Дела паука сразу становятся понятными. Суровые условия пустыни выработали у него способность разыскивать муравейники, раскапывать замурованные в них входы, пробираться в подземные камеры за добычей.
Но кто же она — его добыча и почему общественное жилище закрыто? Уж не ошибся ли паучок и не ломится ли он в опустевший и всеми заброшенный дом? Когда нет добычи, муравьи-жнецы наглухо закрывают вход и сидят в глубоких камерах муравейника без движения, экономя энергию.
Внимательно осматриваю землю вокруг холмика. В пятидесяти сантиметрах через крохотную дырочку в земле высовываются шустрые усики. Они размахивают в воздухе. За ними выглядывает головка, и наконец наружу выскакивает небольшой муравей, но не жнец, как ожидал, а бегунок. Через некоторое время в эту же ловко замаскированную дырочку заскакивает другой, поменьше размерами, бегунок. Странная дырочка!
Но надо приниматься за раскопки. Вход в муравейник вскрыт, и я вижу многочисленных, сильно встревоженных моим вмешательством бегунков. Здесь довольно большая семья. Находка ставит меня в тупик.
Бегунки деятельны днем, и если иногда закрывают входы, то только поздно вечером и на ночь. Еще закрывают входы молодые и поэтому очень осторожные семьи. А здесь?!
Неужели бегунки, такие деятельные и быстрые, замуровали парадный ход своего жилища и обрекли себя на вынужденное заточение и столь необычную для них бездеятельность для того, чтобы защититься от заклятого врага-паучка? Впрочем, из одной прогревочной поверхности камеры они пробили крохотный выход, через который и проскальзывают юркие малыши-разведчики. Видимо, паучки-парализаторы основательно надоели муравьям, и они, чтобы избавиться от их набегов, применяют разные уловки.
Как сложна жизнь муравьев и со сколькими неожиданностями приходится сталкиваться при их изучении!
Дорога отошла от берега, и синий Балхаш скрылся за желтыми холмами. Вокруг потянулась скучная пустыня. Глаза невольно следят за стороной, где должно быть озеро: не покажется ли голубая полоска воды. Но впереди одни холмы.
Летом пустыня безотрадна. Ни крохотного кусочка зелени, все вымерло, погрузилось в сон. Но вот машина въехала на высокую горку, с нее открываются и сверкающее изумрудом озеро, и низкие берега, поросшие серо-зелеными солянками, и странные ярко-красные обрывистые горки, подошедшие к самому берегу. Вдали, у самого берега виднеется крошечная рощица из разнолистного тополя. Хорошо бы там остановиться. Но дороги туда нет. Придется пробираться по пухлому солончаку через бугры и сухие кустарники.
Путь к рощице тянется медленно. Но мы довольны. Как хорошо на берегу озера среди деревьев! Листья тополя пожелтели и сверкают золотом, вдоль берега полоска красного песка, красная и вода у берега, а дальше она оттеняется чудесной синевой. Здесь много отличного топлива, и уютно под деревьями. Рощица деревьев — первая, встреченная на северо-восточных голых, совершенно диких берегах соленой части озера. И каждый из нас, утомленный пустынными просторами, вспоминает свое, связанное с лесом, деревьями, шелестом листвы…
Мы не единственные поклонники этой маленькой рощицы. С ветки на ветку весело прыгает синичка, ковыряется острым носиком под корой, заглядывает в щелочки, рыскает среди веточек, искоса поглядывая на нас зоркими черными глазками. Рощица маленькая, не более пятидесяти метров, куда птичке от нас деться, приходится жить вместе.
Из-за кустика неожиданно кверху вылетает с криком и садится на ветку дрозд-деряба. Еще один житель леса оказался в этой пустынной местности! Ну что же, как-нибудь уместимся. Дрозд опасливо сторонится, улетает в заросли солянки, но вскоре я вижу его настороженную головку, мелькающую между травинок на земле под деревьями.
Потом на дереве появляется удод и долго то одним, то другим глазом разглядывает нас и наш бивак. Удовлетворив любопытство, он исчезает и более не показывается.
Один дрозд, одна синичка, один удод, еще, быть может, кто-нибудь найдется?!
Брожу по берегу, рассматриваю следы. Пробежала по кромке озера лисичка, прошелся большой волк. Откуда-то с красных гор приплелся барсук, побродил немного у воды и отправился обратно в пустыню. Вдоль берега летят бабочки белянки и желтушки. Найдут крохотный лиловый цветок осота, усядутся на него, пытаясь раздобыть крохотную капельку нектара. Я знаю, эти бабочки — путешественницы, сейчас они кочуют к югу, и, видимо, далеко. Там они проведут зиму, а весной полетят обратно, как птицы на свою родную сторону. Но на их пути большое озеро, и бабочки не решаются лететь напрямик, обходят его стороной. Далеко им, бедняжкам, отклоняться в сторону от прямого пути!
Иногда появляется стремительный в полете, отличный пилот — языкан.
Он недолго крутится в прибрежных зарослях, потом, будто разобрав, что перед ним немалое препятствие, набирает высоту и направляется прямо над озером на юг. Он тоже путешественник, как и желтушки и белянки. Ему хорошо, у него крепкие крылья.
Увлекся следами, и до моего слуха не сразу долетают далекие крики с бивака.
— Скорее сюда! — кричит Николай. — Тут еще какая-то птица появилась!
Ну, раз появилась птица, значит, надо спешить и на ходу не забыть взвести курок фоторужья, приготовиться к «выстрелу». А то, что я вижу, — не могу понять. Ни разу будто не видел такой птицы. Совсем необычная, незнакомая и вместе с тем что-то смутное и близкое чудится в ее облике. Размером с галку, почти черная, с яркими светлыми продольными пестринками на теле, крепким удлиненным клювом, она мне кого-то сильно напоминает. Мучительно пытаюсь вспомнить и не могу.
Незнакомка подпускает к себе близко и милостиво разрешает щелкнуть фотоаппаратом. Так себя ведут обитатели глухих мест, незнакомые с человеком. Но когда я пытаюсь приблизиться, она пугается моей фамильярности и с дерева на дерево мчится в сторону, а потом скрывается в пустыне.
— Пропала моя незнакомка! — досадую я на себя вслух. — Так и не успел узнать, кто такая. Хорошо, если снимок окажется удачным, а если брак?
Опять иду смотреть следы на берегу. С бивака же снова кричат: появилась та же птица.
Теперь я осторожен, и птица проникается ко мне доверием, крутится в рощице, то рыскает в ветках, то копается на земле под деревьями.
Мы прожили в милой рощице два дня. И два дня вместе с нами прожила незнакомая птица. А под вечер забралась на самую высокую вершину и громко, пронзительно закричала. Крик ее сразу же воскресил в моей памяти глухие уссурийские кедровые леса, и живо вспомнились эти самые темные, с белыми пестринками птицы, с любопытством разглядывавшие наши стоянки с вершин кедров-великанов. Это была кедровка, жительница хвойных лесов, любительница кочевок.
Странно, как я не мог опознать так хорошо знакомую птицу! Не мог лишь потому, что уж слишком необычна была она — типичный житель тайги — тут, в этой крошечной рощице, среди необозримых просторов выжженной солнцем пустыни у синего озера.
А кедровка прокричала еще раз, взмахнула крыльями, как и бражник, поднялась высоко в воздух, полетела прямо через озеро и вскоре растаяла в синеве неба.
Откуда она взялась? Уж не из северных ли сибирских лесов? Куда она полетела? Не в еловые ли леса Джунгарского Алатау?
До них было не так уж далеко, каких-нибудь три-четыре сотни километров. Кто она такая, смелая одиночка-путешественница, что ее вынудило отправиться в столь далекие страны?
Следы рассказывают
Простились с рощицей, поехали дальше. Дорога то отойдет от озера, то вновь к нему приблизится. Слева — далекие горы пустыни, справа — изумрудный Балхаш, впереди среди томительного однообразия, как стол, ровной пустыни, показался какой-то высокий предмет: то ли дом, то ли стог сена, то ли еще что-то. В горячем воздухе он колышется, дрожит, разбивается на несколько полосок, вытягивается столбом или расплющенным овалом. Едва заметная дорога ровна, как асфальт, и машина мчится на предельной скорости. С каждой минутой странный предмет все ближе, наконец перед нами оригинальный мавзолей, сложенный из плит ракушечника. Здесь хорошее место для стоянки, все озеро на виду.