Папа, папочка, прошу, скажи, как раньше, что ты очень силен и полон идей.

Папа, папочка…

— Мы берем их. Йон, позови продавца.

Мальчишка ринулся в сторону кассы. Я отмотала немного этих обоев и ткнула в них пальцем:

— Не смей! Я отдам часть своей жизни лишь ради того, чтобы ты прожил и поклеил со мной эти обои!

Отец вздохнул и отошел от них. Я ринулась за ним, останавливая, хватая за плечи и заставляя повернуться лицом ко мне. Арне был невыскоим, почти что ростом с меня. Он посмотрел в пол:

— Хороший паркет, правда?

— Папа! Ты меня слышишь?

— Слышу, — он водил носком старых ботинок по полу, — не переживай. Сейчас ты говоришь очень эгоистично. Тебе нужна эта половина твоей жизни ради Кая и Йона. Вот, что тебе нужно научиться делать — жертвовать своим во имя счастья других любимых тебе людей. Научиться выбирать не сердцем, а по уму.

— Я лишь хочу, чтобы все жили, пап.

— Ха-ха-ха, моя ты девочка.

Йон привел продавца. Отец успел сказать то, что хотел:

— Не бывает так, как ты хочешь, мой маленький миротворец.

— Вы что-то хотели? — спросил парень в фирменной футболке.

— Да, заверните десять рулонов вон тех обоев и подберите девушке клей и кисти, — сказал Арне. — Я буду ждать в машине.

Маленький Йон заволновался, поэтому тут же задергал меня за рукав, чтобы узнать, что случилось.

— Все хорошо, правда, просто…

— Ты опять плачешь? Значит, он умирает.

Я надеялась, что в этих словах Йон перепутал факт с вопросом, но он сказал все верно.

— Звонил папа, — продолжил мальчик, — он переживает за тебя. Я сказал ему, что дедушка Арне и правда уми…

Я замотала головой:

— Нет, нет, все хорошо. Просто, кажется, я начала что-то понимать в этой жизни.

Отец ждал нас в машине. Я не видела ни капли жалости или грусти на его лице. Меня немного злило то, что о его возможной смерти переживают все, кроме него.

Он молча завел машину, когда мы погрузили в багажник обои и клей с кистями. Всю дорогу он тоже молчал. Но потом, когда мы подъезжали ближе к дому, он спросил:

— Чего ты боишься?

— Что? — я не сразу поняла его.

— Твой страх, — повторил отец. — Скажи, чего ты боишься больше всего в этой жизни. Смерти? Темноты? Не успеть что-то сделать?

— Всего и сразу, наверное.

— На самом деле все эти страхи одинаковые. Смерти же нет, правда? Это просто процесс, как рождение или рост. Ты боишься, что в самом конце будет темнота, а ты так и не успел ничего сделать.

— К чему это ты?

— К тому, — он свел плечи, легонько хлопнув по рулю, — что многие страхи имеют что-то общее между собой. И когда ты боишься чего-то одного, надо понять, может, это совершенно не тот страх. И стоит бороться не со страхом смерти, а просто стараться делать все правильно и радоваться пустякам?

Я искренне не знала, что сказать. Мы снова проезжали мост. Волна упала на дорогу, брызги разлетелись во все стороны.

— Ну же, посмотри, как красиво Богиня машет белыми рукавами. Как тонкий ситец падает на дорогу, как она танцует с Богом ветра. Они красивые, правда? Герда, ты видишь Богов?

Я помотала головой, потому что меня уже ничего не отвлекало от страха не просто смерти, темноты и нехватки времени, а того, что впереди меня ждала огромная неизвестность.

Когда мы приехали домой, то уже был обед. В доме на удивление почти что во всех комнатах горел свет. А перед самим домом стояла чужая машина. Меня сразу насторожило это. Я выбежала из нашей, залетая в дом. Я была права, в гостиной сидели племянники отца: две девушки и парень. Они встали, когда увидели меня. Отец, как ни в чем не бывало, насвистывая песенку, вошел за мной. Мать всю трясло. От злости или страха — сказать было сложно.

Отношения с родственниками отца, к слову, у нас были совсем дерьмовые. Они не очень любили его, а в особенности не принимали Хельгу и меня. С его детьми отношения у меня тоже были напряженные. Когда они приезжали на новогодние праздники, то пытались дразнить, отбирали сладости и не хотели общаться. Мать просила терпеть это, потому что хотела поддерживать хоть какие-то хорошие отношения с родственниками по линии отца. Но рано или поздно, то, что пытались криво заштопать, разорвется еще сильнее.

— Герда? — сказала одна из них. — Я бы тебя никогда не узнала. Ты сильно похудела и стала симпатичной.

Руки сжались в кулаки. Я пыталась сдерживать себя. Племянникам, к слову, было больше лет, чем мне. Все получилось так потому, что отец женился очень поздно.

— Зачем вы приехали? — спросила я, замечая, что они так и не поздоровались с отцом.

— Дядя Арне позвонил.

​

Мать все же была в гневе. По ее взгляду было понятно, что вечером отца ждет скандал и разборки. С этими людьми мы перестали поддерживать всякую связь, когда я перешла в старшую школу. Хотя, Арне был человеком добрым, поэтому старался поддерживать с родными какой-то контакт.

— Да, они правы, — отец зашел в комнату. Йон стоял рядом со мной, не произнеся ни слова. Неожиданно одна моя двоюродная сестра заметила его.

— Ого! Кто это? Какой милый мальчик.

— Это Йон, — сказала я.

— Кто он? Твой сын? — потом она замерла. — Не похоже, чтобы ты… А, тогда понятно, что дядя ничего толком не говорил о тебе. Вот наша порядочная девочка, не ожидала от тебя.

Я понимала, на что они намекают. Мать не выдержала и открыла рот, желая унизить этих троих и выгнать из дома как можно быстрее. Но я остановила ее:

— Мам, Йон себя плохо чувствует, приготовь ему что-нибудь поесть и попить.

Она не знала, куда себя девать. Но здоровье внука оказалось для нее на первом месте.

— Так ты умираешь? — спросили они, когда мальчик и мать вышли из комнаты.

— Да, через два дня, — пояснил отец. — Герда, посиди с мамой и Йоном, нам надо поговорить. Я вышла из комнаты, но встала у двери, чтобы слышать их разговор. Я знаю, что подслушивать — не хорошо. Но еще хуже было бы оставить отца с этими людьми наедине.

— Что с домом и машиной?

— А что с ними не так? — он искренне удивился их вопросу.

— Кому они достанутся?

— Дом принадлежит Хельге, машина уйдет Герде. Больше у меня ничего нет, да и не нужно.

— А мы?

— Что вы?

— Арне, давай серьезно, — сказал брат, — мы уже не маленькие, как твоя дочка. Решим вопрос наследства и хорошо. С чего ты решил оставить весь дом им? Мы уже говорили тебе, что эти люди ужасны.

— Это моя дочь и моя жена, — отец сложил руки на груди и стал очень холоден. — Я думал, вы приедете проститься со мной, а не делить мое наследство.

— Миллионы умирают каждый день, а вопрос с землей открыт всегда, — засмеялся парень. — Я думал, ты должен быть серьезеным. Раньше ты не был таким.

— Вот если бы, — начала сестра, — ты остался с…

— Заткнись, — холодно отозвался отец. — А теперь уходите из моего дома. Все трое. Я надеялся, что эта беседа будет другой. Очень жаль, что вы ехали издалека лишь для того, чтобы услышать эти слова.

Они, как ужаленные, вскочили и напряглись. Делать было нечего. Все они, наряженные так, словно ехали на свадьбу, не могли поверить в то, что отец не собирается делиться ничем с любимыми племянниками, которые привыкли к тому, что до встречи с моей матерью тот всегда во всем им помогал.

— Сложно, наверное, воспитывать, неродную дочь, — в этот момент в комнату вошла мать и услышала эти слова. Она пришла в бешенство.

Ее ругань пошла на двух языках. Я еле сдержала ее, чтобы она не врезала кому-то из них.

— Как так можно? — крикнула она.

Троица захлопнула за собой дверь.

— Они еще до этого проели мне все мозги! — мать вырвалась, подбегая к двери. Я схватила ее и пыталась удержать.

— Мама, мама, прошу, ты ничего не изменишь своими криками. Это лишь эмоции.

Нервы Хельги были расшатаны.

— Как же это не родного ребенка? Да ты у нас самый родной и дорогой человечек, — мать паниковала. Я отвела ее в комнату, где сидел отец. Он молча встал и хотел было уйти.