Скалистый невысокий отросток хребта далеко внизу перегородил берег и выдвинулся в море черным островерхим мысом. Он прикрыл от оползня узкую полоску берега у самой воды. За мысом к югу скатывался с хребта крутой поток, а за ним кончались лесные завалы.

Там была довольно просторная площадка под косматой, обросшей горой.

«На той площадке небезынтересно порыться, — размышлял Василий. — Но пробраться туда трудно будет… Гораздо проще и легче было бы дойти туда той стороной ущелья…»

— Стоило прийти пораньше, — заговорил Сеня, — и мы были бы у самой воды.

— Сейчас тоже не поздно, протчем, — сказал Черемных.

— Я говорю «пораньше» не на час, а когда воды Байкала были выше на восемьсот двадцать метров, как Василий Игнатьевич рассказывал. Опоздали раз в жизни на тридцать миллионов лет.

— Байкал не старый, — опять возразил бригадир, — он образовался на глазах у наших предков.

— Ну?! — Зырянов развеселился и вдруг придумал способ пробиться под завал.

Это умиротворило его и сняло усталость после дня в горах. Он почувствовал себя бодрым, снова неутомимым и заинтересованным даже в сказках и воскликнул радостно:

— За ужином расскажешь, Тихон Егорович! Пошли ужинать, ребятки! — и решительно стал спускаться.

Сеня взглянул на плечи начальника, оказавшиеся сразу же ниже Сениных ног, и спрыгнул за Василием Игнатьевичем, цепляясь за каменные ребра горы, оголенные весенним оползнем.

На крутом боку Хамар-Дабана почвенный слой, нагруженный тяжелым лесом, подмытый талыми водами, не удержался при подземном толчке минувшей весной и соскользнул вместе с тайгой.

Массы земли и камней перемешались с деревьями и образовали труднопреодолимую преграду. Зырянов и его спутники выбрались на песок мокрые от пота и дрожащие от усталости. Но не один не присел и не отстал.

На ходу захватили хворост, сложили сухие коряги в костер, а вокруг костра постелились на ночь — набросали ветки посвежее и потоньше. Поверх этих пружинных матрацев бросили одеяла и вещевые мешки — вместо подушек. Сеня растянулся на своем ложе; он больше других утомился дорогой. Было уже совсем темно, и, когда Ваня вздул огонь, тьма стала угольной вокруг людей.

— Гражданин директор ресторана! Директора сюда! — крикнул Сеня.

Бригадир Черемных в нерешимости держал ведро.

Сеня любовался пламенем костра и наслаждался собственной болтовней.

— Как вам известно, мы сделали специальную прогулку для возвращения утраченного аппетита под руководством Василия Игнатьевича. Так что мы охотно будем жевать — конечно, с печалью, под звуки похоронного марша — простую отбивную котлету из директора ресторана, если не будет ничего более питательного.

— Что вас заботит, Тихон Егорович? — спросил Василий.

Тихон Егорович помедлил с ответом. Женя поспешил за него:

— Тихон Егорович не найдет ведерка по вкусу в темноте.

— У воды — и без воды, — сказал Тихон Егорович, — чаю сварить…

Он любил родниковую.

— Директор ресторана! Объявите танцы между столиков!

Василий расставил двухскатную тесную палатку над своим тяжелым рюкзаком. Он протянул озябшие руки над костром.

— Ничего, Василий Игнатьевич! — тотчас воскликнул Сеня. — Зато зимой, как вы говорили, здесь будет на одиннадцать градусов теплее, чем в стороне от Байкала.

— Зимой теплее, — подтвердил Тихон Егорович, — а вода круглый год ледяная, протчем. Недаром зовется «Святое море».

Он засыпал пшено в ведро над костром.

— Расскажи, Тихон Егорович, — попросил Василий.

Сеня сердито наблюдал за чрезмерно упрощенной стряпней бригадира и заранее недоволен был ужином. Черемных это знал. Сеня скомандовал:

— Товарищ Евгений! Настройте ваш джазик для подобающей музыки.

— На второе будем песни петь, — пошутил бригадир.

Женя сказал:

— Без масла и мяса Ваня петь не будет.

— Правильно ли я понял вас? — вежливо осведомился Сеня. — Вы хотите сказать, что ресторан под управлением Черемных не способен угощать такую отборную бригаду едоков?

Черемных благоразумно отмолчался от поддразниваний бригады недовольных едоков. Какие балованные мысли и беззаботные замыслы на ночь глядя бродят в их расшатанных головах после сладкой пшенной каши? Может быть, они задумывают бросить работу?.. С них все станется. Черемных поворчал в уме на беспечальную новую молодежь и стал рассказывать Зырянову о предках и о славном море Байкале:

— Это у нас каждый знает. На месте нашего моря Байкала была суша, и жили здесь древние народы — мунгалы. Жили богато, ни в чем себе не отказывали. Все, что только хотели, все тут же находили и брали. При такой жизни они стали забывать своих богов и перестали поклоняться святым местам. И тогда земля стала рваться, проваливаться под ними, по всей стране началось сильное трясение, и вся мунгальская страна стала пожарищем, загорелась от огня из-под земли по щелям.

— Очень интересно, — сказал Василий. — Это не в пользу теории Тетяева. А Байкал?

— После мунгалов растревоженная земля на время успокоилась, и наши предки жили здесь в степях и разводили скот. И могло случиться большое несчастье, но господь принял меры, чтобы безвинных людей отсюда удалить.

Перед тем как образоваться Байкалу, с юга пришли сильные песчаные ветры. Они иссушили и засыпали песком богатые луга. Пришлось предкам нашим поневоле уйти. Они заселили соседние кударинские степи. И вот тогда образовался Байкал. Кругом страшно затряслось, и земля стала проваливаться. Сначала провалилась степь по берегу большой реки, следом еще рвануло, и провалилась остальная часть. Огонь в провале выпаривал воду, но она прибывала все. Ее много было — вон ее сколько! И огонь ушел под землю. Провал заполнился водой и стал казаться морем. Тут наши предки в первый раз увидели Байкал. Это очень давно было. Наших прадедов не деды, а их дедов прадеды передавали, через поколения, передавали все это.

— А вы от кого слышали, Тихон Егорович? — спросил Женя.

— И я слыхал от дедов.

— А вы думаете, так было дело? — спросил Сеня.

— Так передают старики, — сказал Тихон Егорович, недовольный вопросом.

Черемных осторожно приближался к урчащей невидимой воде. Блики от костра помечали словно бы человека в лодке. Человек, может быть, не двигался, но блики беспокоились, мерцали, и нельзя было понять, что он делает.

— Что скажете? — громко спросил Черемных, чтобы дать знать своим о появлении чужого человека.

— Ничего не скажу, — отозвался человек хрипловатым и мощным голосом, исходившим, казалось, от самой воды.

«Сам батюшка Байкал рычит», — подумал Черемных и боязливо крикнул:

— Василий Игнатьевич, спрашивают вас!

К лодке подошел Сеня и важно сказал, подражая кому-то:

— Я вас слушаю, гражданин… Я — Тарутинов… Начальник выехал на дальние объекты. А вы кто будете?

Гражданин в лодке не отвечал, но слушал и рассматривал Тарутинова. Сеня разглядел строгий лик в окладистой бороде, позолоченной отсветами костра. Не дождавшись ответа, Сеня махнул рукой и повернулся уходить, но тогда мощный рокот с моря остановил его:

— Говоришь — Тарутин ты? А я — Меншик. Из каких будешь Тарутиных? Пе́рвых али Вто́рых?

Ударение в обоих именах Меншик сделал на первой гласной. Сеня не обратил на это внимания. Он сказал насмешливо:

— Разумеется, из первых!

Бородач поразмыслил и спросил:

— Отца твоего не Агафангелом звать?

— Агафангелом! — Изумленный Сеня заинтересовался: — Знакомы с ним были?..

Бородачу этот вопрос внушил недоверие почему-то. Он спросил озабоченно или недоуменно:

— Деда как звать?

— На этот вопрос не могу вам ответить: не был знаком с ним.

— Деда не знаешь? — сказал Меншик с удивлением. — Прадеда знаешь?