- Ну, давай трави, Ромка.

Трос привязали за выступ скалы глубоко в песке, заклинили тем же веслом кольцо и присыпали толстым слоем сырого песка.

- Айда, Олег, давай лебедку! - крикнул Ваня на катер.

А на катере Горн готовился наматывать трос и понимал, что он, идя в натяжку, будет наматываться не так хорошо, как разматывался. Тереть бронзовое отверстие люка, на катушке будет ложиться только одной стороной. Но выбирать было не из чего.

- Один раз будем так идти наш трос нах лебедка. Дальше… будем переделать, - советовался Горн с Олегом.

В это время прибыл и Юра, которого летчик начал опасаться. Юра не таился от пленного со своими чувствами обычной предусмотрительности, предосторожности. И это чувствовал пленный.

- Ну, как, кацо, готово, берайт?

- Яволь, иммер берайт! Только сигнал от берег ждем, - в том же тоне серьезности и игривости ответил Горн.

- Дава-а-ай! - эхом раздалось с берега. Юра подбежал к группе и встал на помощь Горну.

- Геноссе Горн, давай вдвоем!

Ухватился за кордиль возле рук пленного. Даже расчувствовался летчик от такого искреннего сочувствия юноши. Пустил Юру, чтобы удобнее было парню взяться и стоять, опираясь ногой при натяжении.

- Дава-ай! Дава-ай! - приговаривал, нажимая на кордиль. Почувствовал, как уместна была помощь Юры - трудновато еще приниматься ему за физический труд. Помощь Юры и его искреннее внимание даже сняли тот предыдущий налет антипатии.

Нелегко было крутить лебедку. Но застопоренный на мели катер шевельнулся, как больной, поворачивался задранной половиной к острову. Будто увечье свое демонстрировал этим. После нескольких оборотов лебедки начал даже выравниваться по горизонтали, но не поднимал из воды затопленный нос, только опускал и корму вниз. От этого еще глубже затапливалась капитанская рубка, вода волнами приближалась к люку.

- Стоп! - энергично скомандовал Горн. - Будем посмотреть.

Застопорил лебедку и вылез в люк на палубу. От крена катера лестницы теперь приближались к их нормальному положению. Волны захлестывали теперь даже в люк.

Когда оба парня тоже выбрались на палубу, Горн шел уже им навстречу. Мокрый, даже майка и трусы словно процеживали через себя морскую прозрачную воду.

- Готов, есть. Можем давать лебеодка впереод.

- Что же произошло?

- А ничево нет произошло, товарищ Олег. Большой якорь биль спущен етвас, немного. Ми совсем отпустиль теперь якорной связь. Только не можем прозевайт конец якорной цепь. Будем стеречь ето, а с берега просим еще один села. Просим Ваня.

- Ваня-я! Давай на аврал! - крикнул Юра.

Ваня лишь оглянулся, что-то сказал Роману и с разгона влетел в волны океана, поплыл к катеру.

Ниночка сладко заснула в тени на одеялах. Тревожные дни перед этим выбили девчушку со сна. И не слышала, когда мальчишки с тем же рвением, с «ура-а» закрепляли совсем выровнявшийся катер на близкой от берега мели, теперь уже аж двумя тросами, занеся один из них далеко вперед, куда должны перемещать вдоль берега это свое неоценимое достояние. Катер медленно качало прибрежной волной, словно пододвигая туда же вперед, куда ребята натягивали второй длинный конец троса.

- Теперь-то он уже на-аш! - стремительно воскликнул Ваня, работая у троса.

- Цс-с! Малая спит, - предупредил Олег.

Даже ходить начали по шелестящему песку и гальке так осторожно, что девчушка, проснувшись, засмеялась, наблюдая то, как в спортивной игре, передвижение пионеров…

Лужинский внимательно слушал этот увлекательный, полный удивительных ситуаций и героизма рассказ. Иногда казалось ему, что и сам он в одних трусах гоняет по косе вдоль океана, выводит тот катер. Несколько отдельных реплик, в которых попутно упоминалась девчушка, каждый раз вызывали желание переспросить, убедиться, действительно ли это и есть она, многострадальная дочь генерала и Марии Иосифовны?

- Думаю, что вы, Станислав, можете, если и не вполне понять меня, то во всяком случае представить состояние капитана немецкой военной авиации, принужденного исключительными обстоятельствами к чрезмерной лояльности, даже к истинной услужливости…

- Я целиком восхищен вашим благородством…

- Подождите… Благородства хватило только на девяносто два дня, мой уважаемый гость! Только на девяносто два дня, которые окончательно ликвидировали последствия моего ранения. Я был сильный, а в таком состоянии, как говорят, сытый голодного не разумеет! Где-то тридцать два дня без передышки, не заглядывая в будущее, я руководил мальчишками, которые с детским энтузиазмом и энергией осваивали морской катер немецкого производства. Это были дети враждебного мне государства… За это время мы едва завели трофей только в первый сектор нашего будем говорить «шлюза», планируя-таки завести и в «док»! Чтобы представить себе этот длящийся более месяца труд четырех юношей и летчика-аса немецкого вермахта в качестве главного технического организатора и функционера этого дела, не надо иметь специальных навыков к фантазированию. Пока катер был на морских волнах, его так торчком и тащили двумя тросами посменно вдоль берега, пока не привели в русло нашего ручья с пресной водой. Несколько дней, даже ночей работали, используя приливы океана. Поднятый почти на целый метр уровень воды позволял подвести наш трофей до крутого берега. Русло ручья прорезало здесь глубокое устье, берега которого в самой высокой точке достигали около четырех метров. Устье узкое, это же просто горло хищника, пробитое в скале. Правда - скала потрескавшаяся, но в отдельных местах достаточно устойчивая. И мы ломали, запруживали русло, каторжно работали, чтобы поднять наш корабль, тянули тросами на блоках…

Затем перекрывали плотиной ручей позади в катера, чтобы поднять его поднявшейся водой и протягивали на какие-то метры дальше. А протягивать надо было еще очень далеко в проливе, чтобы достичь тех густых веток деревьев. Планировалось там привязать его тросами к столетним деревьям. Лучшие стапели бременских доков не держали удобнее корабля, как держали бы наш катер эти тросы на деревьях! Собственно, тросы мы-таки прицепили…

- Представляю себе, как боготворили вас пионеры за такую замечательную школу, - отозвался Лужинский, воспользовавшись паузой в рассказе.

- Не могу пожаловаться. Кроме того, что перестали меня охранять как пленника, они уважали, ублажали. Это была, я бы сказал, замечательная, в высшем смысле дисциплинированная четверка юношей!

- Девочка, конечно, совсем была без дела, даже, пожалуй, мешала мальчишкам. Четырех, пяти лет ребенок.

Летчик умолк, задумался. Фраза Лужинского, как взмах неосторожного крыла домашней птицы, задела, встревожила. Затем слегка улыбнулся на какие-то свои мысли:

- Догадываюсь, вас особенно интересует эта девочка. Терпение! О девушке я еще скажу. Мало того, что это…

- Она дочь советского генерала, - спохватился Лужинский.

- Не намерен вас разочаровывать. Но в данном случае играло доминирующую роль в моих настроениях то, что она была внучка коммуниста Бердгавера, а им, как оказалось из бумаг, очень интересовалось берлинское гестапо. Итак, потратив дни и ночи, с невероятным напряжением провели мы катер через первый наш шлюз, спрятали от случайного глаза. Он еще был не на наших стапелях, спустить с катера воду мы еще не могли. Конечно же, скрывать не буду - это целое состояние не только для четырех юношей и той несчастной девочки. Высушив каюты, они наверняка перешли бы все в них жить. Это, скажу вам, робинзоны абсолютно на современном этапе! В каютах, безусловно же, никакие дожди, ветры, пресмыкающиеся, даже москиты, мошки их не донимали бы.

Но я забегаю наперед, прошу прощения. Первое, чем мы особенно заинтересовались - это моторы, вся силовая система катера. Даже беглый осмотр еще и не высушенного катера дал очень оптимистические надежды. Силовая система никаких повреждений не имела, а катер был совсем новый. Топливо пока было под водой, задраено. Торпедированный катер начал интенсивно тонуть носом, вода захлестнула его, потому что пробоина оказалась достаточно большой. Команда в панике, не сориентировавшись, сразу же спустила шлюпки и оставила его тонуть. Оставила и, видимо, была немедленно подобрана, думаю, одним из кораблей противника. О девочке, может, и вспомнил кто-то, но… как вспоминают о покойниках. Это нормально для пиратов, взявшихся за такое дело неприкрытого шантажа. В течение девяноста двух дней моего пребывания на острове я не почувствовал, чтобы о катере кто-то вспомнил на континенте. Может, и искали где-то там, где он затонул. Мы же на острове этого не чувствовали. Но вас интересует девочка?.. - Летчик снова умолк и задумался. Несколько минут пристально вглядывался в Лужинского, прищурив глаза.