И все увидели, что он полон черной трухи и серой пыли, и все стали чихать.

А Николай Иванович встал на колени у сундука и, сложив ладони, заплакал.

Председатель Совнаркома схватил меня за плечо и воскликнул:

— Успокойся! Садись!

Но я не сел.

Они меня утешали, а директор института сказал, что бересты в сырости сбереглись бы еще тысячу лет, а высохли — и рассыпались в пути от потряхивания. Их нельзя было вовсе трогать из пещеры. Я должен был сообщить институту, они послали бы экспедицию с опытным специалистом.

Таким образом, Берестяная Сказка погибла из-за того, что я ее нашел. Я погубил историческое сокровище.

Если бы меня тут же поставили к стенке, я немного успокоился бы, но они стали меня утешать вместо того, чтобы расстрелять. Этого я уже не мог выдержать и разревелся первый раз в жизни, и неважно, что при ЦИК, и при Совнаркоме, и при гепеушнике, по важно, что при моих ребятах. Глядя на меня, захныкал немедленно Джаз, а Ваня отошел к окну.

А тогда Савва уселся на пол, прямо в пыль от истории его родного Русского жила, и по-богатырски заревел.

Почти половина правительства утешала нас, но напрасно, если бы не помог Ваня. Он подошел сначала к Савве и молча сделал ему легкий нокаут. Потом он приблизительно таким же приемом переключил мои душевные страдания на физические. Женя, благодаря своей быстрой наблюдательности, обошелся без Ваниной помощи.

Хотя это далеко не было расстрелом, но мне стало немного легче.

— Что ты делаешь, разбойник? — закричал председатель ЦИК, увидев, что в это время директор научного института зачерпнул большие пригоршни трухи из сундука и высыпал прямо на роскошный ковер.

Опять он запустил руки в сундук и вынул целехонькую черную бересту и опустил ее на красное сукно стола бережно, как птенчика. Все бросились к столу, но директор оградил дрожащими руками бересту и закричал:

— Не прикасайтесь к ней!

— Ничего не написано, — сказал кто-то.

— Сплошное письмо! Великолепная сохранность! — закричал директор института.

Он сказал, что в сундуке может быть много целых берест. Они спаслись в трухе, которая просыпалась между ними и амортизировала для них тряску.

Ящик закрыли, все повеселели, нас усадили за стол, и председатель ЦИК предложил мне рассказать о Русском жиле. Меня слушало довольно много народу, потому что все время заходили разные люди, наверно члены правительства, и оставались слушать.

Я продемонстрировал им Савву и Николая Ивановича в качестве живых, только чуть подержанных в советских руках экспонатов из Русского жила.

Но я шепнул Савве, чтобы он показал натуру, — и Саввушка подкинулся таким XVI веком, какого я не видел в самом Русском жиле. На вопросы он отвечал чистым языком Берестяной Сказки. Директор института хотел залезть ему в рот. Председатель оглядел собравшихся и сказал, что можно принять постановление. Обратился ко мне:

— Какие предложения имеются у докладчика?

Так я узнал, что был докладчиком на заседании ЦИК.

Я предложил немедленно послать в Русское жило учителя с учебниками, тетрадями, карандашами, перьями, чернилами.

— И шпаргалками, — добавил гепеушник.

Но я сказал, что в Русском жиле не будет шпаргалочников, русские жильцы абсолютно не умеют обманывать.

— Ой! — сказал уполномоченный ГПУ. — Тогда пошлите меня туда, дайте отдохнуть и чекисту.

Еще я предложил послать представителя торговли с товарами.

— Ему будут платить копеечками и денежками Ивана Грозного, — сказал чекист.

— Ему будут платить пушниной и медом, — сказал я и посадил уполномоченного.

— Сколько меда? — спросил кто-то насмешливо.

— Тонна будет, — сказал я честно, хотя думал, что меня осмеют за такое малое количество.

— Что? — воскликнул нарком торговли. — Тонна меду?

— Потому что не было посуды, — сказал и поздно спохватился, что врать отвык в Русском жиле. Надо было сказать: две…

— А какая пушнина? Сколько ее?

И опять я с тоскою сказал правду:

— Сто соболей и еще всякие песцы там, что ли.

И опять нарком повторил за мной странным тоном:

— Сто соболей?..

— Никитин, — сказал председатель Совнаркома, — кажется, товарищ Тарутин выполнил для тебя годовой план?..

— Нет, — сказал я сразу, как русский жилец. — Я только председатель колхоза «Берестяная Сказка» в Русском жиле. А выполнила план артель, охотники все.

Сам не знаю, почему я вдруг переменил название колхоза «XVI век». Предложения обсудили и приняли со многими добавлениями. Каждый выступавший начинал с того, что хвалил меня, и в заключительном слове я сказал, что надо отметить большую заслугу Николая Ивановича Меншика, который доверил нам тайну Русского жила.

— Теперь какие предложения у вас товарищ Тарутин, относительно вас самих и ваших товарищей?

— Мы все хотим учиться, — сказал я, и первый раз в жизни у меня задрожал голос. Вдруг я почувствовал необыкновенный страх и стер пот со лба. Неужели сейчас исполнится моя мечта? Отец ведь сам учил меня, я не был еще в школе, даже начальной, первой ступени.

Но с ужасом и с твердостью я сказал:

— Хочу стать ученым и отработать науке… за то, что натворил.

— Ах, молодец! — воскликнул директор института.

— Удалец! — рявкнул Савва, и все в испуге замахали на него руками и позатыкали уши.

Я сказал:

— Товарищ Дубинин хочет стать инженером и строгать тракторы для Якутии. Но я не знаю, надо ли это ему, потому что он поэт и сочиняет замечательные песни и сам поет их.

— Мы его послушаем после заседания, — сказал председатель.

— Товарищ Петров хочет стать доктором почему-то. Товарищ Меншик хочет… То есть мы, его товарищи, хотим, чтобы он тоже учился, и он согласен.

Председатель поднялся и сказал:

— Правительство республики примет на свой счет ученье всех вас. Вы поедете на рабфаки. ЦИК объявляет благодарность товарищу Семену… Ваше отчество? И фамилия?

— Тарутин Русский-Жилец, — ответил я вдруг, сам не знаю как.

— Интересная фамилия. У вас паспорт при себе есть? Покажите, — сказал секретарь, взял у меня и сказал: — У вас в паспорте не так…

Председатель продолжал диктовать проект постановления:

— …Тарутину за его научный подвиг, увенчавшийся открытием замечательного уголка нашей страны — Русского жила и ценнейшего исторического памятника — Берестяной летописи, которая может по-новому осветить историю появления первых русских поселенцев в Якутии…

Тут он помедлил и продолжал так:

— По случаю этого открытия изменить фамилию Семену Агафангеловичу и впредь именоваться «Тарутин Русский-Жилец».

И это мне понравилось больше всего. Потом они отметили мою работу в Русском жиле и объявили благодарность всем Верным за содействие открытию и доставке Берестяной Сказки в Якутск.

Потом все аплодировали, и мне стало еще горше от мысли о погубленной мною самим… Эх! Что говорить. Надо сделать что-нибудь очень большое, чтобы… Но хватит болтать об этом.

И вот, Василий Игнатьевич, я надеюсь увидеться с Вами в Москве!

С е м е н  Т а р у т и н —

Русский-Жилец.

1936 год

ВАСИЛИЙ ЗЫРЯНОВ ИДЕТ ПОД СУД

Поднималась температура, мать рассказывала свой сон, потом спросила:

— А ты что видел?

— Ничего не видел.

Но я вижу — это же снится мне. Это же детство — а я уже взрослый. Кажется, я в больнице… Я сознаю, что я в больнице. Значит — не сплю. Опять это не сон.

— Что это за человек растет, который не видит снов! Надо его отвести в монастырь.

— Нет, нет, не надо меня в монастырь, меня не за что в монастырь. Знаю, что такое монастырь. Хозяйственники называют «монастырь», а это — тюрьма.