед запаздывает, Эдит невозмутимо обрывает его: «Зато у тебя есть сын», и Гарри, морщась от бессильного отчаяния, убегает из дому.
Табита с ужасом замечает, какой он стал старый, измученный. Она думает: «Эта женщина сведет его в могилу». Но сострадания своего не высказывает, чувствуя, что он почему-то на нее сердится.
Оглядываясь на все то страшное и удивительное, что произошло с ней за последние пять месяцев, она возмущается: «Ему и не интересно, как я жила. А я ведь признала, что поступила по-свински».
Она старается держаться в стороне от этих недобрых, непонимающих людей. Дает им понять, что скоро уедет - вот только договорится о концертах. Черпает утешение в высокомерии, этом прибежище иждивенцев. И по восемь часов в день играет на рояле с остервенением глубоко разобиженного человека.
Не однажды, когда после утреннего завтрака ее вырвало и она прилегла с головной болью, Эдит приводит к ней Гарри, и он, осмотрев ее, спрашивает своим усталым, словно обессиленным заботами голосом: - Ты сама-то понимаешь, что с тобой?
- Я же сказала, я сейчас же уеду.
- А дальше что? Кто будет за тебя платить?
- Сама, конечно.
Эдит, встретив ее в коридоре, говорит:
- Я бы на твоем месте либо выбросилась из окна, либо приняла розовую пилюлю.
И в тот же день на камине в комнате у Табиты появляется коробочка с розовыми пилюлями. Табита не верит своим глазам: «Как будто я дурная женщина, как будто я на это способна».
Поставлена под сомнение ее нравственность - вот что ее бесит. Схватив коробочку, она бежит к Гарри в его приемную. - Смотри, что мне дала Эдит.
Гарри смахивает коробочку в ящик стола. - А ты приняла их?
- Разумеется, нет. Гарри, ты ведь не знал, что Эдит мне их подбросила?
Он, словно негодуя, идет к двери, но на пороге оборачивается. - Эдит хотела сделать как лучше. Она желает добра тебе - и мне. Ты не имеешь права говорить о ней в таком тоне.
- Так ты, значит, знал?
- Пожалуй, лучше нам оставить этот разговор. Я вижу, ты решительно не хочешь прислушаться к голосу благоразумия.
- Благоразумия? - В этом возгласе изумление, отчаяние. - Это потому, что я не хочу идти на преступление?
- А-а, вздор. - И он уходит, хлопнув дверью.
В тот же день Табита, у которой осталось еще немного денег от музыкальных вечеров в Хитленде, перебирается в пансион в Пимлико. Она решила, что готовиться к концертной деятельности у нее нет времени. Она будет давать уроки, даже играть в кафе - лишь бы не оставаться в Кедрах незваной гостьей.
А дней десять спустя Мэнклоу, все еще промышляющий в хитлендских кабаках скверными копиями с шедевров Доби, получает коротенькое письмо с вложением десяти шиллингов: «Дорогой мистер Мэнклоу, это только часть долга, больше вернуть сейчас не могу. Надеюсь, Вы здоровы. Я живу по этому адресу временно, пока не устроилась с работой. Искренне Ваша, Табита».
Мэнклоу решает: «Образумилась». Однако видит он перед собой женщину, которую едва может узнать. Очень худая, нервная, она встречает его возгласом: «Мистер Мэнклоу, какой приятный сюрприз!»
- Вы меня не ждали? - спрашивает он, неприятно озадаченный.
- Я вам так рада!
- А братец, значит, не возликовал?
- О, брат отнесся ко мне очень хорошо, все неприятности от невестки. Вы не поверите, мистер Мэнклоу... - И она рассказывает ему, что случилось, вкладывая все слова Гарри в уста Эдит. - А еще представляется такой респектабельной, такой набожной.
- Ну понятно, как же иначе. Но послушайте, Тибби...
- Вы еще в Хитленде это говорили - такие люди думают только о себе, о своем так называемом положении в обществе.
- А что им остается. Но, Тибби...
- До чего же это все мерзко. - И Табита еще долго, пылая негодованием, поносит респектабельных людей. Мало того что англичане неумные, ограниченные, заявляет она, они еще самые ужасные на свете лицемеры. Теперь она понимает, как прав был мистер Стордж. В Англии никому нет дела до искусства. Стоит вспомнить, как обошлись с Уистлером, как ругают импрессионистов. Что касается музыки, так им даже преподаватели не нужны. В агентствах только смеются над тобой, когда справляешься о работе.
Мэнклоу кряхтит и ерзает на месте, но, услышав имя Сторджа, оживляется.
- Правильно, Тибби, кто нам нужен, так это Стордж.
- И главное, такое везде ханжество...
- Минутку, Тибби, вы к чему, собственно, ведете? Хотите повидать Сторджа или мне связаться с его доверенным липом?
- А кто его доверенное лицо?
- Джобсон.
- Недолюбливаю я мистера Джобсона. Вы представляете себе, мистер Мэнклоу... Роджер... эта женщина даже вздумала читать мне мораль. Себя-то она, конечно, считает безгрешной.
- Да, да. Ну, время позднее, пора мне бежать. Завтра вы когда будете дома?