— А! — сказал Василий равнодушно. — Итак, сказка указывает на время Ивана Грозного. Очень интересно!
— Очень даже интересно, — сказал Николай Иванович. — И дед говорил, что было дело в грозное время царя Ивана. Дед вычитал на берестах.
— На берестах? — опять воскликнул Сеня. — На березах?
— Понимаешь ли, при Иване Грозном Ермак только начал завоевание Сибири, — сказал Василий.
— Кто такой? Не слыхал, — сказал Николай Иванович.
Костер догорел. Сергей и Андрей завернулись в бумажные одеяла.
— Ермак Тимофеевич шел с Урала и дошел до Иртыша, — сказал Черемных. — До Индигирки ему верст еще тысяч шесть идти с боем. Человеку в одну жизнь не вместить было.
— Наши пращуры пришли на Индигирку морем, — сказал Меншик, — без боя, миром.
— Северным морским путем? Фантастика! — сказал Сеня. — На лодках, что ли?
— На кочах, — сказал Меншик. — Кочи большие. На каждом коче изба стояла, печь топилась. На берестах все описано.
— Что это за бересты? Объясните, — попросил Сеня.
— Спать пора, — недовольно сказал Черемных и сердито продолжал: — Упредили Ермака Тимофеевича? Обскакали на шесть тысяч верст? И ледовым морем? Завоевали Индигирку? Этого история не позволяет.
— Бог позволил, — спокойно сказал пинеженин. — Люди плыли отчаянно, от удушья спасались. Говорят, болезнь такая была… Индигирку предки не воевали — миром вжились. Еще и другие пришли при царе Алексее Михайловиче. Потом при царе Петре, недавно…
— «Недавно»! — Сеня захохотал.
— Ночуй с нами, Николай Иванович, завтра еще расскажешь, — попросил Зырянов.
— Я порыбачу, — сказал пинеженин. — Рассказать можно, я много слыхал от деда.
— А сами вы не читали бересты? — спросил Сеня. Меншик, не ответив, пошел к лодке. Звездная тьма впитала его.
Зырянов заполз под палатку. Все уже спали, завернувшись в бумажные одеяла. Только Сеня тянул веки кверху, не давался сну; ему мешал бодрствующий начальник. Василий Игнатьевич сегодня еще не читал и не писал — в пути весь день тайгой и горами не было возможности. Но такого случая не бывало, чтобы Зырянов день пропустил и не занимался перед сном… Ну конечно: серая палатка осветилась. Начальник зажег «летучую мышь».
Сеня приподнялся и увидел, как Зырянов раскрыл рюкзак и вынул сверху смену белья. Под ней лежали книги. Зырянов выбрал одну.
Он должен был непременно читать каждый день, хоть ночью; учиться и писать дневник во что бы то ни стало, сверх всего дневного труда. Он раздражал этим Сеню. Он препятствовал Сене спокойно верить в судьбу. Ночью особенно видно было, что не судьба помеха Сене, а сон. Видно было, что Сеня поддается сну, а Зырянов противится и работает. «Он берет судьбу с трудом», — подумал Сеня злорадно, и радость его тут же погасла, ничего не осветив, не оставив даже искры путеводной — только щемящую тревогу и оскорбительную мысль: «А меня судьба берет без труда».
Но что начальник делает со своей шеей?.. Над его головой висела большая, просторная петля из тонкого шпагата — эту негодную петлю Зырянов надел на шею! «Такая нитка не выдержит даже веса головы — сразу порвется», — подумал Сеня, но пополз, готовясь прыгнуть. Страшные, хотя нелепые приготовления Василия Игнатьевича не были закончены. Зырянов раскрыл толстую книгу и, удобно вытянувшись, опершись на локти, начал читать. Нитка свободно вилась над его головой. Хотел почитать еще разочек перед смертью или просто сошел с ума? Да и можно ли с такими удобствами повеситься — если бы петля была даже настоящая?..
Сеня боялся моргнуть, чтобы не пропустить роковой момент. И не пропустил: нитка натянулась — голова Зырянова сникла. Сеня ринулся, но несчастный сам воспрянул — петля почему-то не затянулась и нитка не успела лопнуть. Зырянов поднял голову, прислушался к шуму, произведенному Сеней, и продолжал читать.
Сеня окаменел от удивления и некоторого страха, естественного у каждого здорового человека при виде явной ненормальности. Он почувствовал жалость к этому человеку. Вот так судьба! После этого завидуй…
Через некоторое время Зырянов опять уронил голову и вскинул: нитка резала шею… Так вот отчего у него красная полоска на шее иногда утром. Значит, не первый раз он пытается!.. Что за таинственное дело?
Прохладная байкальская ночь стала жаркой для Сени. Не шепнуть ли, что его видят, номер не пройдет?.. Но в третий раз сраженный сном Зырянов опустил голову и… промедлил… Сеня завалил палатку, чтобы сразу ослабить давление петли, а больше ничего не успел сделать. Самоубийца уже сидел на своем спасителе и шепотом спрашивал:
— Что ты надумал?
Зырянов вдоволь насмеялся и сказал, что остроумные действия Сени повлияли на него еще более освежающе, нежели нитка, механически не дающая уснуть. Он оттолкнул Сеню, быстро поднял палатку и вернулся в первоначальное уютное положение — над «Лоцией Байкала». Петля закреплена была мертвым узелком и не затягивалась — она не была «удавкой».
Лоция лежала раскрытая на схематическом разрезе озера против мыса, где они находились. Высокая стена мыса оказывалась на разрезе ничтожным надводным ноготком полуторакилометровой подводной стены, почти отвесной.
Обозленный Сеня громко сказал:
— Не знаю, как спалось Рахметову на гвоздях, но, на мой вкус, он действовал шикарнее. А давиться на суровой нитке… смешно и противно видеть.
— Что же, по-твоему, гвоздь подставить под голову? — спросил Зырянов заинтересованно.
— Зачем же под голову? Можно под локти, например, тоже очень хорошо будет помогать.
Сеня ждал ответа, будет ли принято его рационализаторское предложение. Зырянов молчал — он пренебрег или обдумывал?.. Заговорил:
— Ты не понимаешь. Рахметов ложился на гвозди, чтобы спать. А я сделал приспособление, чтобы не спать. Рахметов мобилизовал свой ум и нервы целиком на то, чтобы вытерпеть боль — больше ему ничего не надо было в тот момент…
— Хорош момент — целые ночи!
— Это неважно, — сказал Зырянов. — Я не могу тратить силы и время на ненужную боль. Ни одной капли сил, ни минуты времени.
Сеня уполз на свое ложе. Так вот как Зырянов держал судьбу за горло — за свое собственное горло!.. Есть ли на всем Байкале в эту минуту еще один человек, подобный… такой, который…
«Но все-таки судьба не зависит от самого человека!» — воскликнул Сеня мысленно, не находя иначе оправдания себе.
Какая-то обида терзала и не давала сна. Борьба не была закончена…
— Посмотрим! Я тоже могу не поспать и даже не стану для этого давиться. Посмотрим, кто сильнее — кто из нас двоих способнее командовать людьми. Ребята все за мной вмиг… Черемных? Душа без обману: поверил сказкам Николая Ивановича — поверит и мне безусловно… Я твою судьбу испытаю… — шептал он. — Скажу, что Зырянов велел перенести…
Петля из тонкого, лопающегося шпагата легко вилась над головой, но казалась несокрушимой опорой из крепчайшего в мире вещества — человеческой воли.
Сна как не было, и не было над Байкалом никакого света, кроме звездного да от «летучей мыши» под линялым брезентом маленькой палатки.
А потом и этот свет полинял, и стал виден спящий на спине начальник. Прижатая его рукой, возле изголовья лежала на хворосте раскрытая книга и стоял выгоревший фонарь «летучая мышь». Спящего озарило солнце. Он улыбнулся теплому лучу, еще не проснувшись.
Потом он осознал рокотание пробудившегося моря, открыл глаза, приветливо взглянул в засиявшее над ним пространство — с таким отчаянным изумлением взглянул, что оно вытеснило на его лице всякое выражение других чувств.
Василий склонил голову набок и скосил глаза на камень под головой, удачно заменивший в качестве подушки исчезнувшую кипу книг в «сидоре» — красноармейском заплечном мешке.
Он посмотрел не слишком умным взглядом на колышки. У человека в таких случаях бывают не слишком умные глаза. Но для Зырянова случившееся было просто непонятно, — как сказка въяве.