Я слышал распоряжения Саввы сквозь ладони слово в слово: чтобы удальцы доставили провизию, а сами и не думали уходить из Русского жила. Мол, Сеня под охраной Саввы отправляется добывать заветную школу-семилетку…

Я закричал:

— Скажи, чтобы открыли лаз!..

Савва махнул рукой Иванушке отправляться и сказал обиженно:

— Назвал ровней, а почитаешь дурнем.

— Но я не понимаю!

— А ты доверяй ровне. Не все догадки в твоей голове.

— Извини, пожалуйста, и объясни.

— Берестяная Сказка и не в Русском жиле, — сказал Савва.

8 октября 1935 г.

Савва изготовил три факела из шерсти, смоченной в рыбьем жире.

Женя и Ваня остались с собаками на Теплой.

Мы переправились через Теплую и с большим риском поднялись на каменные скалы почти под самое облако. Там можно и выше подняться, но спуститься в сторону Русского жила все равно невозможно.

Метров сто мы шли по широкой самородной лестнице, очень внушительной, с просторными, неровными ступенями из светло-желтого шершавого камня. Округлые обрывистые ступени напоминают волну. Приходится сделать несколько шагов на площадке каждой ступени до следующей. В общем, это похоже на быстро намерзающие наледи. Внизу лестница пологая, но кверху становится все круче и немного заворачивает, как обыкновенный поток с горы. Ступени сужаются и укорачиваются.

Наконец мы вошли в дыру, из которой вытекла эта лестница.

Мы зашли с факелами и спустились довольно круто в длинную пещеру в виде просторной трубы с некруглыми стенками. Там было сухо и тепло. Эта пещера слепая. В конце ее мы нашли сундук деревянный, большой. Я даже испугался: как мы его утащим? Сколько же человек сумели втащить его сюда?

Савва сказал с хвастовством:

— Надо уметь воровать, но главное дело — надо уметь спрятать. Я один принес его сюда.

— Зачем?.. — Я был поражен.

— Озорной был… — виновато сказал Савва. — Позабавился. Спустил в промоину — сам сверху смотрел. Потом сам за ним. А назад не поднять! Испугался… Засунул сюда и удрал в Мир.

Мы подняли крышку.

Могу сказать, что испытал в своей жизни счастье кладоискателя, который нашел свое сокровище.

Но копоть от факелов сыпалась на черные бересты, я спохватился и опустил крышку. И так я закрыл сокровище от своих глаз и перестал его видеть. Но я клянусь, что я видел Берестяную летопись всю.

На другой день мы вернулись с ящиком к Теплой. Мне очень хотелось посмотреть еще раз на бересты… но я не позволил себе, к несчастью!.. Мы упрятали ящик в кожаный мешок, завязали его и укрепили на нартах, которые повезем сами.

Через три дня наверху появились семеро удальцов с дикими криками. Они сбросили кожаные мешки с провизией. Савва разъяснил им наши намерения, и мы пошли. На ледяной горе стояли семеро и смотрели вослед нам, пока не заслонились горой.

Собаки волокли двое нарт с провизией и другими вещами, а третьи нарты с сундуком тянули мы сами, сменяясь.

Собаки съедали изрядную часть нашего запаса сухой рыбы. Мы пошли нарочно кружной дорогой, чтобы попасть в оленеводческий колхоз. Там мы сменяли собак и нарты на оленей. Мы перевьючили весь груз на оленей и даже сундук в мешке. И опять я не заглянул в сундук.

Оленеводческий колхоз очень интересный. Он выпасает своих двадцать тысяч оленей в горах. Колхозники живут поселком на «Полянке, где девушки играют», — по-якутски это «Кесь-Тюнгюрен».

У них настроены обыкновенные землянки на деревянном остове. Но молодежь уже начала строиться по-русски. И вот смешная картина: молодые живут в хорошей русской избе, рубленной по всем правилам, даже с большими окнами (в которые вставлена, конечно, льдина зимой). А против избы остается прежняя землянка, и старики не желают выходить из нее, привыкли! И не нравится им в светлой избе!

Все, кто был дома, вышли поглядеть на нас, приезжих. Вдруг Савва сорвал бердану с плеча. Секунда — и он убил бы человека. К счастью, я узнал Николая Ивановича и бросился между ними в тот момент, когда Савва спустил курок. Савва сам успел дернуть бердану кверху, чтобы не убить меня, и пуля только пробила на мне шапку. Савва испугался, а я рассердился.

— Это что за хулиганство! Твой брат теперь один во всем мире помнит наизусть всю летопись. Может быть, без него не удастся ее разобрать!

Савва заорал так, что горы загремели и все население в колхозе затряслось:

— Не брат он мне, душегуб он! Сатана его выручил из погибели, — и так далее.

Женя коротко объяснил мне, что на дороге кто-то рассказал про бандита Меншика и Савва признал Николая Ивановича. Я сказал:

— Все равно не дам убивать его, пока не запишу с его слов всю летопись. А кроме того, не допущу самосуда.

— Ты совсем как Василий Игнатьевич! — воскликнул Женя в каком-то телячьем восторге.

Николай Иванович как будто нисколько не удивился поведению Саввы, но зато чрезвычайно поражен был моим заступничеством.

Он ходил за мной как привязанный. Я даже подумал, что он прислушивался к моим рассказам о Русском жиле. Потом он даже спросил с осторожностью, все ли живы там… Я расхохотался и без стеснения разоблачил его мысли о моем будто бы поручении показнить «воров» Русского жила. Я сказал, что его батя — «антисоветский элемент» и настоящий вредитель.

Николай Иванович не мог этого понять, но Савва вспыльчиво разъяснил ему, что Сергею, должно быть, выгодно пособлять врагам нашим и не он ли бандит Меншик. Николай Иванович задумался и только спросил, насмешив нас всех:

— Но как же так: выходит, что батя Сергей Иванович — бессовестный человек?..

Я спросил — вспомнил разговор на станции:

— Какие дары батя отвез царям?..

Николай Иванович не ответил.

Николай Иванович прожил в оленеводческом этом колхозе больше полугода и уже стал членом правления.

На другой день утром рано, до завтрака, Николай Иванович ни с того ни с сего вдруг поклонился мне низко, при всех, и заявил, что согрешил в мыслях против меня и моих товарищей и желает очиститься исповедью, как перед смертью. Коротко говоря, он рассказал нам длинную историю (вот любитель длинно рассказывать!), начиная со встречи с батей на станции за Байкалом.

Я ему поверил в каждое слово. Он еще на Байкале произвел на меня впечатление человека, не умеющего соврать. Он тоже слышал про бандита Меншика, и это — батя Сергей.

Николай Иванович повеселел и стал расспрашивать меня о Русском жиле еще более подробно. Признаюсь, я похвалился нашим колхозом «XVI век». Николай Иванович сказал:

— Вижу нарушения устава в твоем колхозе. За это тебя по головке не погладят.

Меня возмутило это до глубины души. Какой выискался знаток колхозного устава! Я сказал:

— Иди-ка ты в Русское жило и выправляй все по уставу.

— И пойду! — заявил Николай Иванович с запалом. — И выправлю.

Савва с удивлением посмотрел на брата:

— Где ты, Николай, прыти набрался?.. Всю жизнь тишайшим слыл.

— Мышь в одной шерсти не бывает. Человек тоже, — ответил Николай Иванович с недовольством. — А ты шалый был и остался. Тебя в Русском жиле хватились, и как раз пропала Берестяная Сказка. Не твое ли озорство?

Тут я подошел и сильно ткнул Савву в спину, чтобы молчал про сундук.

9 октября 1935 г.

Через три месяца мы пришли в Якутск.

Николай Иванович привел нас к своему знакомому якуту Никульчану. Это хороший человек. На другой день мы четверо пошли в ЦИК, но по дороге Николай Иванович остановился у дома уполномоченного ГПУ и непременно пожелал его увидеть. Оказывается, он с ним давно знаком. Уполномоченный даже обрадовался Николаю Ивановичу и с нами вместе пошел в ЦИК.

— Вот это? — спросил он, потрогав сундук на олене, и мы поняли, что Николай Иванович рассказал ему про бересты; а как он выщупал в мешке и угадал ящик — сундук Берестяной Сказки? И нам ни слова! Вот вам бесхитростный Николай Иванович.

Председатель ЦИК выслушал нас и сейчас же вызвал директора научного Института истории и языка. Мы внесли сундук. Собралось еще несколько человек, зашел председатель Совнаркома, и мы открыли сундук.