— Покой нам только снится, — Скачков встал, посмотрел на часы. Не разговор с Кирилловым, точнее, не содержание разговора, а само присутствие друга придало Скачкову уверенности и даже решительности. — Спокойно можно жить только в обывательском мире, в настоящем мире или победа, или поражение. Одним словом — борьба. Кстати, куда сегодня едешь?
— Хочу побывать на одном заводе в Зуеве…
— Подбросишь меня?
— Не только подброшу, но и побуду у тебя в гостях.
Скачков не любил откладывать задуманное на завтра — старался сделать тотчас же. Иногда излишне спешил. Так и сейчас. Хотя Кириллов и сказал ему, что заедет через час, Скачков собрался за каких-нибудь двадцать минут и уже сидел на лавочке, ожидая его.
— Хоть рыбку взял бы, — стоя в калитке, сказала мать.
— Пусть остается тебе, — махнул рукой Скачков. Почувствовав, что молчать как-то неловко, — поинтересовался: — Тебе не жарко в ватнике? Теплынь же…
— Оно только кажется, что тепло. А земля еще холодная…
Когда подъехала машина, Скачков прижал к себе мать, бодро сказал:
— Не скучай здесь…
— Не посмотрел, как и сады зацветут…
— Посмотрю, мама, обязательно посмотрю. В воскресенье мы с Аллой приедем помогать тебе сажать картошку. Договорись с бригадиром насчет лошади.
— Хорошо… — Кажется, мать нисколько не обрадовалась его обещанию приехать в воскресенье. Наверное, не верила.
Две высокие березы стояли обсыпанные мелкими клейкими листочками, — их не опалил пожар. Вершина же у сосны пожелтела. Рощица помертвела. Птицы покинули гнезда, которые начали было вить. Почки на краснотале осыпались, завянув. Утоптанная земля была припудрена черной мукой. Сажа налипла и на партизанских обелисках.
Скачков и Кириллов вышли из машины, прошлись через притихшую рощицу к полянке под дубом, который еще и не думал распускаться.
Скачков глянул на фотографию отца, и ему показалось, что у того будто помрачнело лицо. Отец не смеялся, а будто кричал, яростно и люто, как обычно кричат, когда бросаются в атаку. Но вот сошла тень с фотографии, отец снова смеялся, широко и открыто, как всегда.
— Тарлан Мустафаев, Иван Алесич, Тарас Запорожец, Степан Кудрявцев, вслух прочитал Кириллов фамилии на временных обелисках.
— Одним словом, дорогой мой Кириллов, ничего у них не выйдет. Не дождутся они спокойной жизни. Ни Балыш, ни Котянок, ни Бурдей. Не дадим. Вот вместе с батькой, вместе с Мустафаевым и другими… У меня есть копия заключения комиссии. Там черным по белому написано три миллиона, а не два. Плюс новое месторождение нефти. Сам поеду в министерство.
— Выходит, все сначала… — не спросил, а с предостережением проговорил Кириллов.
— Выходит, так…
Он торопливо поднялся на свой этаж.
Двери в квартиру были нараспашку.
В комнате, заваленной узлами с одеждой, стопками книг, чемоданами, сидела у стола Алла Петровна. Ее плотным кольцом окружили девочки. И жена, и девочки повернулись, молча посмотрели на него страдальческими глазами.
— Что за вокзал? — весело спросил Скачков.
— Собрались переезжать, — сказала Алла Петровна. — А дети не пускают.
— Куда переезжать? — удивился Скачков, будто и впрямь не понимал, о чем идет речь. — Никаких переездов. Остаемся здесь. — Открыто улыбнулся, глядя на растерянную жену.
Аллу Петровну поразила эта улыбка. Он, казалось, даже помолодел.
Ей хотелось кинуться к нему, обнять, но в квартире были посторонние, и она только сказала:
— Распаковывай чемоданы, если так… — И тоже улыбнулась.