— Не могу. Запоминаю только будущих докторов геологических наук. А их немного. Сегодня вы у меня второй навстречу.

— А первый кто, Иван Андреевич?

— Вы — первая, Лидия Максимовна. Другой доктор — мужчина, мужичок даже. Лоцманок. Утром приходил ко мне.

— Что это — лоцманок? Фамилия? — спросила Таня.

— Профессия. Я его так называю, потому что он был моим лоцманом на притоках Северной Двины, когда едва возвышался над столом. Сейчас я его учу нефтяной геологии, а сначала-то, лет двенадцать назад, он меня учил.

— Оригинально и неправдоподобно, — сказала Таня.

— Сколько же ему лет было, когда ты плавал в тех местах? — спросил отец Тани, Антон Елисеевич.

— Да ребенок был.

— Расскажите, Иван Андреевич! — попросила мать Тани, Полина Сергеевна. — Вы всегда рассказываете необыкновенное о ваших студентах. Можно подумать, что в Нефтяном институте одни вундеркинды.

Иван Андреевич положил длинные пальцы на скатерть и поглядывал в одну сторону на меня и в другую сторону на Таню и на Полину Сергеевну и прислушивался к нам, когда мы даже молчали, а он рассказывал, — такой внимательный и незаметно иронический, что уж мы, все женщины за столом, не сводили с него глаз.

— Тогда я толкался на северных реках. Пришлось сплывать на плоту, за отсутствием каких-либо подходящих судов для экспедиции. Но пароход или плот, а без лоцмана плавать нельзя, особенно на порожистых реках. Реки Севера к тому же до революции не были обставлены знаками фарватера, указывающими главную струю течения и наименьшую глубину. Читали вы, что писал Марк Твен о лоцманах? Это — труднейшая профессия и безусловно развивающая интеллигентность вместе с наблюдательностью… Память необыкновенную вместе с силой воображения. Хороший лоцман воспитывался с детства.

Плоты движутся медленно. Занятие лоцмана требует терпения, а говорить почти не с кем, не о чем и незачем — только подать команду, которая беспрекословно исполняется.

Тяжеленный и неповоротливый плот на быстрых, порожистых реках требует безошибочно точного управления. Одна или две пары слабых человеческих рук не в силах быстро и верно направить плот, когда порог или камень уже виден глазам. Лоцман, прежде чем видит, — наперед и безусловно должен знать и рассчитать остаток расстояния до подводного, невидимого камня, изменчивую скорость воды и ветра и непостоянную, слабнущую силу рук на гребях… Это значит — все расчеты у лоцмана должны быть уже в памяти чувств, направленных и зорких.

Лоцманы нередко таскают с собой сыновей с пятилетнего возраста для приучения и передачи наследственного знания реки. У меня был такой лоцманок, знакомый с рекой, как чайка, — из скорлупок. На Выми-реке порекомендовали зырянина Васю, притом утверждали, что на Выми Вася чуть ли не лучший лоцман.

Но стоило посмотреть на прославленного лоцмана Васю, чтобы весьма и весьма засомневаться, доверить ли ему судьбу экспедиции, а может быть, и людей… На помосте плота стоял льноволосый мальчишка в одной холщовой рубахе до пят — голый и нищий, как чайка. Эта обширная материнская рубаха на нем хлопала под холодным ветром, так что всем, кто смотрел на него, становилось тепло.

— Холодно! — поправила Таня.

— Сердитый ветер теребил худенькое тельце в рубахе и не давал ему ни мира, ни перемирия, но мальчик не сдавался, не обращал даже внимания. Так что все, кто смотрел на него, начинали испытывать иллюзию, будто бы ветер вовсе не холодный…

С этим Васей мы поднялись на перевал и вышли к верховью реки, которую Вася назвал Жирной. На карте ее название Шомбуква.

Молодые сотрудники экспедиции, интересовавшиеся всякой экзотикой и фольклором, спросили, почему такое название у реки. Вася ответил: «Потому что жирная». Молодежь острила по этому поводу и забавлялась.

В верхоньях мы свалили лес под руководством Васи, сплотили плот и пустились в плавание по Жирной.

Плыть я хотел до определенного места, а затем пойти через водораздел. Я предупредил об этом Васю. Когда мы достигли намеченного места, я сделал ему знак пробиться к берегу. Вася посмотрел на меня, но не подал команды гребцам.

Я подошел к Васе и громко сказал, что надо здесь пристать. Нам надо искать нефть, а вовсе не кататься на плоту по малоприятной реке с нелепым названием. Мальчишка, не отводя глаз от воды, спросил, что такое нефть. Плот снесло дальше вниз.

«Эй, к берегу!» — закричал я гребцам.

Плот был собственный экспедиции, я платил деньги гребцам и самому лоцману, я был хозяин. Но гребцы подчиняются команде лоцмана и ничьей другой команды не слушают. Гребцы слушали голос мальчишки и не обращали ни малейшего внимания на меня. Они повели огромными рулевыми веслами из целых стволов и ввели плот в быстрину главной струи.

«Поднять весла! — воскликнул мальчишка. — Все на балаган!»

Гребцы вытащили бревна-весла и закрепили их, чтоб не смыло волной. Все поторопились залезть на помост. Признаюсь, я схватился за флагшток на балагане, когда увидел громадные пороги, к которым неудержимо теперь стремился плот.

Мы были оглушены рычанием, клекотом и шипением воды. Женщины сами не слышали, как они визжали.

— А как же вы слышали? — сердито спросила Полина Сергеевна.

— Беру свои слова обратно. Я это высказал как предположение.

— Какой живописатель.

— Мама, но Иван Андреевич извинился же!

— Все в страхе глядели на пенные буруны, появившиеся со всех сторон. Над нами пролетел ливень брызг. Мне даже показалось, что галлюцинирую, что меня забрызгало нефтью… Плот нырнул, только помост возвышался над водой, и в следующее мгновение плот спокойно плыл по тихому плесу. Беспамятная река была полноводна, широка и невозмутима. Ветер трепал Васину рубаху, а лоцман в ней стоял крепко, — натурщик для скульптора. Гребцы сдвинули греби в воду. Вымокшие геологи озирались и начинали уже сомневаться в подробностях того, что произошло.

«Поносну и корму вправо!» — скомандовал лоцман.

Студенты закричали:

«Смотрите, Иван Андреевич!»

«Стой, стой, — поспешно сказал я лоцману, — причаливай, голубчик».

Я смотрел на радужные пятна, покрывшие воду. Плот прибился, гребцы соскочили на берег и замотали канат на ближайших деревьях. Река текла черная, широкая, с радужными разводами нефти.

— Что говорить, зрелище было волнующее, как для авантюристов Майн-Рида зрелище реки, устроившей свое ложе на чистом золотом песке. Если вы читали в детстве…

— Я читала и волновалась безумно, — поспешно сказала я, — а сейчас волнуюсь еще больше!

— Я спросил, где начались эти пятна, но мои коллеги прозевали не меньше, чем я. Ответил мальчишка:

«Сразу от порога».

Я схватил его за ухо:

«Ты почему не прибил плот выше порога, где я велел?»

Малец смотрел испуганно, и угадайте, что он ответил.

— Там нельзя было, — быстро сказала Таня.

— Позвольте мне, Иван Андреевич! — воскликнула я. — Я бы хотела угадать! — У меня билось сердце от желания угадать. — Он хотел спросить ученых людей о жирных пятнах на реке.

— Угадала! — сказал Иван Андреевич с удовольствием. — «Еще хочу узнать, — заявил дерзко мальчишка, — почему земля в берегах узором вяжется?»

Его ухо было в моих руках, но он спешил высказать свои главнейшие вопросы в жизни, которые были для него важнее целого уха.

Иван Андреевич взглянул украдкой на часы. Я ужаснулась:

— Иван Андреевич! Неужели вы не скажете, чем кончилось?

— Конец ты знаешь, — сказала Таня. — Этот рыбак учится в Нефтяном институте.

— Земляк Ломоносова! — вырвалось у меня, не знаю почему и откуда взялось. Я покраснела.

— Таня, ты начинаешь ругаться, — сказала Полина Сергеевна.

Таня уже ревновала. Она не только перепутала его профессию, чтобы выразить пренебрежение. Она не сказала, как мы обычно говорили: «Он учится у Ивана Андреевича». Она не хотела, чтобы он учился у Ивана Андреевича, этот удивительный мальчишка. Иван Андреевич сказал: