— Есть прием в «баккара»! Ставьте, граждане! Прием есть! Полторы тысячи на первом! Кто еще? Восемьсот. Скорее, граждане! Пятьсот двадцать на втором. Пятьсот! Кто еще покроет пятьсот!

Тесно обступили стол. Напирали на спинки стульев. Стало душно. Над ухом Аквилонова снова подобострастно зашептало:

«Приличный банчишко! Эх, сыграть бы!»

Аквилонов ждал, что придвинется к нему кучка денег. И действительно, блондин выкрикнул:

— Банк выиграл!

Ятаган подцеплял бумажки: белые, синие, зеленые, затертые фишки, подгребал серебряную мелочь.

И снова Аквилонов кучку денег, спасающую его от позора и неволи, упорно отталкивал от себя, выдвигал на середину стола.

А кругом застыли люди. Замкнули зеленое поле в живом кольце. И так же сомкнулась тишина: ни говора, ни шепота. Не неслись от соседних столов зазывные выкрики — по-видимому, оттуда все перешли сюда.

Но вот разомкнулось кольцо тишины — зашевелились, зашептались люди.

И голос, бесстрастный и холодный, как голос судьи, отчетливо произнес:

— Банк проиграл.

Когда-то, лет девяти, Аквилонов, будучи с родителями на вербном базаре, купил детский фокус — «Персидский фокус: магический кувшинчик царя Дария Гистаспа».

Мечтою мальчика был тогда заводной пароходик, но когда на вербах, у палатки с игрушками, отец спросил его: «Пароход хотел, что ли?» и мать ответила за сына: «Давно он пароходик просил», — мальчик по непонятным для самого себя причинам вдруг отказался от долгожданного подарка и на вопрос неприятно удивленного отца: «Чего же ты хочешь?» — молча указал на какую-то пеструю коробочку.

Купленная игрушка и была «персидским фокусом».

В коробочке находились каучуковая бутылочка и металлическая палочка; прилагаемое же к фокусу разъяснение начиналось так: «У персидского царя Дария Гистаспа был магический кувшинчик, подаренный бабушкою. Каждый раз, когда царь входил в зал, где стоял волшебный кувшинчик, то мгновенно засыпал и ему снился странный сон…»

В чем заключалось волшебство двадцатикопеечного вербного фокуса и какой странный сон снился персидскому царю, обладателю магического бабушкина кувшинчика, Аквилонов никогда не узнал, так как через день после покупки фокуса подарил его знакомому мальчику, а разъяснения, приложенного к фокусу, так и не прочитал до конца, а может быть и прочитал, да забыл.

Теперь тридцатисемилетний Аквилонов, кассир, растративший казенные деньги, ожидающий в ближайшие дни ареста, тщетно изыскивающий способы достать недостающую сумму и втайне уже решивший, если понадобится, совершить еще преступление, вспомнив о невинном, казалось бы, эпизоде из своей детской жизни — о наивном персидском фокусе, почувствовал, что это и есть опорный пункт, важнейшее и сильнейшее оправдание всему, что бы он ни совершил.

Тогда, девятилетним, он вместо игрушки, которую хотел как счастье, взял первую попавшуюся неинтересную и ненужную игрушку. После, по ночам, грезился ему заводной пароходик, детская его мечта: красивый, с яркими флажками и лакированными трубами. Просыпался с ощущением, что вот сейчас держал в руках пароходик, блестящий, весело пахнущий краскою и жестью.

Теперь тридцатисемилетний Аквилонов достал записную книжку с адресами знакомых, перелистал ее и на чистом, в клетку, листике записал: «Персидский фокус».

Потом долго внимательно перечитывал фамилии и адреса. Против одной фамилии — Сенчукова Елизавета Александровна — поставил синим карандашом крестик.

— В котором часу надо?

— К семи. Можно несколько раньше.

— Сейчас четверть шестого.

Елизавета Александровна отвела близоруко прищуренные глаза от циферблата восьмиугольных стенных часов. Продолжала:

— Знаете, Алексей Исаевич, я все-таки боюсь. Три тысячи — деньги не маленькие. Вчера, после разговора с вами, я всех знакомых обегала. У всех позанимала.

«Врет, — подумал Аквилонов, — свои взяла из банка».

Сказал:

— Напрасно. В такие дела лучше никого не посвящать.

— Да я о бриллиантах не говорила ни слова. Я всем лгала, что меня хотят описать за налоги.

Елизавета Александровна поднялась с места:

— Мне придется вас на минуточку оставить.

Вышла из комнаты. Аквилонов подошел к маленькому, стоящему у дивана, столику, взял графин, подумал: «Кажется, много воды».

Наполнил стакан, поспешно выпил. Еще… Наливал осторожно, стараясь не шуметь. Через силу выпил третий стакан. Быстро достал из жилетного кармана широкогорлый флакончик. Прислушался. Повернул слегка заскрипевшую стеклянную пробку флакона, бросил в графин два кристаллика, цветом напоминающих парафин.

Спрятал флакончик. Сел в низкое кожаное кресло.

Послышались шаги. Вошла Елизавета Александровна. На ней было другое платье: черное, с большим вырезом на груди и почти без рукавов.

Она положила на стол ридикюль. Прищурясь, посмотрела на Аквилонова.

— Теперь все готово. Только ехать, кажется, рано?

— Да, рановато, — ответил Аквилонов, а в мозгу мучительно ныло: «Как сделать, чтобы она выпила воды? Неужели не будет пить? Да и глупо! С какой стати ей пить воду?»

И вдруг неожиданная явилась мысль. Спрятал слегка задрожавшие руки в карманы и, улыбаясь, посмотрел на Елизавету Александровну.

— Чему вы смеетесь? — удивилась та.

— Интересную штуку вспомнил. Знаете… На днях ко мне приехал мой школьный товарищ… Привезенцев некто. Интересный человек… Он много лет прожил в Персии и еще где-то… Изучал восточные мудрости… Так вот… Э-э… Можете себе представить, прямо чудеса творит… Такие изумительные фокусы показывал…

— У вас то дешевые бриллианты, то фокусы, — перебила Елизавета Александровна и насмешливо добавила. — Вы, вероятно, сами фокусник?

— Нет, кроме шуток! Я был прямо поражен… Например, вот: берет стакан обыкновенной воды, помешает ложечкой, произнесет такие… особые слова… ну… персидские, понятно, и… вода превращается в вино.

— Как Христос? — засмеялась Елизавета Александровна.

— Именно, чудо в Кане Галилейской!

Лицо Елизаветы Александровны стало серьезным:

— Это чепуха, шарлатанство и больше ничего.

— Совсем нет, — горячо возразил Аквилонов и быстро подумал: «Надо убедить ее… Непременно заставить выпить воды».

Продолжал поспешно:

— И вовсе это не чудо, а фокус. Персидский фокус. Он мне объяснил, как это делается и… ничего чудесного. Простой, но ловкий фокус.

— Глупости. Как может вода сделаться вином, если не подмешать в нее чего-нибудь… Ну, эссенцию, что ли, — возражала Елизавета Александровна.

Сощурилась на часы.

— Скоро нам отправляться, как скажете?

— Да, скоро, — ответил Аквилонов.

Решительно встал:

— Где у вас вода?

— Вот, в графине, на том столе. Да чего вы дурачитесь? — засмеялась Елизавета Александровна. — Кто же поверит такой ерунде?

— Я сам не верил, а вот пришлось же поверить, — сказал Аквилонов, наливая воду в стакан, а в мыслях билось: «Не так! Не так! Надо проще, больше пошлости, комедиантства. Пусть не захочет пить, да выпьет».

Слегка подтянул рукава, заговорил шутливо:

— Видите, все делается на глазах у публики. Без малейшего обмана. Обыкновенный стакан и обыкновенная вода. Главную роль здесь играет обман чувства, так сказать, иллюзия вкуса. Какое, например, вино вы желаете иметь вместо этой воды?

— Абрау-Дюрсо! — сказала Елизавета Александровна, улыбаясь.

— Прекрасно. Надо бы ложечку.

— А без ложечки ничего не выйдет?

Она подошла к буфету, подала ложечку.

Аквилонов поставил стакан на стол. Опять подтянул рукава, показал руки, что в них ничего нет, как это делают фокусники. А в мозгу поспешно мелькнуло: «Надо слова, вроде персидских. Какие? Черт их знает!» Стал мешать ложечкою в стакане и, прислушиваясь к жалобному бряканью ложечки, тщетно силился придумать какие-нибудь непонятные слова.

— Мы опоздаем, — сказала Елизавета Александровна.