Вскоре взялся еще один карась, немного поменьше, чем первый. К Скачкову снова вернулся рыбацкий азарт. Теперь он только изредка поглядывал на дорогу и только тогда, когда насаживал червяка.

Вдруг на дороге показалась «Волга». Следом за ней тянулась прозрачная, как дым, пыль. Скачков подумал, что ищут его. Но в управлении белая машина, а в объединении — черная. А эта какая-то серая, как асфальт. Может, кто из начальства в колхоз приехал? За кустами машина остановилась. Из нее вышел человек в сером костюме, поднялся на взгорок, долго стоял, что-то разглядывая. Вот он вернулся к машине. Машина свернула на дорогу, что шла через луг на эту сторону озера. Скачков понял, что ищут его и, наверное, заметили, поэтому и рулят сюда. И пусть рулят. Он не побежит навстречу, даже не пошевелится. Будет ловить рыбу, как и ловил. Как раз можно еще подцепить карасика. И правда, поплавок нырнул под воду… Попался карасик, но на этот раз меленький.

— Привет, старик! — послышался веселый голос Кириллова. Он шел к нему, разметав руки, точно боялся, что Скачков пустится наутек. Лицо у Кириллова еще пуще обрюзгло, волосы посветлели. Только улыбка была прежняя. По-молодому веселая.

— Каким ветром, дорогой? — Скачков обнял дружка.

— Удилище поползло! — крикнул Кириллов, хватая удочку. На крючке сидел крупный тяжелый карась. — Это мой! Скажи, что не я поймал его?

— Каким ветром, спрашиваю?

— Где червяк? — Кириллов отцепил рыбину, наживил крючок, забросил удочку и только после этого ответил на вопрос Скачкова: — А ты как думал? Ты попался, как этот карась на крючок, а я сидеть буду? Приехал спасать тебя.

— Жена позвонила?

— Нет.

— Откуда тогда знаешь?

— Пресса все знает…

— Ты жене звонил?

— Нет. — И спросил в свою очередь: — Что думаешь делать?

— Ловить рыбу, пока ловится.

— Отлично. А вообще? — Кириллов присел на ватник, ослабил галстук. Хорошо здесь!

— Всю рыбу распугал своим басом… — Скачков тоже сел, спросил: — Кто сказал?

— Позвонили. Мог, конечно, и ты позвонить, но от тебя никогда не дождешься… Хотел на пожар приехать, но как раз номер в печать надо было подписывать. Что думаешь делать?

— Если начистоту, пока ничего. Не хочется. Сидел бы днями на озере… Но долго здесь не посидишь. Зима настанет…

— Шутим?

— Я о настроении… А делать… Конечно, что-то надо делать. Хочу поехать в Сибирь. Мне еще раньше предлагали место.

— Невесело про Сибирь-то… Жена не хочет?

— Не хочет. Решительно. Всегда была хоть куда, а тут ни в какую. Сам, говорит, хоть на все четыре. Вот так. Может, поехать без нее? Долго одна не усидит. После приедет.

— Без жены пропадешь. Ты привык на всем готовеньком. Теперь трудно отвыкать будет.

— Но здесь я, видать, не смогу.

— Почему здесь? Думаешь, зря я заходил к твоему бывшему шефу? Он готов взять тебя обратно. У Капшукова что-то не пошло. Наломал дров. Кстати, шеф сказал, что даст квартиру. У них как раз дом строится. Подумай…

— Возвращаться назад? Нет. Это не мне надо ехать туда, а им сюда. Ну, если не самому шефу, так всем из отдела. — И усмехнулся: — А то, засидевшись там, начинаем думать, что не мы для людей, а люди для нас. А если говорить серьезно, то пусть бы посмотрели, как выполняются их рекомендации здесь, на местах, чтобы потом меньше фантазировали, были реалистами. А то говорим, например, о научной организации труда и часто не представляем конкретных условий. Их надо знать. Чтобы за каждым столом, за каждым станком, начиная от министра и кончая рабочим, была научная организация труда. А что это за научная организация, если тот, кто организует, о производстве знает понаслышке, а о психологии людей вообще не имеет никакого понятия. Нет, всем нам, взлетевшим высоко, надо поработать в низах. Конечно, мы все прошли через низы, когда начинали. Это так. Но тогда мы были зеленые. А вот, набравшись опыта вверху, поработать здесь, в низах… Это, как говорят, совсем другой коленкор. А потом, за это время и низы изменились… Я вот иногда думаю, не подготовить ли в директивные органы записку на эту тему?

— Знаешь, Валера, откуда твои неудачи в жизни? — сказал Кириллов, вытаскивая удочку, на которой висел нетронутый червяк. — Действительно, распугал тебе рыбу… Я тебе говорил когда-то. Мало того, что ты излишне честный, а ты еще и фантазер, если не законченный прожектер. Ты больше живешь представлениями, чем самой жизнью. Вот ты хочешь, чтобы все были реалистами, а сам-то далеко не реалист. Поучись у Балыша. Вот кто реалист. Реалист-стратег. Ты проследи его путь. Начальник управления как раз тогда, когда нефть била фонтаном. Давал два плана без всякой натуги. Сумел показать себя. Я, грешный, тоже писал о нем в своем журнале. Молодой, энергичный. Заметили. Предложили объединение. Ты знаешь об этом? Нет? Он отказался. Его скромность оценили. Качество, которое редко встречается у руководителей. Через год предложили место в министерстве. Второй раз отказываться, известное дело, как-то неудобно. Пошел. А на деле удрал. Ибо он не дурак, видел, какая катастрофа ожидает промысел. Это знали местные. Поэтому никто из них на начальника управления не согласился. Назначили тебя. А ты, вместо того чтобы вскрыть всю варварскую деятельность своего предшественника, не жалея себя начал налаживать производство. Никто не знает, чего это тебе стоило. Да и всему коллективу. Благодаря тебе Балыш спихнул Дорошевича. Дорошевич руководил объединением как раз тогда, когда в управлении не было Балыша, а ты еще не пришел. План пополз вниз. Кто виноват? Конечно, генеральный директор. Хотя бы потому, что не мог подобрать начальника управления. И вот Балыш Дорошевича спихнул, а сам попросился на его место. Представляешь? Из министерства на объединение? Это где-то было оценено, как проявление озабоченности делом, как проявление чувства высокой ответственности. До своего прихода в объединение он постарался снизить план управлению. Управление в объединении главное, остальные — мелочь. Дела при Балыше пойдут как по маслу. Поставит еще вместо тебя своего человечка, тот будет ему во всем подпевать. Через два-три года Балыш — заместитель министра. Там один из заместителей собирается на пенсию. Вот так, дорогой мой. Живет человек и не тужит. Продуманно делает карьеру. Конечно, тебя он не потерпит рядом. Ты слишком честный, слишком благородный. Рядом с таким, как ты, люди, про которых говорят, что они умеют жить, чувствуют себя неловко. А они не привыкли к отрицательным эмоциям. Вот почему тебе и предлагают должность в Сибири. Может, даже и высокую.

— Неужели это правда?

— Конечно.

— Откуда знаешь?

— Пресса все знает.

— Интересно, интересно…

— Конечно, интересно.

— Выходит, думай больше не об общем, а о своем личном? Если все начнем так жить, что же будет? Погибнем, развалимся…

— Чудак… Такие, как ты, сами не живут и другим не дают. Вот тебя и не любит Балыш. В наше тревожное время нет смысла заглядывать слишком далеко вперед. Как говорит мой шофер, лучше ездить на ближних фарах. Хоть дорогу далеко и не видать, зато никогда не попадешь в колдобину…

— Ну хорошо… — раздумчиво начал Скачков. — Пусть будет по-твоему. Время тревожное… Ну и что? Хватай, греби под себя? Нет, не понимаю я такой философии. Это и не философия, а отчаяние. На всех тех, кто кричит, что вот-вот все взлетит в воздух, я смотрю как на провокаторов. Это, если разобраться, призыв к безразборчивости. Думаешь, наши отцы не знали, что могут не дожить до победы? А какие были!.. Они не ездили на ближних фарах. Поэтому мы с тобой сейчас и живем.

— Правильные мысли, однако оторванные от реальности. А я реалист. Привык жить не представлениями, а фактами. А факты такие. Балыш не рассуждает, ты рассуждаешь. Кто Балыш, а кто ты? — Кириллов развел руками. Вот тебе и вся философия.

— Что посоветуешь? — спросил Скачков.

— Самое лучшее — вернуться назад. Получишь хату, будешь жить с дочкой в одном городе, нянчить внуков. Хоть поживешь спокойно.