Ей ответил Гульчак. С таким видом, будто его это не касается, он указал рукой в ту сторону, в которую недавно ушли Кузя, Пашка Сазонов и другие трактористы.

Лениво произнёс: — - Развлекаююя — Этого я от вас не ожидала, — сказала она медленно и внятно. — Дорога каждая минута, а вы Эх!.. — И она махнула рукой.

Вот как! Яшка готов был крикнуть, что она не смеет его обвинять. Он не какой-нибудь Захар Гульчак, который рад случаю продрыхнуть вечерок на боку. Он, Яшка, себя не жалеет, это все знают. Так разве он виноват, что не подвезли горючего? Что он мог? Бросить машину и на ночь глядя бежать в эмтеэс? Да что толку! И там всё горючее выцедили до капли. Или жаловаться, звонить в область?

Кому? И потом, его никто не уполномочивал — А совесть, совесть, спрашиваю, у тебя есть?

Совесть у него есть. Но это ещё не значит, что он должен совать нос куда не следует. Пусть отвечают те, кому положено. Поднять бучу он, Яшка, конечно мог бы, только что бы это дало?

Он волновался, доказывал, почти кричал. В глубине души он уже понимал, что неправ. Честно говоря, он просто боялся испортить отношения с начальством. Ах, чёрт, а ведь действительно в этом была вся заковыка. В другое время он, Яшка, непременно бы поднял такой тарарам, что только держись!..

Тут же он подыскал себе оправдание. Дескать, директор у них мужик правильный. Он и на премиальные не скупится, и вообще Ну, и не мог. он, Яшка, отплатить директору такой неблагодарностью, не мог идти на него жаловаться. К тому же у него так хорошо было все эти дни на душе!..

— Ты бы ещё спросил: «А что я буду от этого иметь?» Ненавижу эти слова!..

— Не надо — Нет, надо, — упрямо повторила Надя, продолжая смотреть Яшке в глаза. — Надо всё говорить. До конца. Думаешь, не вижу? Ты доволен собой. Как же, совершил подвиг, добровольно поехал на целину. — Она усмехнулась. — «И работаю, мол, не хуже других. Так что с меня довольно, как-нибудь проживу» Только ошибаешься, спокойно жить не придётся.

— Это я сам знаю, — обиженно буркнул Яшка.

— Нет, не знаешь. А если знаешь, тем хуже для тебя. Что, твоё дело сторона? Не выйдет!.. Пойми, так нельзя жить!..

Когда бригада собралась, Надя, оглядев всех ребят, сказала:

— Надо ехать. Под лежачий камень вода не течёт. У кого сколько осталось бензина?

— Литра полтора, может, и наскребу, — отозвался кто-то из шофёров.

— Хорошо, пригодятся. А как другие?

На Яшку она уже не смотрела, как будто его не было. И он с минуту простоял ещё в полной неподвижности возле погасшего костра, а потом, как и другие, бросился к машине. У него возникло такое чувство, словно от того, сколько он соберёт горючего, будет зависеть его судьба. Общими усилиями удалось насобирать литров тридцать. Проверили все бочки. Наконец, слив горючее в две канистры, заправили Надину машину.

— Выскребли всё подчистую, — сказал Кузя, который суетился больше других. — Ты смотри, Надюша, с пустыми руками не возвращайся. На тебя вся Европа смотрит.

— Скажи лучше — Азия. Забыл, где находимся?

Надя вытерла ветровое стекло, поправила зеркальце. Мотор заработал.

Переваливаясь с боку на бок, машина медленно, словно ощупью, стала выбираться на грейдер.

«А ведь Надя не ужинала!» — неожиданно вспомнил Яшка. Он поднял руку, побежал.

Нет, не догнать! Машина далеко. Ещё минута и, окутавшись пылью, она помчала по дороге.

Яшка остановился.

В степи светало медленно и трудно. Сначала упал ветер, затем поблёкли звёзды. Но всё вокруг — и земля, и машины па ней, и люди — ещё тонули в тихом сумраке. Да, было всё ещё холодно, глухо и сумрачно.

Солнце пробилось сквозь тучи лишь в десятом часу. Это было уставшее осеннее солнце, у которого едва хватило дерзости и сил сбросить с себя мутную пелену облаков. Но вот потоки яростного света почти отвесно хлынули на землю, и снова стало душно, пыльно и жарко.

Яшка всё чаще смотрел на часы. Горючего не было по-прежнему, и то тут, то там жирно лоснились безжизненные туши тракторов. Казалось, будто по степи разбрелось и теперь отдыхает какое-то железно» стадо.

А затем выяснилось, что и вода уже на исходе.

Расстелив ватник, Яшка улёгся под кузовом своей машины. Он был уверен, что заснёт. Но воздух вокруг струился и звенел, и Яшка, пролежав с полчаса с закрытыми глазами, перевернулся на правый бок. Его мыслями снова завладела Надя.

Где она? Отчего Надя до сих пор не вернулась? Должно быть, она сильно схлестнулась с Барамбаевым, если её всё ещё нет. Что и говорить, запомнит директор сегодняшнее число, на всю жизнь запомнит. Надя, если захочет, заставит его притащить горючее на собственных плечах. Она такая!..

Яшка хорошо знал Надю и был уверен, что она от своего не отступится. И всё-таки он тревожился. Эта тревога, которая закралась к нему в сердце, всё настойчивее точила и мучила его. Вот он лежит, прохлаждается, а Надя в это время до хрипоты спорит с Барамбаевым. Она не для себя старается — для всех. А почему? Из другого теста она сделана, что ли? Нет, конечно. Но ей до всего есть дело, её возмущает до глубины души всякая несправедливость, и она принимает близко к сердцу даже такие пустяки, мимо которых он, Яшка, проходит равнодушно. Ох, и беспокойная же она!..

А он сам? Хорош, нечего сказать!.. Дрыхнет в холодке и ждёт, чтобы Надя привезла бензин Яшка уже казиил себя за то, что не догадался поехать вместе с Надей. Машину он мог оставить, очень даже просто; Пашка Сазонов или кто-нибудь другой присмотрел бы за Яшкиной машиной. И как он, Яшка, не догадался!

Сейчас, предоставленный самому себе, Яшка впервые, быть может, за всю свою недолгую жизнь задумался над тем, почему люди поступают по отношению к другим людям то дурно, то хорошо, и над тем, что хорошо и что дурно. И, рассуждая так, он в конце концов пришёл к неизбежному выводу, что, сам того не желая, поступил вчера неправильно. Не подумал? Ошибся? А хоть бы и так. Но от такого признания никому не будет легче.

Пожалуй, он чувствовал что-то похожее на раскаяние и стыд. Ему было неловко. И Яшке захотелось оправдаться перед Надей. Чтобы она не подумала, будто он нарочно остался. Да, ему надо объясниться с Надей. Необходимо. Ведь они не кончили Но Надя была далеко, и Яшке не оставалось ничего другого, как вызвать её на воображаемый разговор.

Он никак не мог забыть того, что сказала ему Надя перед отъездом.

«Подумай, так нельзя жить, Яшка» — сказала вчера Надя.

Что ж, он всё время думал над её словами. За эти часы перед ним, можно сказать, прошла вся его жизнь. И теперь он готов к настоящему разговору с Надей. К разговору, от которого наверняка будет зависеть его судьба.

«Я обо всём подумал», — скажет он Наде.

«И что же ты решил?» — обязательно спросит она.

«По-моему, ты не совсем была права, — ответит он ей. — Ты меня обвинила чуть ли не в трусости. Но трусом я никогда не был. И шкурником, который печётся о собственной выгоде, тоже. Нельзя упрекать человека за то, что он добр, за то, что у него, как говорится, душа нараспашку». И тут в доказательство того, что он, Яшка, не трус, он напомнит Наде о том, как воевал с бураном, напомнит о последней стычке с Боярковым и этим парнем с подвязанной щекой, который выхватил нож. Тогда их было двое против одного, но он не струсил. И вообще он выскажет Наде всё, что накопилось у него на душе. И Наде уже нечем будет крыть Но тут Яшке показалось, будто он отчётливо слышит Надин голос.

«А ты, оказывается, добренький, — насмешливо говорит она. — Я и не знала, что ты такой добренький! Живёшь, как погляжу, по принципу: меня не тронь, и я не трону.

Хороший парень!.. Только нельзя быть хорошим для всех, как ты не понимаешь этого!.. Или ты боишься нажить врагов? Тогда скажи»

«Нет, не боюсь, — ответит он Наде. — Но ты скажи, разве плохо жить со всеми в мире? С людьми надо по-человечески»

«Не юли, Яша. Всё равно тебе не отвертеться. Плохо, очень плохо, — и тут Надин голос становится глуше, душевнее, — когда человек решительно всем доволен.