«Ты не колдун, дражайший мальчик, — уверял голос. — Ты псайкер. Повторяй за мной: я псайкер с блистательным разумом, который заслуживает всяческих блаженств. Получить которые я, твой единственный настоящий друг, научу тебя. Скажи себе: я самый блестящий из псайкеров — и не забывай думать о круге, хорошо?»

Хозяин голоса придёт за Джоми. Это избавит его от требушного сарая. Это избавит его от душных объятий толстой Галандры Пущик и от ужасов колеса.

«Ско-о-оро, — шелестел голос, словно ласковый вечерний ветерок. — Всегда думай о круге — как о колесе, которое катится к тебе всё ближе, но не о колесе, которого стоит бояться!»

«Зачем нас учат бояться колеса? — На Джоми снизошло откровение: — Наверняка наши сани шли бы намного легче, если поставить… по колесу на каждый угол? Четыре колеса крутятся — и сани едут вперёд!»

«Тогда это называлось бы повозкой. Ты просто великолепен, Джоми. Великолепен во многих отношениях!» Голос вдруг скис и произнёс с раздражением: «А вот и дутое великолепие явилось тебя поприветствовать».

— Гретхи!

Её стройные члены, по большей части скрытые под грубым хлопчатым платьем, но в воображении такие гладкие и нежные… Её груди, как две голубки, свившие себе гнёздышко под тканью… Её каштановые локоны, почти скрывшие тонкую шею… Огромная соломенная шляпа, оттеняющая этот нежный цвет лица… Манящие глаза цвета голубизны, но не той устрашающей голубизны солнца! Как такое совершенство могло выйти из чрева Галандры Пущик?

Гретхи кокетливо покрутила зонтик.

Он, что, пялился на неё?

— Про что ты там думаешь, Джоми Джабаль? — спросила она, словно наивно приглашая польстить — или, может быть, даже более откровенно взволновать.

Джоми сглотнул и честно пробормотал:

— Про науку…

Гретхи надула губки.

— Наверное, про науку, как воздыхать о девушке? Благородные лорды в один прекрасный день будут вздыхать обо мне в Урполе, можешь поверить!

Может, рассказать ей о своей тайне? Наверняка, она его не выдаст?

— Гретхи, если бы ты могла отправиться намного дальше Урпола…

— Куда же дальше? Урпол — центр всего вокруг.

— …ты бы отправилась?

— Ты же не имеешь в виду ферму где-нибудь на окраине? — Гретхи обидчиво сморщила носик. — Ещё и окружённую мутяками, наверняка!

Джоми указал в небо.

— Нет, намного дальше. К звёздам и другим мирам.

Гретхи посмеялась над ним, хотя и без особой издёвки. Может, эта хорошенькая юница тоже по-своему дразнила своё воображение?

Не шепнуть ли ей на ушко — назначить свидание после работы, чтобы поведать одну тайну?

«Помни о жестоком колесе, Джоми», — предупредил голос.

«Когда ты придёшь, голос, можно мне будет взять с собой Гретхи?»

Послышалось ли ему в глубине сознания едва заметное сдавленное ворчание?

Гретхи жеманно улыбнулась.

— А теперь ты притворился, что не обращаешь на меня внимания? Я задела твои чувства? Что тебе знать о чувствах?

Джоми не мог оторвать глаз от пары нежных птичек у неё на груди, страстно желая пригреть их в ладонях. Но его руки перемазаны в крови и жёлчи, вдобавок он вспомнил, как мать Гретхи жадно щупала его в своём зловонном воображении. Краем глаза Джоми заметил, как с веранды дома на них злобно зыркнула Галандра Пущик. Гретхи, должно быть, тоже следила за матерью, потому что немедленно отскочила и отвернула носик, словно от невыносимой вони.

— Ха! — Гримм, крепкий, коренастый рыжебородый карла, хмыкнул себе под нос. — Воистину ха! — мир, в котором запрещены колёса! Странные и многие же числом миры на свете!

Скват сдвинул фуражку на затылок и почесал голую макушку, на которой красовался шрам, полученный в бою на Валхалле. В результате полученной раны череп ему побрили наголо, и теперь Гримм привыкал к новой «причёске». Тем меньше рассадник для вшей! А теперь они хотят, чтобы он оставил любимый трицикл со спаренными пушками в трюме имперского корабля!

Гримм осмотрел сквозь тёмные очки похожее на пещеру пластальное общежитие. Имперские символы сверкали, каждый — под своим светошаром, деля пространство на стенах с более грубыми боевыми идолами великанов, один из которых был почтительно увешан бараньими внутренностями со вчерашнего пира по случаю прибытия. Пол усеивали клочья мяса и расколотые кости, перемятые в некое подобие коричневого с серым ковра, по которому шныряли и валялись раздавленными разнокалиберные насекомые паразиты. Общежитие уже не воняло: оно превзошло вонь, перейдя на новый уровень зловония, словно самый воздух трансмутировал. Неприятные запахи обычно Гримма не беспокоили, но он всё равно вставил в нос затычки-фильтры.

— Ха!

Огрин, Громожбан Аггрокс, перестал подтачивать напильником свои жёлтые клыки.

— Что случилось, коротыш?

Сержант-огрин Аггрокс был БАШКой: ему сделали Био-Аугментическое Шунтирование Коры мозга. Отчего он стал способен отчасти поддерживать сложную беседу. И вдобавок ему можно стало доверить тяжёлый дробовик «Потрошитель».

Гримм, лихой в своём зелёном комбинезоне и длиннополой красной куртке, окинул взглядом грубо татуированного мегачеловека в простоватой одежде и кольчуге. К толстому черепу великана было прибито несколько боевых значков.

— Наверное, вынужденная ходьба пешком и езда на ломовых лошадях не дают крестьянам зазнаваться, да?

— У них вроде летуны есть, — возразил Громожбан.

— Ну да, надо же свежее мясо побыстрее перегнать в космопорт и на орбиту для пустотной заморозки. По моему не такому уж скромному мнению, запрещать колёса — это малость перебор. Я люблю колёса, — «Особенно, колёса своего боевого трицикла». — Видно, в этих краях колесо представляется безбожной наукой Тёмной эры…

Как и все скваты, Гримм был прирождённым механиком. Глядя на то, как имперские «механики» чертят колдовские обереги от сбоев на своих измалёванных рунами машинах, и слушая, как они заговаривают двигатели, Гримм дико выходил из себя. В определённом смысле, его собственная раса была прямым наследием тех смутных старых дней науки, когда варп-штормы отрезали рудодобывающие миры скватов — и те стали развиваться самостоятельно.

«О мои святые предки!» — подумал Гримм. С другой стороны, у каждого своя вера.

Большая часть этих мыслей была слишком сложной, чтобы делиться ими с огрином, пусть даже БАШКовитым.

Великан выловил из подмышки вошь размером с ноготь и рассеянно раздавил серого паразита между зубов. И в этот момент раздался огринский рёв.

Два воина обнажили клыки. Схватившись, один — за палицу, второй — за топор, они принялись лупцевать друг друга по кольчугам в воинственном состязании. Зрители ревели, делая ставки то на одного бойца, то на другого, а то и — на обоих, топоча огромными ногами так, что стальное помещение тряслось и скрипело.

Громожбан набычил голову и бросился вдоль казармы, бодая покрытым сталью черепом налево и направо. Драчуны начали сопротивляться, бодая сержанта в ответ, но не доходя до такого неуважения, чтобы поднять на него топор или палицу. В конце концов Громожбан схватил обоих за шеи и столкнул головами на манер двух шаров для сноса зданий, после чего оба бойца уступили и согласились вести себя как следует.

— Молчать все! — Отдав приказ, Громожбан неторопливо вернулся обратно, выплюнул выбитый зуб и ухмыльнулся: — Надо держать порядок, а?

Гримм вынул пальцы из ушей и вычесал из бороды парочку клещей. Было бы лучше расположиться вместе с настоящими людьми Приносящих Бедствия? Несомненно, намного комфортнее и меньше шансов, что тебя расплющит, не заметив, какой-нибудь громила. С другой стороны, он начал считать Громожбана чем-то вроде друга: мозговитого быка среди этого стада буйволов. Гримм гордился, что может ужиться с кем угодно и где угодно. С имперскими десантниками у него большого опыта общения не было. Их не так-то много в галактике. Правда, они оказались слегка замкнутыми.

Образцовые парни, что ни говори, но так привержены традициям своих орденов! Бродячий скват, который только молча кивал при поклонении Императору, смотрел на мир немного другими глазами.