На память об этом происшествии у меня осталась фотография. На ней хорошо виден грязный желто-бурый поток и две скалы, мимо которых он мчался. Об эти скалы наша машина неминуемо разбилась бы вдребезги, да и от нас ничего бы не осталось.

Мне, уроженцу Амуро-Уссурийского края, с детства приходилось немало бродить в дремучих лесах. Среди густой растительности зрение мало помогало, зато всегда тренировался слух. С тех пор, бывая на природе, я всегда все слышу. Сейчас это пригодилось.

Пустыня покрыта зеленой травкой. По ней скачут кобылки-тметисы, богомолы. Их появление меня удивляет. Я хорошо знаю это место у подножия гор Анрахай. Здесь три года подряд царила страшная засуха, и все живое замерло, сгинуло, исчезло. Откуда же взялись весной взрослые богомолы и кобылки-тметисы? Неужели проспали все время засухи, переждали где-нибудь в укромных щелках и норках, а сейчас почуяли пробуждение пустыни, ожили? Насколько хорошо приспособлены к суровым условиям жизни обитатели пустыни!

Пока я об этом раздумываю, из-под ног с легким шумом вылетает кто-то большой, сверкает темными крыльями, так заметными на светлом фоне пустыни, залитой солнцем, и садится у кустика терескена.

Без труда я ловлю незнакомца. С удивлением узнаю в нем белолобого кузнечика — обитателя полупустыни, кустарниковых зарослей. Его появление здесь необычно. Это самка с длинным яйцекладом, упитанная, с крупным и полным брюшком. Она недовольна пленением. Широко раздвинув в стороны мощные челюсти, отрыгивает изо рта большую зеленую каплю желудочного сока, а потом ловко и больно хватает меня за палец.

Вынимаю из сачка только что пойманную большую ночную бабочку — темную совку. Кузнечик тотчас же захватывает мой подарок цепкими ногами, запускает в него челюсти и принимается жадно перемалывать несчастную добычу. Кузнечика нисколько не смущает то, что он в плену, что его довольно бесцеремонно держат за крылья. У него отличнейший аппетит, который подавляет все остальные чувства. Вскоре от бабочки ничего не осталось, темные крылья ее падают на землю, а он с не меньшим аппетитом начинает уплетать вторую бабочку, быстро разделывается с нею и, закончив трапезу, принимается тщательно облизывать лапки.

Давно бы пора свернуть с гор Анрахай в пустыню Жусандала по направлению к Балхашу, но я не в силах вырваться из ущелий со скалами, покрытыми черным загаром.

Наскальные рисунки всегда вызывают особенное ощущение древнего бытия человеческого. И тот, кто впервые их встретил, обязательно на них засмотрится. Мои помощники тоже заразились охотой за рисунками, и с их помощью мои находки обогатились, быстрее обследуется ущелье. Поиски их не надоедают — наоборот, чем больше ими занимаешься, тем больше хочется искать.

На большом гладком камне — изумительное по красоте, очень большое изображение козла и маленьких лучников. Такой рисунок неплохо поместить в одном из музеев изобразительного искусства или в музее археологии. Когда-нибудь так и будет сделано, если только время не испортит и не уничтожит следы труда художника. А два «больших» козла нарисованы разными лицами и различной техникой: левый — сплошной отбивкой, правый — нанесением только контурных линий, второй рисунок более изящный. Под крупным рисунком оленя два человечка пляшут, взявшись за руки. Интересны рога оленя. Они неправдоподобны, изображены елочкой. Такова, видимо, была традиция, мода, часто встречаемая на нескольких рисунках. Красив козел, остановившийся на полном скаку. На рисунке очень загадочная фигура, будто кентавр. Возле изображения оленя — следы глубоких ударов, наверное, от стрел. Ранее мне встречались такие рисунки-мишени, и, хотя при стрельбе по ним портились наконечники стрел, возможно, подобное действие выражало какой-то ритуал. Быть может, перед тем, как отправиться на охоту, лучник стрелял в изображение зверя. Не случайно сохранилась старинная пословица, отражающая этот обычай: «По камням стрелять, только стрелы терять!»

Случайно перевертываю камень, лежащий у основания большой скалы, — и вздрагиваю от неожиданности и восторга. На нем изумительной красоты изображение козла с козленочком. Необычайно стройное тело, грациозная поза, сила и мощь животного чувствуются в контурах тела! Я очень рад находке «мадонны» и тому, что смогу ее спасти от уничтожения временем: камень, на котором она изображена, отвалился от скалы и сам раскалывается на несколько частей. У полутораметрового изображения горного барана, судя по лихо закрученным рогам, ноги опутаны какими-то линиями. Не означают ли они особое ловчее приспособление?

Удивительно много в этом ущелье больших, прямо-таки монументальных, изображений козлов. Изображение животного, будто смотрящего со скалы вниз, длинноухого, короткохвостого, меня поразило: точно такое же я встречал в другом месте — в отрогах Джунгарского Алатау. Неужели оно относится к виду, исчезнувшему с лика Земли и еще не известному ни зоологам, ни палеонтологам?

Опять кто-то подшутил и приделал верблюду рога, хотя, быть может, художник сразу выбил этот комический сюжет. Зато до чего строен, величав и поразительно реалистичен следующий рисунок верблюда! За ним шествует маленький верблюжонок. Опять монументальная камнепись — рисунок оленя. К нему позже подрисовали обычные фигурки традиционных козлов. Рога оленя тоже стилизованы, в виде елочки. Два козлика несколько необычны, один ложится на колени, другой — с гордой осанкой — стоит. Хотя, впрочем, некоторые археологи полагают, что так изображалось галопирующее животное. Загадочен лабиринт. Стадо пасущихся кабанов вижу впервые. И вновь перед глазами проходят вереницы верблюдов с путами на ногах, бегущие козлы, олени. Интересны изображения чекана — боевого оружия скифов, фигурка человека в ритуальной позе. Внизу, на плоском камне у самой ложбины, вижу изумительное, хотя и несколько утрированное, изображение тура. Когда я специально поехал в горы Анрахай, намереваясь увезти это изображение, находившееся на отдельном камне, и отдать в один из музеев, то застал его уже искалеченным: какой-то невежда при помощи зубила и молотка выбил на нем свой автограф.

С вершины горы открывается далекая пустыня Жусандала — «полынная пустыня». Завтра мы прощаемся с горами Анрахай и едем в низину. Сейчас же, пока мои помощники ставят палатки и принимаются готовить ужин, я переваливаю через небольшой хребтик и снова попадаю в царство рисунков. Здесь мне хватит работы, и я тороплюсь.

Солнце село за холмы, на землю спустились сумерки, и рисунки разглядывать стало нелегко. Давно пора кончать поиски, к тому же на биваке меня, наверное, заждались. Я нарушил твердые экспедиционные правила: одному далеко не полагается уходить с бивака, не указав направления и продолжительности отлучки.

После ужина при свете лампочки мы рассматриваем мой очередной и, увы, последний «улов». Он очень интересен. Во-первых, я встретил большой камень с множеством рисунков, целую каменную галерею, большая часть которой тщательно забита. Но сохранились изображения козлов, фигуры человека в ритуальной позе.

Не мог я пройти мимо некоторых рисунков козликов, как показалось, наиболее интересных среди их величайшего множества. Один из них, большой по сравнению со знаками и обычными козликами, был особенно изящен, хотя слегка обезображен каким-то шутником, попытавшимся подрисовать к нему лошадиный хвост. Всегда в мире были рядом с художниками варвары, с творцами — разрушители. Другие козлики привлекают своим необычным обликом, манерой изображения. Верблюды большей частью нарисованы грубо. На серии рисунков представлены разнопородные собаки и волки. Многие из них преследуют козлов.