— Если не нашли священника, то я прочитаю их, — сказал Клейтон.
— И в самом деле! О, благодарю вас, — сказала Нина.— Я так рада этому, — рада потому, что мне жаль бедного Тиффа. К пяти часам нам подадут коляску, и мы отправимся, это в своём роде будет для нас прогулкою.
— Дитя моё, — сказала тётушка Несбит, обращаясь к Нине, по выходе из гостиной, — я и не знала, что мистер Клейтон принадлежит к епископальной церкви.
— Напротив, — сказала Нина, — он и всё его семейство принадлежит к пресвитерианской церкви.
— И он вызвался читать молитвы? Как это странно! — сказала тётушка Несбит. — Со своей стороны я не одобряю подобных вещей.
— Каких же именно?
— Я не одобряю потворства епископальным заблуждениям. Если мы правы в своих убеждениях, — значит, заблуждаются они, — и потому мы не должны оказывать им снисхождения.
— Но, тётушка, похоронная служба так прекрасна.
— Пожалуйста, не восхваляй её, — сказала тётушка Несбит.
— И опять тётушка, вы знаете, что Клэйтон не пастор, следовательно он будет читать молитвы без особенного увлечения.
— Во всяком случае, это доказывает шаткость религиозных правил, — сказала тётушка Несбит. — Пожалуйста, не хвали мне подобных вещей.
Глава XII.
Объяснения
Золотые стрелы заходящего солнца носились повсюду между ветвями соснового леса, придавая местам, к которым они прикасались, особенную жизнь и игривость. Хор птиц распевал вечернюю мелодию, когда небольшое общество расположилось вокруг только что вырытой могилы. С инстинктивным уважением к предстоявшей сцене, Нина надела чёрное шёлковое платье, и простую соломенную шляпку с чёрными лентами;— об этом уважении к покойнице Тифф вспоминал впоследствии и рассказывал другим в течение многих лет. Криппс стоял в голове могилы с тем холодным, бесчувственным выражением, с каким натура, совершенно грубая и преданная животным побуждениям, углубляется в созерцание символов означающих конец человеческого существования. Тифф стоял с боку;— его белая шляпа представляла разительный контраст с чёрным крепом, обвивавшим тулью, и с траурным бантом на правой руке. Он крепко прижимал к груди своего грудного ребёнка, завёрнутого в чёрную шаль, между тем как двое других детей стояли подле него и горько плакали. По другую сторону могилы стояли мистер Карсон, мистер Клейтон и за ними, в группе негров, Мили и Гарри. Но вот открыли гроб, чтоб бросить последний взгляд на покойницу. Этот прощальный привет вызвал порыв глубокой горести со стороны детей. В то время, когда Клейтон мелодическим голосом, произнёс слова: « Я есмь воскресение и жизнь», — Нина плакала, как будто могила скрывала от неё предмет, близкий её сердцу; — она не удерживала слёз в течение всей похоронной службы. Те же самые побуждения, которые заставляли её быть весёлой при других сценах, пробуждали в ней глубокую горесть при этом обряде. Когда всё кончилось, она поцеловала детей, и, пожав руку Тиффу, обещала навестить их на другой же день. После того Клейтон проводил её до коляски, посадил её и сам сел вместе с Карсоном.
— Клянусь честью, — сказал Карсон скороговоркой, — это были чрезвычайно торжественные, чрезвычайно интересные похороны! Я в восторге от эффекта, произведённого на меня этим обрядом и в таком романтичном месте! В высшей степени интересно! Мне приятно также видеть, что молоденькие девицы вашего звания, Нина, принимают живое участие в положении бедных. Если б они знали, до какой степени чувства сострадания к ближнему делают их привлекательными, они стали бы заботиться о развитии этих чувств ещё более. А замечательная особа — этот старый негр! Кажется, доброе создание. Интересны и дети. Надобно думать, что эта женщина, в молодости, была очень не дурна. Бедная! Должно быть много испытала горя! Отрадно думать, что теперь она чужда житейских треволнений.
Этот монолог только усиливал негодование Нины; она даже не принимала в соображение того обстоятельства, что Карсон выражал свои лучшие чувства и всячески старался выказать то, что считал своим призванием: — питать какое-то отвращение к безмолвию там, где голос его мог быть слышен. Чувство, заставлявшее Нину сохранять молчание и вызывавшее слёзы на её глаза, заставляло Карсона говорить без умолку. Он, однако же, не довольствовался пустой болтовнёй; ему надобно было беспрестанно обращаться к Нине с вопросами: не правда ли, что это интересный случай, и что он произвёл на неё глубокое впечатление?
— Признаюсь вам, мистер Карсон, — сказала Нина, — я не имею теперь ни малейшего расположения говорить о чём бы то ни было.
— В самом деле? Гм! Да! Вы так растроганы. Натурально — такое настроение души должно располагать к молчанию. Понимаю. Весьма приятно видеть столь глубокое сочувствие к горестям ближнего.
Нина готова была вытолкнуть его из коляски.
— Что касается до меня, — продолжал Карсон, — то мне кажется, мы недостаточно размышляем о предметах подобного рода. По крайней мере я решительно о них не думаю. А между тем иногда полезно бывает давать мыслям подобное направление; оно возбуждает в нас добрые чувства.
Такой болтовнёй Карсон старался рассеять впечатление, произведённое похоронами. Коляска ещё далёко не доехала до дома, когда Нина, взволнованная досадой, забыла всё своё грустное сочувствие. Она видела, до какой степени трудно дать понять Карсону, одним холодным обращением, что он вовсе не любезен, и что, напротив, его пустые фразы только раздражают её и ещё больше огорчают её. Его самодовольство, его вид, с которым он постоянно обращался к ней, навязывая ей то, что по праву принадлежало ему, приводил её в негодование. А между тем совесть говорила ей, что во всём этом она виновата сама.
— Нет! У меня не достанет сил вынести это! — сказала она про себя, поднимаясь по ступенькам балкона. — И всё это делается перед глазами Клэйтона! Что он подумает о мне?
Тётушка Несбит и чай давно ожидали их.
— Как жаль, сударыня, что вы не были с нами! Если бы вы знали, как интересен похоронный обряд! — сказал мистер Карсон, пускаясь в разговор с величайшей словоохотливостью.
— Подобного рода прогулка произвела бы на меня вредное действие, сказала мистрисс Несбит, — чтоб простудиться, мне стоит только выйти на балкон, когда начинает подниматься роса. Я испытала это в течение последних трёх лет. Мне надобно быть очень осторожной! К тому же, я страшно боюсь, когда лошадьми правит Джон.
— Меня чрезвычайно забавлял гнев старого Гондреда, при необходимости ехать на эти похороны, — сказала Нина. — Я почти уверена, что если б ему можно было опрокинуть нас, без всякого вреда своей особе, он бы сделал это непременно.
— Надеюсь, — сказала тётушка Несбит, — это семейство удалится отсюда в непродолжительном времени. Иметь подобных людей в близком соседстве весьма неприятно.
— Но какие миленькие дети! — сказала Нина. — Напрасно ты восхищаешься ими! Они вырастут и будут похожи на родителей во всех отношениях. Я уж насмотрелась на этих людей. Не желаю им зла, но не хочу иметь с ними дела.
— Мне их очень жаль, — сказала Нина. — Удивляюсь, почему не заведут для них школ, как это водится в Нью-Йоркском штате? Там все учатся, — разумеется, все те, которые хотят учиться. У нас вовсе не обращено на это внимания. Кроме того, тётушка, эти дети происходят от старинной виргинской фамилии. Старик негр, преданный слуга этого семейства, говорит, что их мать принадлежит к фамилии Пейтон.
— Всё вздор! Я не верю этому! Они лгут... Все лгут; — говорить ложь у них вошло уже в привычку.
— Пусть лгут, — сказала Нина, — но я, во всяком случае, что-нибудь сделаю для этих детей.
— Я совершенно согласен с вами, Нина. Это доказывает, что у вас доброе сердце, — сказал мистер Карсон. — Вы всегда найдёте во мне человека, готового поощрять подобные чувства.
Нина хмурилась и показывала вид крайнего негодования; но ничто не помогало. Мистер Карсон продолжал пустую болтовню, пока она не сделалась решительно невыносимою для Нины.