Кончилась смена, он ещё раз посмотрел, как фрезеровщики и токари приспосабливают к станине блюминга свои станки, и пошёл домой.

На стадион он явился за полчаса до парада, переоделся и подошёл к главному судье.

— Когда я встречаюсь с Климко?

— С кем?

— С Семёном Климко, из Луганска?

Судья, пожилой, коротконосый человек, со смуглым лицом и волосами с проседью, взглянул на него удивлённо.

— Вы с ним не встретитесь.

— Как так? — Железняк даже мысли такой допустить не мог.

— Очень просто. Мы сейчас будем проводить встречи второго и третьего разряда, а победители примут участие в боях с перворазрядниками и мастерами.

— Кто это придумал?

— Если сделать иначе, розыгрыш первенства затянется на две недели.

— Значит, я с Климко не встречусь?

— Встретитесь, если он победит.

— Но я хочу с ним встретиться, понимаете? Я должен встретиться!

— Так пригласите его на товарищескую встречу.

— Он не согласится.

— Я тоже так думаю. — Судья с удивлением глядел на Железняка. — Вы понимаете, что вы говорите? Вы, мастер спорта, рвётесь в бой с посредственным второразрядником. Не понимаю вас, — ещё раз пожал плечами судья. — Не понимаю. А впрочем, подождите. После боя всё выяснится. Он будет работать на первом ринге. Если он победит, вы встретитесь.

— Железняк, на парад! — послышался голос Гурьянова. — На парад, Железняк! Или, может, для вас нужны специальные приглашения?

— Иду, иду!

Парад кончился, но Железняк не пошёл, как всегда, в раздевальню отдыхать и разминаться, а остался в зале.

Ему предложили место на трибуне, он сел, забыв поблагодарить. Саня оказалась рядом с ним, он что-то сказал ей, здороваясь, взял обеими руками её узкую руку, пожал и не выпустил.

На ринге появился Семён Климко, за ним под канаты пролез судья, а ещё через мгновение второй боксёр — харьковчанин Сухов. Канаты дрожали, как хорошо натянутые струны, и странно было, что они не звенят.

— В красном углу — Климко, Луганск, второй разряд. В синем — Сухов, Харьков, третий разряд.

Прозвучал гонг, бой начался. Иван оглянулся вокруг, словно впервые увидел свой Калиновский стадион. Всё было, как тогда, три года назад. Только в секторе стоит не один ринг, а два, людей на трибунах много больше, и вторым разрядом теперь никого не удивишь.

— Начинают, — сказала Саня. — Смотри.

Он стал смотреть на ринг, и надежда снова воскресла в его сердце. Климко в полной форме, — ему, вероятно, только случайно до сих пор не дали первого разряда, — он, наверное, победит Сухова, выйдет в группу самых сильных, и тогда…

— Браво! Хорошо! — закричал Иван, когда Климко удалось провести короткую серию сильных ударов.

Саня взглянула на него удивлённо, ей никогда ещё не приходилось слышать, чтобы Иван кричал на трибуне. И глаза у него блестят, как льдинки под ярким солнцем. Что это с ним?..

В конце первого раунда Климко пошёл в атаку, но прозвучал гонг. Минута перерыва. Этот раунд Климко, вероятно, выиграл. Что-то торопливо говорят своим бойцам секунданты, одновременно обмахивая их полотенцами. Вероятно, сейчас решится судьба соревнования, — кто лучше понял намерения противника, кто до конца разгадал их, тот и выиграл. Снова гонг, снова бой.

Зрители на трибунах не привыкли замечать и анализировать каждое движение боксёра. Им надо видеть готовый результат, а как это произошло, не всегда они понимают. Но хорошо натренированные глаза Железняка не пропустили ни малейшей детали. Он хотел крикнуть Климко: «Закрой корпус», — хотя наверное знал, что боксёр просто его не услышит. Иван видел — приближается катастрофа.

Всё произошло так, как он думал. Сухов слегка ударил в корпус левой, как бы разведывая слабое место. Потом ещё раз. А когда Климко, защищаясь, быстро опустил руку, подбородок его на какую-то долю секунды остался открытым, и как раз туда попал удар правой.

Кулаки Климко безвольно опустились, он пошатнулся, как бы раздумывая, удержаться или упасть, а потом прямо, не сгибаясь в поясе, упал навзничь, и руки его широко раскинулись на брезенте пола. Иван быстро встал, сошёл вниз. Главный судья, стоявший у входа, укоризненно сказал Ивану:

— А вы ещё хотели с ним встретиться!

Где-то далеко, за горизонтом, собиралась гроза, — как отблески белого растопленного металла, на западе вспыхивали зарницы.

— Насилу я тебя нашла! — послышался за спиной Санин голос. — Когда ты смотрел первый бой, я взглянуть на тебя боялась.

Иван вспомнил Климко, вспомнил, как виновато вошёл боксёр в раздевальню, словно обманул или обокрал кого-то.

И, сам не зная почему, считая в глубине души, что этого делать не следует, но уже не в силах сдержать себя, слово за словом, как будто освобождая душу от непосильной тяжести, он рассказал Сане о той ночи, когда синие молнии полосовали небо, — о первой встрече с Климко в комнате Любови Максимовны, о драке с Сидоренко, о длинных годах тренировок и, наконец, о своей жалкой мечте. Он знал — Саня единственный человек на свете, которому можно всё рассказать.

Но Саня восприняла рассказ совсем не так, как он ждал. Она слушала молча, не перебивая ни словом, ни движением, потом спросила:

— Ты её очень любил?

— Да.

Саня помолчала, потом встала и осторожно, как лунатик, пошла в темноту.

— Саня, ты куда?

Девушка продолжала идти.

— Куда ты? — бросился Железняк.

— Не смей идти за мною! Ты мне противен! — задыхаясь, сказала она и быстро побежала вдоль аллеи.

Иван сел на скамью и долго сидел неподвижно. Вот и Саня его оставила. А она ведь друг, настоящий друг.

Гроза накапливалась над Калиновкой и никак не могла упасть на землю дождём. Душно, нечем дышать, точь-в-точь как в тот вечер.

Иван пришёл домой, поужинал, лёг, заложив руки под голову, и долго смотрел прямо перед собой в полутьму. Лицо Сани возникало перед ним, как на экране. Потом мексиканец Ривера вошёл в комнату… Климко поднял на него виноватые глаза… Любовь Максимовна, стоя за стойкой, продавала пиво…

Духота навалилась, как мягкий пуховик. Близко загрохотал гром. Иван вздрогнул. Дремота исчезла. Ему показалось, словно кто-то совсем близко стучит в стену — трижды и ещё раз. Это воспоминание пришло из далёкого-далёкого прошлого. Конечно, это ему только послышалось. Боже, как давно это было! Но стук прозвучал снова: трижды и ещё раз.

Он постучал в стену, не так, как тогда, трижды и ещё один раз, а несколько раз подряд, вышел на балкон, крепко стукнув дверью, чтоб слышно было за стеной, и через минуту женская фигура появилась на соседнем балконе.

Любовь Максимовна долго стояла молча, глядя, как на Калиновку двигаются сизо-чёрные грозовые тучи, ясно видимые в свете больших молний. Удары далёкого грома не пугали её. Выражение печального покоя лежало на лице.

— Ты стал чудесным боксёром, — вдруг сказала она. — Я никогда не думала…

— Я и сам не думал, — ответил Иван.

— Мне так страшно дома одной, — вдруг изменила тему разговора Матюшина. — Всё время кажется, что у отца кто-то ходит. Хоть бы уж скорее в другую комнату переехать, не могу я тут жить.

Гроза наступала всё ближе и ближе. Первый сильный порыв ветра прошёл по земле, вздымая листья и обрывки газет, и лёг, затих, притаился, ожидая случая снова взлететь, когда подойдёт грозовая подмога.

— Дай мне руку, — сказала Матюшина.

Иван протянул руку, Любовь Максимовна крепко пожала её.

— На прощание я желаю тебе большого счастья, — прошептала она.

— Спасибо. И мне хочется вам пожелать только счастья. Вы уезжаете?

— Да, скоро уеду. Не могу больше…

Они помолчали.

— Гроза сейчас начнётся, — заметил Железняк.

И в самом деле, словно тяжёлые пули с самолёта, ударили о землю капли дождя, налетел сильный ветер, и сразу дождевая завеса закрыла всё — дома, улицы, фонари.

— Спокойной ночи, Иван!

— Спокойной ночи, Любовь Максимовна!

Они ещё немного постояли, потом дождь ударил косым потоком, и пришлось уйти. Иван закрыл дверь на балкон, с улицы в стёкла окон била гроза, тяжёлые потоки воды плыли по окнам, но Иван не обращал на них внимания. Он думал о Матюшиной… Но вдруг вспомнилась Саня, идущая, словно лунатик, по улице… и это воспоминание причинило неожиданную боль.