— Значит, нет?

— Нет и нет. Тысячу раз нет.

— В таком случае нам остается только удалиться.

Она сделала движение по направлению к двери.

Господин Николь следовал за ней.

Одним прыжком Прасвилль пересек им дорогу.

— Куда вы?

— Мне кажется, друг мой, что разговор окончен. Раз вы утверждаете, что президент республики сочтет этот знаменитый список 27-ми настоящим…

— Останьтесь, — сказал Прасвилль. Он повернул ключ в двери и принялся ходить по комнате, опустив голову, с руками за спиной.

Люпен, не произнесший ни слова в продолжение всей этой сцены, сознательно отошедший на задний план, между тем говорил себе:

«Сколько ломанья. Сколько притворства. Господин Прасвилль не из породы орлов, но не откажется же он отомстить своему смертельному врагу?.. Ага, что я говорил… Мысль столкнуть Добрека в пропасть вызывает улыбку на его лице. Итак, дело в шляпе!»

В этот момент Прасвилль открыл дверь, ведущую в комнату его личного секретаря. Громким голосом он отдал приказание:

— Господин Лартиг, телефонируйте в Елисейский Дворец, что я прошу аудиенции для сообщения необычайно важного известия.

Закрыв дверь, он вернулся к Клариссе и сказал ей:

— Во всяком случае мое вмешательство ограничится только передачей вашего предложения.

— Раз оно будет передано — оно будет и принято.

Наступило долгое молчание. Лицо Клариссы сияло такой глубокой радостью, что Прасвилль был поражен и смотрел на нее с нескрываемым любопытством. Какая романтическая история скрывалась за просьбой Клариссы о спасении Жильбера и Вошери? Какая связь существует между нею и этими двумя людьми? Какая драма разыгралась между ними? Да и Добрек, должно быть, здесь замешан.

«Ладно, — думал про себя Люпен. — Сколько ни ломай себе головы, не придумаешь. Конечно, если б мы просили об одном Жильбере, как собиралась Кларисса, ты бы, может, и раскрыл тайну. Но Вошери, этот скотина Вошери… Конечно, какая связь может быть между ним и госпожой Мержи? Ах, черт побери. Теперь настала моя очередь. Следят за мной… Мысленный взор обращен на меня. «А этот господин Николь что еще за птица? Почему он предан душой и телом Клариссе Мержи? Какова его настоящая сущность? Напрасно я не разузнал о нем… Надо будет посмотреть… сбросить с него маску. Ведь в конце концов так стараться можно только, когда сам заинтересован в деле. Во имя чего ему спасать Жильбера и Вошери? Почему?»

Но в это время явился секретарь Прасвилля и сообщил, что ему будет дана аудиенция через час.

— Хорошо, благодарю. Оставьте нас, — сказал Прасвилль и возобновил прерванный разговор уже без всяких недомолвок, напрямик. — Думаю, что мы сойдемся. Но раньше чем выполнить взятую на себя обязанность, мне нужны более подробные, более точные сведения. Где был спрятан список?

— В хрустальной пробке, как мы и предполагали, — ответила госпожа Мержи.

— А хрустальная пробка?

— В комнате Добрека, в его доме возле сквера Ламартина, на письменном столе, в предмете, за которым он вернулся к себе и который я отобрала у него вчера в воскресенье.

— И это было?

— Не что иное как пачка мэриландского табаку, которая валялась прямо на столе.

Прасвилль как будто окаменел. По своей наивности он прошептал:

— Ах, если б я знал! Она была у меня в руках раз десять. Вот глупо.

— Что за важность, — проговорила Кларисса. — Главное, что бумага все же нашлась.

Прасвилль сделал гримасу, которая показывала, что находка была бы ему куда приятнее, если бы была совершена им. Затем он спросил:

— Итак, список у вас?

— Да.

— Здесь!

— Да.

— Покажите его мне.

Так как Кларисса колебалась, то он сказал:

— Ох, пожалуйста, не беспокойтесь. Список ваш, и я вам его верну. Но вы же должны понять сами, что я ничего не могу предпринять, пока сам не уверюсь в его достоверности.

Кларисса бросила на Николя взгляд, перехваченный Прасвиллем, и произнесла:

— Пожалуйста.

Тот схватил листок, с некоторым волнением осмотрел его и почти сейчас же сказал:

— Да, да, я узнаю почерк кассира. И подписано Председателем Общества. Красная подпись. Вообще, у меня имеются и другие доказательства, как, например, кусочек бумаги, оторванный от верхнего угла листочка.

Он открыл свой несгораемый шкаф и достал из особой шкатулки маленький кусочек бумаги, который и поднес к левому верхнему углу бумаги.

— Она самая, оба оторванных края сходятся. Неопровержимое доказательство. Теперь остается только проверить качество папиросной бумаги.

Кларисса сияла от радости. Никогда нельзя было и поверить, что самые ужасные страдания раздирали ее душу в течение долгих недель.

В то время как Прасвилль рассматривал на свет кусок бумаги, Кларисса сказала Люпену:

— Потребуйте, чтобы Жильбера предупредили сегодня же вечером. Он, должно быть, так страдает.

— Хорошо, — ответил Люпен. — Вообще вы можете отправиться к его адвокату и известить его.

Она продолжала:

— И потом я завтра же хочу увидеть Жильбера, чтобы ни подумал Прасвилль.

— Ну, конечно, но раньше надо выиграть дело в Елисейском Дворце.

— Это не представит никаких затруднений для него, надеюсь.

— О нет. Вы же видите, как быстро он согласился.

Прасвилль между тем продолжал расследование с помощью лупы. Он сравнивал листок с имевшимся у него обрывком бумаги, затем достал из шкатулки один из почтовых листков и стал рассматривать его на свет.

— Вот теперь мое мнение окончательно составилось. Простите меня, дорогой друг, дело чрезвычайно щекотливое. Я прошел через несколько стадий… ведь я несколько сомневался… и не без оснований…

— Что вы хотите сказать? — пробормотала Кларисса.

— Одну минуту… Я должен отдать распоряжение.

Он позвал секретаря:

— Немедленно телефонируйте в президиум, что я прошу извинения, но по причинам, которые сообщу самолично, от аудиенции отказываюсь.

Он закрыл дверь и вернулся к своему столу.

Кларисса и Люпен, ничего не понимая, стояли как громом пораженные этой внезапной переменой. С ума он сошел? Или это была хитрость? Нежелание сдержать слова, раз он уже владел документом?

Прасвилль протянул бумагу Клариссе.

— Можете получить ее.

— Как?

— И отдать его Добреку.

— Добреку?

— А то бросьте в огонь.

— Что вы такое говорите?

— Я говорю, что на вашем месте я бы сжег этот листок.

— Но это же безрассудно!

— Наоборот, очень разумно.

— Да, но почему же, почему?

— Почему? Я сейчас вам это объясню. Список 27-ми был написан, и у меня имеются неопровержимые доказательства тому, на листке почтовой бумаги, принадлежавшей президенту общества, образцы которой находятся здесь, в шкатулке. На любом из них имеется маленький лотарингский крест, почти незаметный обыкновенно, видимый только, если держать бумагу на свет. На листке, который вы передали мне, такого крестика нет.

Люпен почувствовал, что его охватывает с ног до головы нервная дрожь. Он не осмеливался повернуть головы в сторону Клариссы, чутьем угадывая ее страшное горе. Он услышал лишь ее слабый голос:

— Значит, надо предположить… что Добрек был обманут?

— Никогда, — воскликнул Прасвилль. — Это вы сделались жертвой обмана, мой бедный друг. Добрек владеет настоящим списком, который он украл из этого несгораемого шкафа.

— А мой документ?

— Это подделка.

— Подделка?

— Несомненная и очевидная подделка. Одна из восхитительных жестокостей Добрека. Он привлекал ваше внимание хрустальной пробкой, вы стремились к хрустальной пробке, куда он вложил неизвестно какой лоскуток бумаги, а сам между тем вполне сознательно сохранил…

Прасвилль не докончил. Вид Клариссы поразил его. Она с трудом выговорила:

— Итак…

— Итак, что, друг мой?

— Вы отказываетесь?

— Конечно, я принужден.

— Вы не желаете пойти?..

— Послушайте, разве мыслимо с документом сомнительной ценности…