После долгих пререканий с преградившим им путь постовым «увэбэшники», пригрозив ему немедленным увольнением с расстрелом на месте, в райотдел таки прорвались, не дождавшись, пока полковник Лошаков соблаговолит дать команду дежурному их пропустить. Горя желанием проучить строптивого полковника, «увэбэшники» в отместку решили устроить его райотделу внеплановую проверку боеготовности, а уж потом разобраться с Василевской. Ведь фактор внезапности все равно был упущен.
Когда в кабинет начальника райотдела вломились непрошеные гости в лице сотрудников УВБ, которые с порога дали полковнику Лошакову вводную: «Райотдел захвачен террористами, ваши действия, полковник?», тот, особо не мудрствуя, поднял райотдел по тревоге, а по селектору дал команду майору Сокольскому, который по штатному расписанию был руководителем группы захвата, освободить райотдел от вторгшихся «террористов», «забыв» предупредить его, что «террористы» условные.
Не заметившие подвоха «увэбэшники» тем временем спустились в дежурную часть, дабы заснять на видео непрофессиональные, как они думали, действия группы захвата.
На то, чтобы собрать и вооружить группу захвата из наиболее физически подготовленных оперов, которых он сам тренировал и отрабатывал с ними приемы рукопашного боя для задержания вооруженных преступников, Сокольскому понадобилось не более трех минут. Оперативный дежурный майор Иван Тарасенок успел ему сообщить, что на самом деле «увэбэшники» пришли за Василевской, но он, сославшись на приказ начальника, не пропустил их в райотдел, из-за чего весь этот кипиш с тревогой и начался.
Сокольский, получив от Лошакова карт-бланш разобраться с «увэбэшниками» так, чтобы они надолго забыли дорогу в их райотдел, действовал так, как должен был действовать в реальной боевой обстановке. Приказав надеть всем «балаклавы», чтобы «увэбэшники» никого из них не смогли потом опознать, Сокольский со своими бойцами размазал по стенкам оккупировавших дежурку «увэбэшников». После непродолжительного, но очень болезненного спарринга с одетой в бронежилеты группой захвата райотдела, работавшей по-взрослому в полный контакт, сотрудники внутренней безопасности прямиком отправились из райотдела на больничную койку с травмами различной степени тяжести. И они еще легко отделались – кому ребра сломали, кому просто глаз подбили, а что они хотели? Группа захвата не в бирюльки с ними играла, а по их же вводной освобождала райотдел от «террористов». Действуй группа Сокольского не столь решительно, «увэбэшники» поставили бы райотделу незачет. А когда всю их бригаду «проверяльщиков» группа захвата в считаные секунды уложила мордами в пол, не забыв при этом каждого из них отоварить обязательными по инструкции расслабляющими ударами, все вопросы по боеготовности райотдела отпали сами собой. Пусть скажут спасибо, что их вообще не прибили, хотя такое желание лично у Сокольского было, но он благоразумно решил не перегибать палку и дал команду своим бойцам применять только разрешенные приемы рукопашного боя, чтобы они сгоряча кому-нибудь шею не сломали.
«Разбор полетов» этого инцидента закончился не в пользу пострадавших «увэбэшников» – не имея на руках предписания на проверку боеготовности райотдела, они, мол, проявили ненужную самодеятельность, за что и поплатились.
С годами эта история обросла легендами, где главным ее героем был не Сокольский, а полковник Лошаков, столь лихо проучивший проверяльщиков из УВБ. Но Зоя-то знала, что Сокольский устроил «увэбэшникам» показательную порку из-за нее. Поняли это, наверное, и сами «увэбэшники». Во всяком случае, больше по ее душу в райотдел они не приходили.
Через год Зоя вышла замуж за прокурора района Бориса Кравцова, который помог ей с переводом в прокуратуру. Но своей дальнейшей карьере в прокуратуре она была обязана не Кравцову, а все тому же Сокольскому, по старой дружбе часто выручавшему ее, когда у нее возникали проблемы с расследованием какого-нибудь очередного «висяка». Благодаря помощи Сокольского, а в его лице всего уголовного розыска города, Зоя заработала себе в прокуратуре репутацию следователя, у которого не бывает нераскрытых дел, и сколько бы ей «глухарей» ни расписали, она почти всегда доводила все свои дела до суда.
Только сама Зоя на этот счет не сильно обольщалась – без того же уголовного розыска с его агентурной сетью она бы не подняла ни одного «глухаря». Лишь опера угро имеют своих информаторов в криминальной среде, а следователям иметь свою агентуру не положено. Процессуально она руководит расследованием, но и без ее ценных указаний уголовный розыск примет все необходимые меры для раскрытия преступления и будет оперативно сопровождать уголовное дело вплоть до суда. По сути, преступление раскрывает уголовный розыск, а следователю остается только должным образом все процессуально оформить и подготовить дело для передачи в суд.
Участвует же в раскрытии преступлений зачастую огромное количество людей – опера, эксперты-криминалисты и судмедэксперты, участковые инспекторы милиции, пэпээсники и гаишники, работники паспортной службы и даже простые граждане, которые что-то видели, кого-то опознали, чему-то стали свидетелями.
Первыми на место преступления прибывает, как правило, следственно-оперативная группа райотдела, и пока дежурный следователь с экспертом-криминалистом заняты осмотром, оперативники с участковыми инспекторами милиции устанавливают свидетелей – опрашивают всех соседей (поквартирный обход), а при необходимости и всех жителей соседних домов. Это занимает, конечно, немало времени, но дает результат – выясняется круг общения потерпевшего, его последние контакты, и если человека недавно видели с потерпевшим, а на допросе он это почему-то отрицает, естественно, к нему возникают определенные вопросы.
У «важняка» Василевской было свое «золотое правило» расследования «глухарей», гласившее: если следствие зашло в тупик, допрашивай всех, кто имеет хоть какое-то отношение к делу. Понимая, что не имеет права на ошибку, ведь от выводов следователя зависит судьба конкретного человека, прежде чем предъявить кому-то обвинение, Зоя всегда дотошно все проверяла и перепроверяла. Именно ее дотошность была залогом того, что расследуемое ею дело не вернут на доследование.
В отличие от оперов уголовного розыска со следователей никто не требовал процентов раскрываемости. Для следователя главное, чтобы дело прошло в суде и был вынесен обвинительный приговор. Расследование считается проведенным недобросовестно, если суд отправлял уголовное дело на дорасследование. От ошибок, конечно, никто не застрахован. Не ошибается только тот, кто ничего не делает, и Зоя старалась брака в своей работе не допускать, поэтому полностью надеяться на уголовный розыск было нельзя. Она-то знала, как опера умеют выбивать «чистосердечные» признания – под пытками подозреваемый может взять на себя любую вину, а на суде потом заявит, что его избивали и принудили оговорить себя. В подобных ситуациях суду ничего не остается делать, как более пристально изучить собранные следствием улики и вещдоки, подтверждающие вину подсудимого.
Доказательства, полученные под воздействием физического насилия или психологического давления, являются недопустимыми и юридической силы не имеют. Признание же обвиняемым своей вины в совершении преступления может быть положено в основу обвинения лишь при подтверждении его виновности совокупностью имеющихся по уголовному делу доказательств. И если выяснится, например, что обвиняемый при воспроизведении инкриминируемого ему преступления дал свои показания без конкретных подробностей, позволяющих однозначно утверждать, что такие детали мог знать только совершивший это преступление, его придется отпустить прямо из зала суда за недоказанностью вины, а дело отправят на дорасследование. Понятно, что за такую топорную работу следователя по головке не погладят. Дорасследование – это брак в работе следователя, а привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности с обвинением его в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления наказывается лишением свободы на срок от трех до десяти лет. Поэтому Зоя руководствовалась принципом: лучше отпустить десять виновных, чем посадить одного невиновного. Из-за этого у нее с уголовным розыском порой возникали серьезные разногласия.