Московские рабочие
Московские рабочие не любят,
когда доклад читают по бумажке,
не чтят высокомерные замашки,
не уважают,
если кто пригубит
серьезное,
скользнет, хвостом вильнет
и дальше, вдоль по тезисам рванет.
Московские рабочие, которые
могли всю жизнь
шагов с пяти
глядеть,
как мчится вдаль всемирная история,
рискуя их самих
крылом задеть,
не любят выдумки, не ценят выверта.
Идете к ним — точнее факты выверьте!
Не обмануть московских работяг,
в семи водах изрядно кипяченных,
в семи дымах солидно прокопченных
и купанных в семи кровях.
К вранью не проявляют интерес!
Поэтому и верю я в прогресс.
«Народ переходит на шляпу — с кепки…»
Народ переходит на шляпу — с кепки.
Народ переходит на шляпку — с платка.
Зато по-прежнему цепко и крепко
влиянье народного говорка.
Большие фабрики производят
по миллиону костюмов в год.
В модерном давно уже люди ходят —
«модерный»
производи от мод.
Не вижу дурного, что с завода
спешат на стадион и в кино,
хотя готов водить хороводы
и петь сочиненное очень давно.
Народ течет, как река большая,
вбирая в себя миллион ручейков,
никого не заушая,
спокойно решая, кто каков.
Кадры — есть!
Кадры — есть! Есть, говорю, кадры.
Люди толпами ходят.
Надо выдумать страшную кару
Для тех, кто их не находит.
Люди — ракету изобрели.
Человечество до Луны достало.
Не может быть, чтоб для Земли
Людей не хватало.
Как ни плотна пелена огня,
Какая ни канонада,
Встает человек: «Пошлите меня!»
Надо — значит, надо!
Люди, как звезды,
восходят затемно
И озаряют любую тьму.
Надо их уважать обязательно
И не давать обижать никому.
Демаскировка
Человека лишили улыбки
(Ни к чему человеку она),
А полученные по ошибке
Разноцветные ордена
Тоже сняли, сорвали, свинтили,
А лицо ему осветили
Темноголубизной синяков,
Чтобы видели, кто таков.
Камуфлированный человеком
И одетый, как человек,
Вдруг почувствовал, как по векам
В первый раз за тот полувек,
Что он прожил, вдруг расплывается,
Заливает ему глаза, —
«Как, — подумал он, — называется
Тепломокрое это?», —
слеза.
И стремившийся слыть железным
Покупает конверт с цветком,
Пишет: я хочу быть полезным.
Не хочу я быть дураком.
У меня хорошая память,
Языки-то я честно учил,
Я могу отслужить, исправить
То, что я заслужил, отмочил.
Я могу восполнить потери,
Я найду свой правильный путь.
Мне бы должность сонной тетери
В канцелярии где-нибудь.
Современник
Советские люди, по сути —
всегда на подъем легки.
Куда вы их ни суйте —
берут свои рюкзаки,
хватают свои чемоданы
без жалоб и без досад
и — с Эмбы до Магадана,
и — если надо — назад.
Каких бы чинов ни достигнул
и званий ни приобрел,
но главное он постигнул:
летит налегке орел
и — правило толковое —
смерть, мол, красна на миру.
С зернистой на кабачковую
легко переходим
икру.
Из карточной системы
мы в солнечную перебрались,
но с достиженьями теми
нисколько не зарвались,
и если придется наново,
охотно возьмем за труды
от черного и пеклеванного
колодезной до воды.
До старости лет ребята,
Со всеми в мире — на ты.
Мой современник, тебя-то
не низведу с высоты.
Я сам за собою знаю,
что я, как и все, заводной
и моложавость чудная
не расстается со мной.
«Смешливость, а не жестокость…»
Смешливость, а не жестокость,
улыбка, а не издевка:
это я скоро понял
и в душу его принял.
Я принял его в душу
и слово свое не нарушу
и, как он ни мельтеши,
не выброшу из души.
Как в знакомую местность,
вхожу в его легковесность.
Как дороге торной
внезапный ухаб простишь,
прощаю характер вздорный,
не подрываю престиж.
Беру его в товарищи,
в спутники беру —
у праздного, у болтающего
есть устремленья к добру.