Выступление Лаштина поддержал Илья Никитич. Грузный, с седой шевелюрой, он встал за столом с зеленым сукном и с ходу усомнился в данных двух плакатов, заявив, что для выведения подобной координаты фактических затрат мало графических точек.

— Больше надо, много больше, — веско сказал он. — Это обстоятельство, а также гуманные мысли заставляют меня полностью солидаризироваться с выступлением Зиновия Ильича.

С Ильей Никитичем солидаризировалась экономический доктор Елизавета Сергеевна. Технический доктор Петр Константинович признал, что в докладе Жебелева есть рациональное зерно и высказанные предложения о продолжении исследований, несомненно, разумны, пожелал совету еще раз вернуться к данному вопросу и уже тогда решить его конкретно.

Перспективные кандидаты второго ряда воздержались от выступлений, так как им предстояло защищать докторские диссертации. В предвидении такого ответственного момента они были предельно сдержанны в публичных местах.

Третий же ряд, почуяв, что совет возвращается в привычное дремотное лоно, надежно управляемое председателем, разбрелся по коридорам курить и обмениваться новостями.

Приглашенные на совет, ранее имевшие намерение кинуться в драку за Жебелева, малость поостыли еще во время профессорской экзекуции, устроенной Коршунову. Вылезешь на трибуну, а тебе подкинут какую-нибудь новую «сигму» или «бета-прим» и выставят перед народом настоящим дураком. У этих стариканов в запасе всякого хитрого добра навалом. Ткнут в нос вопросик, и будешь, как Коршунов, краснеть и заикаться. У Жебелева голова правильно мыслит, но, может быть, он в самом деле поторопился. Может, лучше продолжить исследования, собрать больше материала для окончательных выводов. Столько лет эти проклятущие махины монтировали, еще полгодика погодить можно, не обедняем в конце концов. Планы, слава богу, каждый год перевыполняем, по темпам роста впереди идем…

Несколько смельчаков вылезли на трибуну, но с ними легко управился Бортнев. Он давал им широко развернуться на вводных мыслях, а когда они переходили к существу, оказывалось, что у них истек регламент. После выступления Коршунова члены ученого совета никому, кроме самих себя, регламент не продлевали.

— Что же это такое, Николай Павлович? — взволнованно шептала Инна Замараева, подсевшая к Жебелеву. — Гробится же наш вопрос… Чего же вы молчите? Ведь у нас же все-все правильно.

— Не волнуйтесь, Инна Александровна, — успокаивал Жебелев расстроенного старшего инженера. — Мы на этом воевать не кончим.

— Может, мне выступить?

— Нет, прошу вас, — испуганно остановил Николай Павлович благородный порыв Инны. — Вы уже недавно выступали.

Инна опустила голову.

— Если Коршунова они не пожалели, — решил утешить Жебелев преданную сотрудницу, — из вас, Инна Александровна, люля-кебаб сделают… Вы ведь насчет всяких «сигм» не крупный специалист.

Николай Павлович понимал, что вопрос провалился. Как здорово начал Коршунов, и вот — неожиданный конфуз. Надо было перед выступлением просветить парня. Предупредить, что члены совета — народ деликатный. Между собой они могут поцапаться и употребить всякие словеса, но от других невежливого обращения не потерпят.

Лаштин и Курдюмов хитро закрутили. Вроде и опровергли доводы Жебелева и вроде правоту его в какой-то мере признали. «Продолжить научное исследование вопроса» — против такого фортеля что возразишь? Лаштину важно добиться, чтобы ученый совет не вынес предложения Жебелева на рассмотрение министерства, чтобы не была отменена инструкция об ограничениях по применению металлических конструкций. За этой бумагой он как за каменной стеной. Пока она действует, его и десять Жебелевых с места не сдвинут.

Николай Павлович дернул себя за ухо и решил, что подерется насчет формулировки постановления ученого совета.

Когда прения были окончены, выступил председатель совета, доктор технических наук Бортнев. Он с удовлетворением отметил, что на заседании развернулась плодотворная научная дискуссия.

— Я не специалист-экономист, и мне трудно уловить все тонкости того, что явилось предметом обсуждения. Но тем не менее я позволю высказать некоторые соображения. Мне представляется, что на основе отзывов и на базе выступлений можно обобщить ход нашего заседания примерно следующим образом. В первую очередь можно отметить актуальность представленной на рассмотрение работы, а также поблагодарить ее участников за научную инициативу. — Бортнев поправил очки, отхлебнул глоток боржоми и продолжил, заглядывая в подготовленный проект решения. — Мы много раз спешили, товарищи члены ученого совета. Давайте же сегодня не принимать поспешных решений… Мне представляется, что надо сделать какой-то срез по сегодняшнему состоянию вопроса и дать правильный прогноз, который бы ориентировал нас на определенный промежуток времени. Конечно, вне всякого сомнения, поисковые исследования надо продолжить. Но глубоко вряд ли есть основания влезать. Сборный железобетон тут в сумме побьет. Надо откровенно признаться, товарищи, что в перспективе у нас, кроме сборного железобетона, ничего нет.

— Не в том же суть! — крикнули из зала.

— Правильно, — уклончиво отозвался Бортнев. — Я просто хочу констатировать, что ни у докладчика, ни у рецензентов, ни у выступающих не было возражений против принципиальной концепции на применение железобетона в строительстве… Если разрешите, мы сформулируем наши выводы в таком духе, как это было высказано и докладчиком, и товарищем Курдюмовым, с учетом, конечно, ценных мыслей всех выступающих на ученом совете.

Довольный, что совет возвратился в привычное русло, не поддался анархии, которую хотели ему навязать, Василий Петрович зачитал подготовленный проект решения. Пункты в нем были сформулированы столь туманно, что при желании их можно было толковать расширительно — в пользу Жебелева и ограничительно — в пользу Зиновия Ильича Лаштина. Все зависело от того, кто их будет толковать. В этой тонкости заключалась мудрость проекта решения. Ибо толковать его в министерстве будут Лаштин и Курдюмов.

Но тут случились неожиданные вещи. По проекту решения слово попросил Ираклий Бенедиктович, чью формулу не знал Коршунов. Вынув изгрызенный мундштук с потухшей сигаретой, он сказал скрипучим голосом:

— Я был участником многих совещаний на подобные темы. Всегда председательствующие отмечали, что была интересная научная дискуссия, плодотворный обмен мнениями и после этого было, Василий Петрович, дипломатическое решение о продолжении научных исследований. Уже не раз мы топили живые мысли в дискуссионной жвачке, вместо того чтобы открыть им дорогу в жизнь. Вопрос, который мы сегодня рассматривали, особенно актуален, мы обязаны были в откровенном и свободном обмене мнениями найти тот путь, чтобы немедленно использовать в практике строительства уже полученные результаты. Это задача, это гвоздь экономической науки. Будет она идти впереди технической политики, будет оказывать на нее влияние — она будет наукой, а начнет семенить вдогонку, это уже не наука, а, извините, ливерная колбаса.

В зале снова оживились.

— Я настаиваю, чтобы в решении была дана необходимая степень конкретизированных рекомендаций. Я не против продолжения научных исследований. Но давайте, товарищи, снимем сливки с уже надоенного молока.

Ираклий Бенедиктович сел в настороженной тишине.

Лаштин потянул было руку, чтобы возразить насчет предложения по уточнению проекта решения. Но тут произошло еще одно необычное событие. В зал заседания вошел первый заместитель министра, сопровождаемый растерянным старшим референтом.

Бортнев выронил проект решения и поспешил навстречу неожиданному гостю. На полдороге он обернулся и сверкнул очками на ученого секретаря. Казеннов догадался освободить свой персональный стул рядом с председательствующим и нырнул в третий ряд, где было теперь достаточно мест.

— Прошу вас, Иван Лукич! — Бортнев проводил заместителя министра на подобающее ему место и лаконично информировал его о рассматриваемом вопросе.