— Что правда, то правда, — подытожил разговор Максим Сергеевич. — А жаль мне будет с вами расставаться, ребята!

Он уже не раз думал о том дне, когда из его бригады уйдут, как вылетят из родного гнезда, три молодых сборщика. Вот всегда так: учил, учил, а потом отдавай, отпускай на сторону…

— Ничего, Максим Сергеевич, мы все к вам вернёмся, у нас другого пути нет, — утешил старика Торба.

— Долго ждать, долго ждать, мальчики, — грустно сказал бригадир. — Много воды за три года утечёт. Много! — повторил он и резко изменил тон: — А пробу ты. Иван, сделал хорошо. Золотые руки!

Раньше в бригаде называли «золотыми руками» Сидоренко. Иван знал это, и ему стало одновременно и приятно и горько. Но в такой день о печальном думать не хотелось.

Он шёл домой, и, как всегда, ему хотелось поскорее рассказать всё сёстрам и Андрейке. Ноги сами сбивались с шага на бег, но Иван сдерживал себя: неприлично слесарю-сборщику шестого разряда рысью бежать по цветущим аллеям июньского сада. За работой, за подготовкой к пробе, за тренировками, за многими домашними и хозяйственными делами он и не заметал, как в Калиновку пришло лето. И только теперь, когда проба на шестой разряд уже сдана, он отметил всё — и красоту пламеннокрасных и бледно-розовых, почти белых, пионов на клумбах, и тепло июньского солнца, и лукавые улыбки встречных девчат.

Скоро сёстры и брат снова поедут в лагеря, а он — в Святогорский дом отдыха. Впервые за последние годы разрешает он себе полный отдых. Возьмёт с собой боксёрские перчатки и будет там тренироваться.

Он прошёл по аллее и неожиданно увидел Саню, сидевшую на скамье. Раскрыв на коленях книгу и заглядывая в неё иногда, девушка что-то писала в тетради.

Железняк подошёл к Сане и закрыл рукой книгу.

— Объявляется перерыв, — сказал он.

Саня возмущённо подняла голову, ещё не видя, кто помешал ей заниматься, хотела рассердиться, но передумала.

— Нет, перерыв не объявляется, — сказала она, — в половине шестого у меня испытание по алгебре.

— И мы только сейчас принялись её учить? Не поздно?

— Нет, не поздно. — Голос девушки звучал уверенно и спокойно. Ничто, кроме алгебры, её сейчас не интересовало.

— Ты что, в восьмой класс переходишь?

— Нет, уже в девятый. Иди, пожалуйста, мне некогда.

И она снова опустила глаза в тетрадь, где иксы и игреки толпились, никак не желая выстроиться в стройные колонны.

— Ни пуха тебе, ни пера, — сказал Железняк.

Но девушка не расслышала этих слов — так поглотило её решение задачи.

Иван шёл домой с ощущением обиды. Саня уже догнала его, переходит в девятый класс. А что же он? Положим, он сдал пробу на шестой разряд, а всё-таки полная ли у него нагрузка? Нет, вероятно, не полная. «Но об этом подумаем после армии». Иван строил планы теперь только до призыва, до сентября, а планировать своё будущее или мечтать о нём не позволял себе. Значит, когда он вернётся из армии, Саня уже окончит десять классов, может, и в институт пойдёт учиться на инженера-металлурга. Ничего не скажешь, «королева стали»!

Но вот и дверь его квартиры. Он ожидал увидеть вопросительные, тревожные лица и не ошибся.

— Ну?! — выскочил навстречу Андрейка.

— Можешь поздравить: слесарь шестого разряда.

— Ура!

— Прошу слесаря шестого разряда садиться к столу! — торжественно пригласила Марина.

— Трудная проба была? — спросила сидевшая за столом Христя.

— Трудная ли? — переспросил он. — Честно говоря, не знаю. Работа как работа. Нечего об этом думать, она уже позади. Седьмой разряд нужен. Но это уже будет после армии. Ясно?

— Ясно, — ответила Марина.

Они все привыкли к мысли, что осенью на два, а может, и на три года расстанутся, и говорили о призыве спокойно.

— А теперь, — продолжала Марина, — объявляется большой аврал. Если первого едем в лагеря, значит, всё должно быть подготовлено вовремя — вымыто, вычищено и выстирано.

Незаметно Марина приняла на себя ведение хозяйства в семье. Как это случилось — Иван не заметил, ко теперь почувствовал это ясно.

«Вот и хорошо, — подумал он. — Если я уйду в армию, всё пойдёт как по рельсам, ничто не нарушится. Марина вытянет».

Но «большой аврал» начать не успели, потому что неожиданно пришёл Матвей Шаронов. Хозяева молча, выжидательно смотрели на непрошеного гостя.

— Разрешите войти? — спросил Шаронов.

— Прошу, — сдержанно ответил Иван.

Шаронов вошёл в столовую:

— Разрешите сесть?

— Пожалуйста.

Гость сел. На дворе стояла жара, и потому директор ателье был одет во всё белое, тщательно выглаженное. В руках у него был свёрток, он торжественно развернул его, поставил на стол бутылку шампанского и небольшую коробку с шоколадом.

Иван с Мариной переглянулись, пряча лукавые улыбки. Они теперь ничуть не боялись Шаронова. Зато Христя, увидав бутылку, сразу вскипела от возмущения, Андрейка же демонстративно отвернулся к окну, как будто для него никакого гостя не существовало.

— Я очень прошу хозяйку поставить на стол пять стаканов, — сказал Шаронов.

— Это, Шаронов, ни к чему, — ответил Иван, — никто с вами пить не будет.

— А я уверен в противоположном. Я не для того пришёл, чтобы предлагать вам меняться квартирами или по каким-нибудь другим меркантильным делам. Я пришёл, во-первых, попросить у вас прощения за все те неуместные слова, с которыми я тогда вторгся в ваше жизненное пространство.

Это был очень непривычный разговор, но недоверчивые Железняки не шелохнулись.

— Во-вторых, — торжественно продолжал Шаронов, — я ещё раз хочу поблагодарить вас за спасение от смерти, и, в-третьих, я пришёл для того, чтобы предостеречь вас от явной опасности.

— Опасности? — недоумевая, переспросил Железняк.

— Да, опасности. Я очень хорошо отношусь к вам, у меня самые серьёзные намерения. До сих пор вы знаете меня только с одной стороны, а я хочу, чтобы вы узнали меня лучше, я хочу стать настоящим другом вашей семьи, а со временем, может, и больше, чем другом. — И обращаясь к Марине, напыщенно произнёс: — Я очень вас прошу — не ходите в тюрьму, не носите передач вашим знакомым, которые бесспорно получили по заслугам. Старайтесь не пачкать свою безупречную репутацию…

— Значит, если товарищ попал в беду, пусть пропадает? — сердито спросил Иван.

— Он вам не товарищ, он преступник.

— Преступник? — Марина шагнула к Шаронову. — Преступник?

Она уже поняла красноречивые взгляды и намёки Шаронова. «Ведь это он как жених явился, чучело гороховое!»

— О ваших поездках знает вся Калиновка, — продолжал Шаронов, пристально смотря на Марину, — а я бы хотел, чтобы вас не коснулись сплетни. Вы мне не безразличны.

— Слушайте вы, Шаронов, — сказала Марина, — уходите сейчас же отсюда со своим вином и шоколадом и никогда больше не появляйтесь! Удивляюсь: как это вы к нам пришли, не побоялись запачкать свою репутацию?

— Простите, — крикнул Шаронов, — я вне всяких подозрений!

— Ясно! — сказал Иван. Он взял бутылку и шоколад и сунул в руки Шаронову. — Уходите, Шаронов, и дай вам бог, чтобы, когда вас посадят в тюрьму, у вас нашёлся друг, который принёс бы вам передачу. Только вряд ли такой найдётся.

— Вы не смеете меня оскорблять! — крикнул Шаронов и ещё раз посмотрел на Марину, сдерживая вздох. — Вы даже представить себе не можете, какое высокое чувство вы сейчас растоптали, от какой обеспеченной и красивой жизни отказались! Вы ещё много раз пожалеете об этом.

С этими словами Шаронов вышел из квартиры Железняков.

— Зачем он приходил? — спросила Христя.

— За спасение на водах поблагодарить, — насмешливо ответила Марина.

— Я иду к Гурьянову, — сказал Иван. — Вернусь через час, не раньше.

— С чего это вдруг? — спросила Христина,

— Пусть тренировочное задание на будущий месяц даст. На будущий месяц, понимаешь? На будущий месяц!

Он взял Христину за плечи, встряхнул, улыбнулся: мол, можешь себе представить, каким он будет, этот июль в Святогорске! Засмеялся и вышел.