Я вспомнила каждый момент наших отношений и заново пережила все страхи. Если бы отношения имели бы цвет, то наши с Каем были бы похожи на это море. А если бы они имели запах, то определенно яркий, как у отца, но не дешевый. А насыщенный и головокружительный.

В запахе Кая я растворилась после первого неловкого поцелуя. Мы сами не понимали, что делаем и как это случилось. Но после того вечера, придя домой, я упала на кровать и долго нюхала свои ладони, рубашку, волосы. Все пахло им. Он слишком много обнимал меня. Я специально врала, что мне холодно, чтобы он грел меня. Совершенно красивый, как море, и горячий, как солнце.

Даже наше сближение было каким-то удивительным. Не таким, как я рисовала его в фантазиях своей подростковой молодости, а совершенно другим. Пугающим, но очень нежным и теплым. Мои комплексы и страхи растворились в его сомнениях. Наши руки и губы забирали боль друг друга.

​

Это были мои первые серьезные отношения, а не его. Для него все смущения были глупостями и детским лепетом. И когда я пугалась, что что-то идет не так (стыд приходил только к утру), он улыбался и убеждал меня в том, что все хорошо.

Когда он предложил пожениться, то я испугалась, не торопится ли он таким способом надеть на свой палец второй раз кольцо лишь ради того, чтобы забыть о прошлом. Не будет ли между нами пропасти, как это случилось с ним и Евой. И не станут ли его родители ненавидеть меня.

Но я не сказала об этом отцу. Постеснялась, поэтому просто молчала, смотря на море.

Сзади что-то зашуршало. Это были чьи-то шаги. Потом со мной возник стул, а на стуле оказался сам виновник этого шороха. Он придвинулся ко мне и уткнулся носом в шею, зарываясь в растрепанные волосы.

— Доброе утро, господин Арне, — пролепетал Кай, отрываясь от меня. Он получил приветный кивок отца и вернулся в привычное положение. Горячее дыхание обожгло шею и одновременно согрело.

— Бог ветра сказал мне, что будет снег.

— Пап, какой снег? На дворе недавно апрель наступил, — я засмеялась, обнимая руками лохматую голову Кая.

— А я как-то в детстве видел снег в мае, — протянул отец, глубоко вздохнув. — Знаешь, Кай, очень жаль, что ты не был у нас зимой. Очень красиво в наших краях, когда выпадает снег. Берег становится белым-белым, а море почему-то темнеет. Соседские мальчишки бегают по краю и ждут, когда вода покроется коркой льда. А потом, к Рождеству, все дома светятся разноцветными огоньками. Весь город ими светится. Очень похоже на сказку.

Отец посмотрел на нас двоих, и мы оба тихо засмеялись. Я запустила руки под широкое пальто Кая, похлопывая ладонями по его спине.

— Хотя, вы двое сами как из сказки, — пробурчал он и улыбнулся. — Наверное, если бы герои Снежной королевы завели отношения, то у них бы было все, как у вас. И их ребенка наверняка бы звали Йоном.

— Кстати, мы никогда не читали Йону «Снежную королеву», — пробормотала я.

— Ну, вы даете! — отец хлопнул рукой по колену. — Что вы за родители? Эх, придется самому ему читать, — минуту он помолчал, а потом вспомнил: — Я бывал же в Лапландии. Когда мы там были с командой, то мне удалось застать северное сияние. У нас придется ехать севернее, чтобы увидеть его. Но поверьте, если вы его однажды увидите, то никогда не забудете.

— Пап, ты же был капитаном, точно! — вспомнила я. — Кай, ты должен посмотреть фотографии отца. Правда, там всего лишь одна, где он в форме.

Отец поморщился:

— Не стоит. Ничего такого необычного в этом нет.

— Жаль, что форма не сохранилась.

— А мне жаль, что не сохранились газеты, в которых писали о том, что я сделал много полезного там, на севере. И не сохранились письма, которые я писал родителям, а еще мои пластинки.

— Это всего лишь вещи, — сказал Кай. — Вы же сохранили воспоминания.

— Да, — согласился отец, — но эти вещи я бы хотел показать дочери и тебе. Потому что ими я действительно горжусь, — потом он снова откинулся назад, закрыл глаза и прошептал: — Как жаль, что когда я умру, то эти воспоминания исчезнут. Как бы вы не передавали их кому-то, эти истории останутся просто историями. Эмоции умрут со мной.

Кай разогнулся, посмотрел на меня, потом на отца, прочистил горло и сказал:

— Что-то начинает холодать. Может, пойдем в дом?

Отец открыл глаза и посмотрел на него:

— Ну, пойдем, юнга, раз твои кости не могут выдержать нашего севера.

Кай взял наши стулья и хотел было идти в дом, но отец его остановил:

— Я видел у тебя сигареты.

— Папа! — психанула я. — Мама узнает, что ты снова начал курить и тогда…

— Тш-ш-ш, — он приложил палец к губам, — иди в дом, а мы немного поговорим.

Кай достал из кармана пальто пачку сигарет и зажигалку. Я давно не видела то, как отец курит. Оба посмотрели на меня в ожидании. Я закатила глаза, понимая, что они собрались секретничать. Конечно, меня подмывало запротестовать и остаться, чтобы послушать то, о чем отец собирается говорить с мужем, но я сдержала в себе этот порыв.

Мать и Йон уже давно проснулись. Оба смогли подключить аппаратуру, поэтому сидели в гостиной перед огромным телевизором.

На кухне уже что-то готовилось. Пахло жареным мясом и пирожками. Кажется, матушке было недостаточно испечь вчера пирог.

Дверь дома широко распахнулась и в дом ввалились, запуская ветер, отец и муж. Они громко обсуждали что-то, причем оба смеялись. Я выглянула из кухни, смотря за тем, как один короткий разговор настолько их сблизил.

— Я видел твою собаку, она очень красивая, — Кай стащил с себя пальто и небрежно повесил его на гвоздь. Отец кинул на тумбу куртку, стянул ботинки и потянул зятя за рукав.

— Пошли, я покажу, что надо будет вам сделать на чердаке.

Меня расперло. Я не выдержала и поспешила за ними.

— Видишь, я же говорил, что она не пойдет помогать матери на кухне, а поплетется за нами, — весело произнес отец, толкая локтем Кая.

— Да, я знаю, с ее стороны — это предсказуемая реакция, — на эти его слова я хотела возразить, но ничего не успела сказать. Так как когда мы поднялись, Кай взлохматил мои волосы. Я давно не видела в нем такое проявление эмоций. Наконец его спокойствие и молчаливость стали уходить куда подальше.

Отец открыл чердак и впустил нас внутрь. Здесь было все так же пыльно и прохладно, как много лет тому назад. В детстве я любила залезать на чердак и лазать по коробкам в поисках старых вещей. Тут хранилась моя детская одежда, которую я очень любила доставать из коробки и рассматривать, вспоминая, какой крохой я была.

— Если постараться, то можно провести сюда электричество. А еще как-то надо утеплить стены и зимой в этой комнате можно будет жить.

Отец сделал чердак довольно большим. Он имел несколько окон, вырезанных прямо в крыше. Он мечтал сделать из чердака комнату отдыха. Хотел ложиться на широкий матрас прямо под окном на крыше и смотреть, как вода от дождя стекает вниз.

— Я думаю, что мы с вами все успеем сделать, — пояснил Кай, пригибаясь. Потолок был все же низковат для него.

— Нет, у меня уже не осталось времени. Делайте все сами.

У нас с мужем открылись рты, и мы оба хотели что-то сказать, но отец молча прошел мимо нас и пошел вниз.

— Он не умрет, — пробурчала я.

Кай положил руки на плечи и погладил их:

— Знаешь, меня пугает его настрой… а что, если он…

— Замолчи! — я замотала головой. — Пойдем лучше вниз.

Моя мать родилась в Норвегии, но из-за того, что ей предложили учиться в Германии, она без задних мыслей переехала туда. И осталась в этой стране на долгий срок. Там прошла ее молодость. Она знала немецкий настолько хорошо, что почти начинала забывать родной язык. Там, в Мюнхене, у нее была высокая должность, своя машина, толпа влюбленных в нее мужчин. Но из-за болезни матери она решила вернуться на родину. И здесь ей удалось устроиться на работу в столовой. Там она тоже пользовалась популярностью у мужчин, но всем им тактично отказывала. Вела себя так, словно ждала одного единственного — моего отца.