Против мавзолея виднеется небольшой и низенький остров. Я не решился его посетить… Остров от берега находился в полукилометре, погода стояла тихая, лодка и мотор исправны, и бензина хватало на поездку. Но причина была особенная.

Островок узенький, маленький, не более полутораста метров длиной и тридцати метров шириной. Весь он состоял из одних камней без единого пятнышка зелени, видимо, появился из-под воды несколько лет назад, как только стал мелеть Балхаш. Я заметил его еще издали, с дороги. Был он какой-то странный, необычно пятнистый, и, как мне подумалось, не случайно. Я не обратил сразу на него внимания моих спутников, подвел машину к мавзолею. Остров был действительно необычный. Покрытый птицами, черными со светлыми грудками, он походил на арктический берег с пингвинами. Но пингвинов на Балхаше нет и быть не может. После осмотра мавзолея я направил машину к берегу, нашел место для бивака, помчался к самой воде, лег на камни. Теперь ветер не мешал пользоваться биноклем, положенный на камень, он был неподвижен.

Зрелище же было необыкновенным. Среди голубой синевы воды под небом с кучевыми облаками сверкала полоска каменного островка, усеянная молодыми бакланами. Птицы неподвижны, отдыхали, лишь кое-кто из них, раскрыв крылья в стороны, сушил на легком ветру оперение после подводной охоты. Их очень много, сотни три. Они сидели рядками, будто столбики, действительно похожие на пингвинов. Светлая грудь обычна у молодых бакланов, тогда как взрослые становятся целиком черными.

На самом краю островка, немного в стороне от общества птиц, сидел одинокий пеликан, возле бережка плавали царственно величавые белоснежные лебеди. Некоторые из них спали, положив головы на спину. Еще на мелких волнах рядом с островком красовались красновато-коричневые утки-атайки. Птичье царство мирно отдыхало, и никто не обратил внимания ни на машину, ни на вышедших из нее людей. Впрочем, до нас было далековато.

Конечно, неплохо бы снарядить лодку, подплыть на ней поближе к островку. Но беспокоить такое большое скопление пернатых!..

Вскоре от островка отделилась группа лебедей и не спеша поплыла в открытое озеро. Караван снежно-белых птиц на темной синеве вечернего озера казался необыкновенным. Это было какое-то колдовство красоты. Впрочем, я не знаю, разве может быть что-либо в природе некрасивое или безобразное? Безобразно и кощунственно поднять ружье на эту птицу, олицетворяющую столь необыкновенное совершенство формы и грации. Лебеди уплыли далеко и слились с белыми гребешками синих волн.

Через телеобъектив я несколько раз фотографировал узкую и пеструю полоску острова. Время шло, мы стали готовиться к ночлегу.

Кончился жаркий день, по небу поплыли размытые облака, заходящее солнце окрасило их в оранжевые тона, оранжевым стал и притихший Балхаш. Легкий ветер подул с суши. Едва солнце скрылось за горизонтом, как на нашу машину с подветренной ее стороны набросились крупные стрекозы анакс. Они носились плотной стайкой, ловко лавируя в воздухе и выписывая замысловатые фигуры пилотажа. Комарики-глупышки продолжали беспечно реять в брачных плясках, не обращая внимания на атаки хищников. Иногда раздавался довольно громкий шорох крыльев, когда стремительные стрекозы слегка сталкивались друг с другом в воздухе. Стрекозы не трогали роя, и, быть может, он поэтому и продолжал свою беспечную брачную песню, призывающую подруг. Хищницам были нужны только более крупные самки, брюшко которых набито созревающими яичками и поэтому более питательно. И здесь происходила маленькая трагедия. Самцы призывали своих подруг к прожорливым стрекозам.

С каждой минутой темнело. Красная зорька стала гаснуть. Погасли и оранжевые облака, Балхаш стал свинцово-черным, а стрекозы все еще продолжали свой промысел. Они были по-прежнему очень энергичны и торопливы. Днем я их не замечал такими, судя по всему, сумерки они избрали для охотничьих подвигов. В это время полагалось проявлять наибольшую ловкость и энергию, чтобы насытиться почти на целые сутки.

Но вот наступила темнота. Затих нежный и тихий звон облачка крошечных комариков. Только тогда исчезли стрекозы.

Зоологи очень любят объяснять поведение животных и особенно насекомых автоматическими реакциями на окружающую обстановку: свет, температуру, влажность и т. п. Хрущи, например, улавливают ничтожные изменения освещенности в наступающих сумерках, отправляясь все вместе на короткое время в дружный брачный полет, а когда их несколько видов в одном и том же месте, то каждый вид летает строго в свое время, приуроченное к определенному освещению. Так выгодно. За короткое время лёта легче встретиться, к тому же не мешая полету других видов, каждый из которых строго соблюдает установленный жизнью свой черед. Но не всегда столь простой автоматизм руководит их жизнью. Вот и сейчас я убедился, как явно дневные хищники стрекозы, когда выгодно, становятся сумеречными.

Утром следующего дня, едва взошло солнце, с островка раздалось несколько резких и громких криков, и в воздух стали подниматься бакланы. Небольшими и нестройными цепочками они покрутились над островком и, отлетев от него в сторону, уселись на воду. К ним тотчас же присоединились утки и несколько чаек-хохотунов. Лишь лебеди, спокойные и величавые, сверкали вдали белыми силуэтами.

Целый час плавали бакланы, то смыкались тесным кружком, то вытягивались длинной цепочкой, то устраивали что-то вроде хоровода. Когда птицы, тихо двигаясь, поворачивались в сторону, вся стая разом становилась то черной от спинок, то светлой от грудок.

Не знаю, может быть, плавание стаи бакланов было хаотичным, но мне казалось, что в этих разворотах и перестроениях происходило исполнение какого-то сложного ритуала многочисленного и не случайно собравшегося общества.

Потом все бакланы неожиданно снялись с воды, перелетели на берег, освещенный солнцем, посидели на нем, недолго погрелись на солнце, перелетели еще несколько раз и скрылись из глаз — отправились на охоту.

Пора пришла и нам сниматься с бивака и трогаться в дальний путь.

Дорога резко отошла от берега. Синее небо без единого облачка. Округлые холмы, однообразные, выжженные солнцем, горизонт, сверкающий струйками горячего воздуха, земля, пылающая жаром. Долго ли так будет? И вдруг справа — синий Балхаш в бордюре зеленых растений и цветов, в тростниках, тамарисках, с желтыми, подступившими к берегу барханами. Острый и приятный запах солончаков, водного простора — как все это прекрасно и не похоже на неприветливую пустыню!

Петляя по неторной дороге, мы находим удобное место возле воды на низком бережке рядом с илистым песком, по которому весело бегают кулички. Испуганные нашим появлением, взлетают белые цапли, с воды снимаются дремавшие утки. Не доверяют птицы человеку…

Вечером, когда стихает ветер, мы, забравшись в полога, с облегчением вздыхаем, предвкушая заслуженный отдых, в наступившей тишине раздается тонкий звон. То поднялись рои ветвистоусых комариков. Звон становится все сильнее и сильнее, комарики пляшут над пологами и садятся на них целыми облачками. Здесь их особенно много.

Под нежный и долгий звон комариков хорошо спится.

Рано утром озеро, как зеркало. Застыли тростники. Вся наша машина стала серой от величайшего множества облепивших ее со всех сторон комариков. Но вот солнце пригревает металл, и комарики перемещаются на теневую сторону. Потревоженные, они взлетают стайками, садятся на голову, лезут в глаза, запутываются в волосах. Брачный лёт еще не закончился, над тростничками, выдающимися мыском, пляшет громадный рой неугомонных пилотов. Здесь тысячи, а быть может, даже миллионы крошечных созданий, беспрерывно работающих крыльями. От них в застывшем воздухе — тонкий, равномерный и нежный звон. Но он не постоянен и неожиданно прерывается резким низким гулом.