«В одном из наших складов мы обнаружили письмо Хобсона, из которого было видно, что он опередил нас на шесть дней. Между прочим, Хобсон сообщал о своей серьезной болезни. Уже много дней он не мог итти, и его везли на санях. Спутники Хобсона спешили изо всех сил доставить его скорее на корабль, где ему могла быть оказана медицинская помощь Мы также прилагали все усилия к тому, чтобы двигаться быстрее из опасения, что потоки растаявшего снега, стекавшие из лощин, сделают лед непроходимым.
«15-го снег, покрывавший льды, повсюду начал поддаваться действию повысившейся температуры. Следовало, впрочем, радоваться уже тому, что он оставался крепким так долго. Начиная с этого дня, продвижение вперед стоило огромного напряжения как для людей, так и для собак. Подмороженная смесь из воды и снега, по которой приходилось передвигаться, менее всего была нам приятна. Она часто доходила людям до колен.
«Нам удалось достигнуть пролива Фельз утром 18 июня, и мы раскинули палатку как раз в то время, когда начался унылый дождь, продолжавшийся большую часть дня. Продвинувшись вперед на несколько миль по льду Длинного озера, мы нашли, что продолжать таким образом путь совершенно невозможно, вытащили сани из растаявшего льда и оставшиеся до корабля 16–17 миль решили итти сухим путем. Бедные собаки настолько устали и изранили себе лапы, что мы не могли заставить их следовать за нами, и они остались у саней.
«После очень утомительного карабканья по холмам и покрытым снегом равнинам мы сразу приободрились, увидев нашего бедного, дорогого покинутого «Фокса», и вступили на палубу его 19 июня, поспев как раз к позднему завтраку.
«Суббота, 2 июля. По возвращении на корабль я осведомился прежде всего о Хобсоне, оказавшемся в худшем состоянии, чем я предполагал. Он возвратился 14 июня, не будучи в состоянии не только ходить, но и стоять без посторонней помощи. Но он уже начал поправляться и был в прекрасном расположении духа. Христиан застрелил несколько уток, которые вместе с консервированным картофелем, молоком, крепким элем и лимонным соком составляли великолепное диетическое питание для больного цынгой. Все остальное обстояло довольно благополучно, замечались только слабые признаки цынги у двух-трех матросов. Судно выглядело чистым и нарядным, насколько это было возможно, и все выполняли охотно и хорошо свои обязанности во время моего отсутствия.
«Врач осведомил меня о смерти Томаса Блэквеля, корабельного стюарта, последовавшей пять дней тому назад от цынги. Он был болен цынгой уже в апреле, когда я покидал корабль, и врач испробовал без сомнения все средства добиться его скорейшего выздоровления и поднять его ослабевшую энергию. Но больной, не надеясь поправиться, потерял всякий интерес к окружающему, и под конец его насильно выводили на палубу, чтобы заставить подышать свежим воздухом. Товарищи Блэквеля слишком поздно сообщили, что он питал отвращение к кушаньям, приготовленным из консервов, и всю зиму питался одной соленой свининой. Он не любил также консервированного картофеля и ел его только тогда, когда от него требовали этого насильно, а также не надевал чистого белья, которое его товарищи готовили ему из сострадания. Все же смерть Блэквеля последовала несколько неожиданно: он вышел на палубу для обычной прогулки, и, когда его нашли, он был уже мертв.
«Известие о достигнутых нами успехах в южном направлении и отыскании следов погибшей экспедиции чрезвычайно ободрило наш маленький экипаж. Мы желали теперь одного — благополучного и скорого возвращения Юнга и его партии.
«Капитан Юнг начал свои весенние изыскания 7 апреля, отправившись на санях с четырьмя спутниками. Вторые сани тащили шесть собак, управляемые гренландцем Сэмуэлем. Установив существование прохода между Землей принца Уэльского и Землей Виктории, где он предполагал продолжить свои изыскания, он отправил обратно на корабль одни сани, палатку и четырех человек, чтобы сберечь провиант, и путешествовал уже сорок дней с одним спутником и собаками, отдыхая на остановках в снежных хижинах, которые они вдвоем, как могли, сооружали.
«Громадное напряжение и усталость, исключительно дурная погода и извилистая береговая линия, вдоль которой им нужно было итти, — все это сильно подорвало его здоровье. Он вынужден был вернуться на корабль 7 июня за медицинской помощью, с тем, чтобы во всяком случае возобновить свои изыскания как можно скорее. Доктор Уокер сильно противился решению Юнга снова покинуть корабль, считая, что здоровье его недостаточно восстановилось, но тем не менее, почувствовав себя через три дня несколько лучше, Юнг с рвением, не знающим границ, отправился завершать свою часть розысков, взяв с собой две санных упряжки.
«Выслушав рассказ доктора, я стал опасаться за благополучное возвращение этой партии, боясь, что здоровью Юнга и его спутников будет нанесен непоправимый вред. В данный момент это было единственным поводом к моему беспокойству.
«Лето наступило необыкновенно быстро, дождь и ветер ускорили таяние снега и льда. В проливе Белло было много воды, распространившейся от острова Халфвей к востоку до плоскогорьев, и оттуда, суживаясь, к Длинному озеру.
«Через день или два я смог убедиться в значительном улучшении здоровья Хобсона, а мои четыре спутника, за исключением Гемлтона, которому требовался отдых, были совершенно здоровы, как и мой товарищ Петерсен.
«Так как время, в течение которого предполагал отсутствовать Юнг, уже прошло, а трудности переправы с запада сильно увеличились, я отправился утром 25 июня со своими четырьмя людьми, чтобы добраться до скалы Пеммикан. Но, не будучи в состоянии пройти здесь, я решил доставить провиант к мысу Четырех рек, надеясь встретиться с Юнгом и облегчить его возвращение. К нашему удивлению, вся вода исчезла с ледяной поверхности Длинного озера, и путь по нему был превосходен.
«Мы нашли наших бедных собак спокойно лежащими около саней. Они съели небольшое количество мясного порошка, которое не было запечатано в ящиках, а также китовый жир, несколько кожаных ремней, и чайку, которую я подстрелил, пробуя ружье, но им, очевидно, пришелся не по вкусу бисквит. Бедные собаки! Тяжелая у них жизнь в этих странах. Даже Петерсен, обычно добрый и гуманный, воображает, что они мало чувствительны. Он развивает теорию, что можно бить эскимосскую собаку по голове любым предметом, как бы он ни был тяжел, и она от этого не пострадает. Один из нас упрекнул его однажды за то, что он сломал ручку своего хлыста о голову собаки. «Это ровно ничего», — отвечал Петерсен и рассказал, что один из его друзей в Гренландии считал, что можно бить собак по голове тяжелым молотком, — это их, конечно, оглушало, но, полежав с открытой пастью против ветра, они скоро снова оживали, вставали и бегали «в полном порядке».
«Мы поспешили дать собакам хорошей пищи, первой после семидневного промежутка, но они не оказались особенно голодными и скоро снова улеглись спать.
«Отправив на следующий день людей и собак с санями на восточный конец озера, я пошел к мысу Берд посмотреть, не видно ли оттуда группы Юнга, но Юнг еще не возвращался.
«Тщетно пытаясь вскарабкаться с предательскими намерениями на отвесную скалу к гнездам серебристых чаек, я заметил и подстрелил черного турпана, сидевшего на невысоком утесе, и захватил в качестве приза четыре яйца. Странно, что эта птица выбрала такое необычное место для своего гнезда.
«Много тюленей грелось на льду. Ручьи, по которым приходилось тащить сани неделю тому назад, направляясь к Длинному озеру, превратились в мощный и быстрый поток. Мы заметили несколько оленей.
«27-го я отправил троих из моих спутников на корабль, сам же с Томпсоном и собаками направился к скале Пеммикан, где, к нашей большой радости, мы встретили Юнга и его партию, только что возвратившихся после долгого и успешного путешествия.
«Юнг очень похудел и ослаб настолько, что был вынужден последние несколько дней передвигаться на санях, запряженных собаками. Гарвей тоже чувствовал себя далеко не хорошо и еле мог передвигаться наравне с санями — он был болен цынгой. Их путешествие протекало в самой удручающей обстановке: мрачная погода, однообразные скучные известняковые берега, лишенные дичи, и… никаких следов погибшей экспедиции. Известие о наших успехах чрезвычайно образовало их».